Драгоценность черного дракона
Шрифт:
Голова кружилась, но руки и ноги уже повиновались, хоть и с трудом. Крик — отчаянный, пронзающий пространство, словно смел все преграды, все запоры, все дурманы, ввинчиваясь в голову и заставляя вскочить, опираясь о стену.
Он потерял из виду Йера, списал его со счета — и рано. Алькон стоял у самого алтаря, держа в руке тот самый кинжал, которым был пронзен его Повелитель. Больше не было безумства — его черты словно разгладились, смягчились, и только разноцветные глаза пылали ясными огнями. Он атаковал противника со спины, нанося ему странные, едва заметные царапины, взвинчивая темп настолько, что
Руки ломило от усталости, юный дракон внутри раздраженно ворочался, — ему было негде разгуляться. Йер продолжал свой дикий, диковинный танец, и было совершенно незаметно, чтобы он уставал. Секунды складывались в минуты, минуты в… Сайнар не знал, сколько времени прошло. Он вообще мало что осознавал в данный момент. Миг — и тени у алтаря резко сгустились. Снова это возбуждающая дрожь по всему телу, холод и тлен, смешанный с запахом асфодели, в котором хочется купаться. Ещё недавно мертвое дело поднялось рывком, резко бросая себя вперед и сбивая противника на пол. Когти вошли под ребра, как нож в масло. В это мгновение не было на лице Верховного алькона ничего привлекательного. Это был зверь. Зверь, почуявший долгожданную пролитую кровь. Тварь, готовая драть горло обидчику до последнего, а там — как повернется.
Дьергрэ отступил в сторону тихонько беззвучно смеясь, и в побелевшем лице с синеватыми жилками было что-то такое, отчего хотело метнуться куда угодно — хоть в окно, только бы этот взгляд не остановился на тебе самом.
— Тварь такая!
Раздраженный рык, крик — и Кинъярэ относит резко в сторону. Безумно смеется его противник, медленно поднимаясь — его раны регенерируют с бешеной скоростью, хоть он и потерял достаточно крови. Кажется, он уже вовсе утратил человеческий вид, готовый разорвать любого в клочья. Кажется, он сам начал сползать на пол, чувствуя что-то противно-холодное в боку. Прижатая к одежде ладонь окрасилась кровью, вызвав едва слышный стон.
Наверное, так хищники нападают на более слабую добычу. Их противник развернулся и, зашипев, отчего в пустых бездонных глазах вспыхнул вертикальный зрачок, бросился на Сайнара. Он не успевал увернуться. Уйти в сторону. Да даже просто пригнуться — и то не было сил. Как будто все вытянуло, как будто его размазали, растоптали, сломали за эту сумасшедшую схватку. Сайнар прикрыл глаза — смотреть на собственную смерть все равно страшно. Миг тянулся за мигом, но не происходило ничего — только оглушающая, звенящая тишина, придавливающая к полу. На него навалилась сверху какая-то тяжесть, донесся исполненный муки стон — и глаза резко распахнулись, выхватывая детали. Незначительные, но такие важные.
Мужчина, закрывший его собой, еле дышал. Его рука все ещё сжимала горло врага, а вторая — пыталась вытащить из живота чужие когти вместе с клинком. Лицо исказилось в мучительной гримасе, кривились губы, на лбу выступил пот. И все-таки — серо-стальные глаза смотрели спокойно и почти умиротворенно — как будто он, наконец, вошел в согласие сам с собой. Азгар. Ирр. Его отец. Он закрыл его собой. Не обладая реакцией альконов, но, находясь к сыну ближе всего, это единственное, что он успел сделать.
Сайнар ещё не до конца осознал происходящее, а на сердце уже словно легла надгробная могильная плита. Он же… он же ненавидел его…
— Как же… как же так… — шепнули губы.
Как так может быть?!
Шипение, ругань, скрежет.
— Его нужно перетащить на алтарь, — глухой голос Йера, — этот ещё жив, да и малыш-нэкро, хоть ему и досталось.
— Если мы вытащим когти этой твари из живота Азгара, он тут же сдохнет, — усталый хриплый шепот Шэннэ.
— И что? — искреннее удивление словно стряхнула с него паутину оцепенения.
— Нет, — собственный голос противно дрожал, — нет… отец…
— Как мало нужно было, чтобы ты так назвал меня, leylo…
Лильен. Белый цветок смерти, родич лилии.
В сердце что-то натужно рвалось, но глаза оставались сухими.
— Мы не можем их так оставить, нэкро досталось от воздействия это ублюдка, — неласковый пинок чужого тела.
— Осторожнее, Йер. Он ещё не умер, и это кстати, зачем нам труп сейчас? Он должен умереть на алтаре.
— Как?..
Имел ли он в виду, как ожил Кинъярэ, или какой ритуал они задумали провести сейчас? Или же все это относилось к ситуации в целом?
— Я задумал все это давно, — бледное узкое лицо с кровавыми разводами появилось в поле зрения.
Кинъярэ Амондо выглядел уже значительно бодрее.
— Понимаешь ли, наш враг был слишком хитер и неуловим. Долгие сотни лет я не мог даже напасть на его след, а ведь был так близко, — драконьи глаза горели злым пламенем. Единственное, что я понял — к моей особе он испытывает весьма трепетные чувства. Кто я такой, чтобы отказывать в столь страстном стремлении, — недобрый оскал, — ловля на живца казалась мне разумным решением, но следовало подстраховаться. У нас особые отношения со Смертью, как ты понимаешь…
Алькон присел рядом с ним, но смотрел в лицо прикрывшему глаза Азгару, словно говорил и для него тоже, что-то осторожно делая.
— Я могу умереть по собственной воле — и вернуться назад, но лишь тогда, когда меня держит якорь, что крепче любых цепей, — вдруг искаженное лицо озарила почти светлая, почти безмятежная улыбка. — Моя ataly… она держала меня крепче любых цепей в небытии, а Матери хватило сил затворить свои врата, не пуская меня. И, когда пришел час, мой дух вернулся обратно в тело. Йер же начертил для меня мишень, взывая к чувству мести…
– То есть он?..
— Да, не просто так устраивал здесь ритуальные танцы. А вполне с определенной целью.
Хлюп. Хруст чьих-то гостей и негромкое:
— Все, я его вытащил, а рану пока заморозил, но клинок дрянной, шансов маловато. Тащи тело на алтарь.
— А отец… ирр?..
— Какое же ты ещё дитя… — на лице старшего алькона — горечь, смешанная с усталостью и беззлобной насмешкой.
Тяжелая ладонь ложится на лоб, тело Азгара сдвигают с него в сторону.
— Ты хорошо помог нам, Сайнар, а теперь — спи.