Драгоценность черного дракона
Шрифт:
— Я рад, — неожиданно серьезное, — рад, что нашел тебя, моя Гардэ, моя атали.
— Атали? — нежные-нежные поцелуи на шее ужасно отвлекали от разговора.
— Пара, — короткий ответ — и её подхватывают, беря на руки, как пушинку, — если уж ты узнала большую часть того, что я скрывал, пожалуй, нам стоит пообщщ-щаться поближ-же…
Выдохнул прямо в губы, впиваясь жадным поцелуем, словно душу стремясь вынуть, выпить её дыхание, подарив взамен — свое, разделить каждый вдох на двоих.
Она прижмурилась, вцепляясь когтями в его плечи, вжимаясь в жесткое тело,
После стольких бед, после моря боли. И пусть ещё ничего не кончено — у них есть эта небольшая передышка, и они разделят её на двоих, а там… Смерть милостива, она все видит.
***
Интерлюдия 8. Кровь альконов.
Кровь определяет нашу суть.
Надпись в Храме Смерти
Кейнарэ
Тихо-тихо в огромном покое, только изредка слышатся прерывистые вздохи и бессвязный шепот. Только поднимается из кресла рядом с огромной разложенной постелью худой беловолосый мужчина, протирая лоб спящего тряпицей и поднося к его губам кувшин с водой.
Кейнар только тихо вздохнул, в очередной раз успокаивая мечущегося по постели друга. Изменения были уже видны невооруженным глазом — от айтири в спящем практически ничего не осталось. Уши заострились, вытягиваясь ещё сильнее, когти стали острее, сверкая алмазной крошкой, кожа посеребрилась, словно присыпались пеплом волосы…
Пальцы привычно взяли безвольную руку, отсчитывая пульс. Он скоро очнется, осталось немного. И остается только надеяться, что после всего, через что им пришлось пройти, ему не придется убивать друга своими руками. Ше’Тариналь… это имя умерло вместе с сущностью айтири, а новое только предстояло дать.
Алькон откинул голову на спинку кресла, прикрывая глаза. После побега из тюрьмы мир взорвался яркими красками, оглушая и не давая возможности остановиться, сойти с пути и немного подумать о происходящем. Слишком много всего. Слишком тяжело. В окно спальни просочился вечерний луч, заставив губы дрогнуть в улыбке. Переживет ли он полный Круг, призыв Смерти? Переживут ли его все они?
— Кей? — тихий хрип заставил вздрогнуть, выдергивая резко из невесёлых размышлений.
— Жив!..
Мужчина метнулся к постели, опускаясь на колени, впиваясь испытывающим взглядом в бледно-лиловые глаза нового алькона. Нет, пока ещё не алькона, но… В глазах друга, который единственный не дал ему сойти с ума за долгие годы заключения, светились разум и воля. Он прощупал чужие эмоции — смятение, удивление, радость — но ни капли ярости, злобы или отвращения. Когти с тихим вздохом разжались. Он не потерял рассудок. Не потерял себя в чуждой силе.
— Все-таки… сделал по-своему… мерзавец, — беззлобно шепнул бывший айтири, жадно присасываясь к жидкости в кувшине, приобретшей сегодня темно-серебристый оттенок.
Кейнар дождался, когда друг выпьет все, до последней капли, лишь потом спросив:
— Понравилось?
Потемневшие до ярко-фиалкового оттенка глаза друга зло блеснули в ответ.
— Что ты туда намешал? Опять ваши альконские штучки?
— Я сделал то, что должен был сделать, — последовал тут же ответ, только лукавые искорки в глазах говорили о том, что алькон доволен происходящим и получает ни с чем не сравнимое удовольствие, — и да, там была моя кровь, смешанная с водой. Вижу, что тебе понравилось.
— Вот теперь уже не уверен, — тихий фырк, — может, расскажешь мне толком, что происходит? После нашего побега все как в тумане, а теперь…
Голос упал. Тар опустил взгляд на худые, как палка, когтистые руки, на сереющую кожу, поймал прядь пепельно-белых волос, накручивая машинально на коготь. Раскосые глаза угрожающе сощурились. Новорожденный алькон с трудом приподнялся, хватая ртом воздух и буквально прошипел:
— Надеюсь, ты соизволишь рассказать с подробностями, почему ты принял за меня такое решение, друг мой…
Он шипел и сердился, но они оба знали, что другого выхода просто не было, что даже то, что все получилось, было настоящим чудом. И, если им удастся вернуть Смерть, то новый алькон будет обязан пройти посвящение богини, полностью отрекаясь от прошлой жизни. Но преданный когда-то теми, кому доверил свою жизнь и душу, бывший айтири нисколько об этом не сожалел — разве что опасался расшибить лоб об ту же стену.
Кинъярэ Амондо, Первый алькон
Быстрые шаги — но неслышные. Это крыло замка стояло отдельно от других, самое дальнее и самое защищенное — как от угрозы извне, так и от попытки вырваться изнутри. Комфортабельная темница, золоченая клетка для тех, кого ещё не записали в заклятые враги, но уже лишили доверия. Два алькона встретились перед дверями, молча кивнув друг другу.
— Отец, зачем ты?..
— Затем, что ты сейчас необъективен, сын. Ты привязан к нему, ты когда-то связал вас кровными узы, сделав своим братом, и потому его предательство тебя едва не убило. Сейчас ты в смятении. Ты уверен, что не сделал ошибки?
— Как в свое время ты? — жестокий вопрос.
Синие глаза старшего мужчины гневно блеснули, но он лишь сжал зубы, принимая справедливый упрек.
— Но ты же не хочешь, чтобы мы снова упали в ту же пропасть, что и по моей вине?
— Я знаю, что этого не случится. И не беспокойся обо мне. Мне хватит решимости убить, если я пойму, что он жаждет власти превыше всего. Более того, я стребую с него клятву верности на крови, в Храме Смерти. Я больше не повторю прежних ошибок. Если Азгар оступится — его покарает пламя.
— Этот маг заслужил место в твоем сердце, — бывший Владыка помолчал, отступая, — иди. Ты более жесток, чем я, война и плен закалили тебя, сын. Я верю, что ты не оступишься.
Глаза в глаза. Ладонь у сердца. Горький оскал древнего дракона.
— Иди, Кинъярэ. Я больше не вправе тебе указывать, — усмешка.
Впрочем, нынешний Шэнне не обольщался. Да, пока отец раздавлен многолетними пытками и пленом, дезориентирован происходящим и лишен своих сил, но, стоит ему немного прийти в себя — и он ещё урвет свою часть власти. В конце концов — это в их крови, и это правильно.