Драгоценный груз
Шрифт:
Великая Отечественная война, которую вёл советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена…»
Впереди, на востоке, всё больше и больше разгоралось зарево. Потом медленно стало выплывать солнце, громадное, чистое, яркое. Оно было необъятных размеров. С земли таким его никогда не увидишь.
Солнце несло свет и радость. Над покрытой ещё мраком землёй самолёт летел, освещённый солнцем. Постепенно ровной, могучей полосой свет наплывал и на землю, где только что кончилась война.
Многое
5 октября 1948 года, в 23 часа 17 минут и 7 секунд по московскому времени сейсмическая станция «Москва» зарегистрировала толчок от землетрясения. Немногим позже выяснилось, что толчки зарегистрировали и другие сейсмические станции нашей страны.
Учёные в Москве определили, что центр землетрясения находится в Северном Иране, в районе хребта Копет-Даг, в восьмидесяти километрах от столицы Туркмении – Ашхабада, и что сила землетрясения в самом центре десять баллов, а в Ашхабаде восемь-девять баллов.
Ашхабад молчал. Ни радиосвязь, ни телефонная связь не работали. Город постигло стихийное бедствие.
Советское правительство немедленно приняло все меры по оказанию помощи населению, пострадавшему от землетрясения. Для первой, самой скорой помощи было послано сто двадцать транспортных самолётов гражданского воздушного флота. Из Москвы и других городов Союза поднимались в воздух большие корабли и брали курс на Ашхабад.
Три самолёта, вылетевшие из Москвы, уже пересекли Каспийское море и шли теперь над территорией Туркмении. Первый самолёт вёл Герой Советского Союза Таран. Справа от Тарана – Дымов, слева – Филонов. На самолётах летели члены правительственной комиссии по ликвидации последствий землетрясения и врачи. Вместо пассажирских чемоданов в хвосте каждого самолёта стояли тщательно запакованные ящики с медикаментами, хирургическими инструментами и перевязочным материалом.
Внизу расстилалась пустыня – пески и солончаки. Лишь изредка встречались маленькие селения. Пока не было заметно признаков бедствия, постигшего туркменский народ. По линии железной дороги из Красноводска в Ашхабад медленно и осторожно шёл паровоз с двумя вагонами. Вероятно, он разведывал путь.
Километров за пятьдесят от Ашхабада Таран стал всё больше снижать самолёт и пошёл на высоте ста метров. За ним послушно снизили свои самолёты Дымов и Филонов.
С малой высоты земля хорошо просматривалась. Вот на пути маленькое селение. Самолёты летят прямо над ним. Больше половины домиков сплюснуто, повалено. На улицах видны люди.
Чем ближе к Ашхабаду, тем больше разрушений. Линия железной дороги в нескольких местах разорвана – рельсы погнуты, шпалы разбросаны.
И. вот наконец показался Ашхабад. Не впервые пилоты летели в этот город. Раньше он выделялся как оазис среди громадной пустыни. Прямые улицы были окаймлены деревьями, и почти у каждого дома был сад.
Теперь всё было разрушено, скомкано могучей силой
Вот и аэродром. Здесь уже стоят десятки самолётов, прибывших из ближайших городов.
Это небывалое скопление машин лишь усиливало картину бедствия.
Три самолёта один за другим сели и, как обычно, подрулили к зданию аэропорта – вернее, к остаткам этого здания.
Пассажиры вышли и огляделись. Никто их не встречал. Люди разгружали самолёты, носили раненых. Прилетевшие врачи стали сами выносить ящики с медикаментами. Потом командиры кораблей отрулили свои самолёты в сторону.
Таран распорядился:
– Останьтесь пока здесь. Я пойду узнаю относительно погрузки раненых.
Над аэродромом стоял гул. Прибывали новые самолёты, поднимались в воздух ранее прибывшие.
Таран скоро вернулся. Его обычно жизнерадостное лицо стало угрюмым и бледным.
– Эх, что там творится! Пойдёмте туда. Некому носить раненых. Самим надо… Оставим только дежурного у самолётов. Носилок не хватает, придётся носить на руках.
В сквере около аэропорта, прямо на земле, лежали раненые – мужчины, женщины, дети. Стоны, крики, плач… Врачи оказывали первую помощь. А из города всё прибывали автомашины с ранеными.
Таран шёл первым. Вот он вошёл в сквер, осмотрелся и подошёл к мальчику, который лежал с забинтованной ногой. Но только стал его поднимать, мальчик заплакал.
– Ну что ты, что ты? – спросил его Таран. – Не плачь, на самолёте полетишь!
– Не берите меня, я без мамы не хочу!.. Мама, мама! – громко звал мальчик.
– Где твоя мама?
– Да вот она лежит, она ничего не слышит! – ответил мальчик, показывая рукой на женщину, которая лежала без чувств, с забинтованной головой.
– Мы и маму твою возьмём.
Таран огляделся. Неподалёку он увидел Дымова, который склонился над раненым.
– Дымов! – крикнул Таран.
Тот подошёл.
– Возьми вот эту женщину и иди за мной.
Но мальчик ещё не был спокоен:
– Где моя мама?
Таран повернул его на руках так, чтобы он мог видеть шедшего позади Дымова:
– Видишь?
– Да… – всё ещё всхлипывал мальчик.
Мальчика положили в самолёте рядом с матерью. Таран и Дымов вышли и снова направились в сквер.
На этот раз Дымов решил взять мужчину, около которого он стоял в первый раз. Ноги и руки у этого человека были забинтованы. Дымов подошёл к нему:
– Ну, давайте я вас возьму.
– Да меня-то можно подождать. А вон девочка лежит бредит. Детишек сначала бы надо.
– Это ваша дочь?
– Нет, я её не знаю.
– Хорошо, – ответил Дымов, – я её возьму, а потом приду за вами.
Не чувствуя усталости, лётчики, бортмеханики, радисты носили раненых до самого вечера, пока самолёты не были полностью загружены.