Драко Малфой и Солнечный путь
Шрифт:
— Драко… — Бэддок почти плакал. — Ну, не сердись, пожалуйста… Я ведь не нарочно, я…
— Прекрати ныть, Бэддок, — громче, чем следовало, бросил Драко, раздраженно выдернул рукав из пальцев Малькольма и вышел из-за стола. По рядам слизеринцев просыпался смешок, Пенси скривила губы в презрительно усмешке, поглядывая на Малькольма, а Блэйз протянула руку и снисходительно-ласково погладила его по голове.
— Не расстраивайся, малыш, бывает.
Покраснев, Малькольм сердито дернул головой и уткнулся в свою тарелку.
«Прекрати
«Отвали!»
«Послушай, неужели ты не видишь, как он влюблен в тебя?»
«Я не удивлен, это часто случается…»
«Ему плохо…»
«Мне тоже плохо!»
«Но Малькольм-то в этом не виноват! Его ты за что наказываешь?»
«Отвали, Уизли, чертов сукин сын! Ничего ему не сделается, страдания полезны для юных сердец!»
«Ты все-таки тварь, Малфой!»
«Ну так и оставь меня в покое!»
— Малфой! Ты себя хорошо чувствуешь?
Драко поднял голову и нервно провел ладонями по лицу. В дверном проеме класса Трансфигурации стояла Грейнджер и удивленно и немного встревоженно смотрела на него. Очевидно, подумал Драко, весь его мысленный разговор с Роном отражался у него на лице.
— Спасибо, Грейнджер, я в порядке, — спокойно ответил он.
— А… — неуверенно отозвалась Грейнджер. — Тогда хорошо…
За спиной Грейнджер появилась Паркер. Несколько мгновений они с Драко смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. За этот семестр они стали еще более чужими, чем были первые пять лет существования на одном факультете. Тогда они просто были друг другу никем, теперь они стали рассорившимися друзьями, хотя ни слова между ними не было сказано, начиная с первого сентября. Драко, едва ему на глаза попадалась Сольвейг, сразу начинал чувствовать себя виноватым. Возможно, она тоже чувствовала свою вину — за заклинание, связавшее полтора года назад Драко с Гарри. Во всяком случае, это было бы справедливо, неожиданно зло подумал Драко, глядя в ничего не выражающие темно-синие глаза.
— Паркер, я хотел бы поговорить с тобой, — решительно сказал он.
— А ты не опоздаешь на игру? — приподняла бровь девушка.
— Я могу и не ходить, — ответил Драко. — Меня мало интересует Рейвенкло и Хаффлпафф.
— Разве ты не составишь компанию своей маленькой пассии? — еще более холодно осведомилась Сольвейг.
— Я, пожалуй, пойду, — вмешалась Гермиона. — Увидимся, Сольвейг.
— О'кей, — кивнула слизеринка. Когда они остались вдвоем, Драко произнес:
— Мы вроде бы не ссорились, Паркер, а ведем себя именно так…
— Я в этом виновата? — спросила Сольвейг.
— Ты злишься на меня из-за Снейпа? — предпринял новую попытку Драко.
— Злюсь? —
— Послушай, я понимаю, что виноват, и что если бы я не сбежал никуда, Снейп не попал бы в беду, — заговорил Драко. — Хорошо, я прощу прощения. Паркер, ты мне нужна. У меня никого не осталось, понимаешь. И мне очень плохо… — он почти выдавил из себя эти слова. Нет, ему совсем не хотелось признаваться в своей слабости. Но ему нужен был кто-то — кто-то, кого он может называть другом, кто может выслушать его и разделить его боль. — В конце концов, Паркер, это ведь и ты виновата, что…
— Я виновата? — перебила Сольвейг. — Я?! Значит, я тебе нужна, да? Значит, тебе плохо? А я, такая скверная девчонка, бросила тебя на произвол судьбы? А обо мне ты подумал?! О том, что я лишилась единственного человека, который любил меня, заботился обо мне?! О том, что я не знаю, жив он, умер, увижу ли я его когда-нибудь еще?! О том, что я не знаю, что со мной будет?! Ты хочешь, значит, чтобы я выслушивала твое нытье, как тебе плохо, скверный мальчик Гарри бросил тебя, да? После того, как ты, чертов идиот, сам же все и разрушил, сам похерил единственный шанс, который я, я, мать твою, тебе подарила!
Она замолчала, задохнувшись, яростно глядя на опешившего Драко.
— Да мне плевать, что с тобой будет, Малфой, — наконец произнесла она. — Мне теперь, слава Богу, на тебя плевать. И в этой школе почти каждый подпишется под моими словами, а знаешь, почему? Потому что ты как был, так и остался гаденышем и подонком. Только теперь ты еще прикрываешься своими страданиями.
Она ушла, а Драко остался стоять, прижимая руки к груди и чувствуя, как внутри что-то отчаянно рвется, пытаясь разодрать в кровь его душу. «Нечестно… — мелькнуло в голове. — Это нечестно… Это неправильно…
Что я ей сделал?»
Он кое-как, стараясь не дышать очень глубоко — он знал, что один глубокий вздох, и это, внутри, разорвется и тогда произойдет что-то ужасное, добрался до своей спальни. Рон Уизли, сидящий на подоконнике, повернулся в нему.
— Если поревешь, будет легче, Малфой…
Короче, хреновый выдался день. Он рыдал, к собственному ужасу, наверное, с полчаса, а потом, безо всякого перехода, уснул.
Его разбудило приятное ощущение — чья-то нежная ладошка круговыми движениями гладила его грудь. Драко поймал руку за запястье и нежно прижался губами к точке, где бился пульс, безмолвно вымаливая прощение за утренний разговор.
— Я нисколько не обижусь, если ты уедешь домой на Рождество, — не открывая глаз, сказал он. — Мне бы очень хотелось встретить Рождество вместе с тобой. Но если ты не можешь, я найду чем заняться. Не расстраивайся.
Это не было правдой, но это было то, что хотел услышать Малькольм. Драко захотелось быть добрым. Ему стало вдруг необходимо доказать себе, Уизли, Паркер, что он не тварь, не зверь, не подонок, что он просто очень несчастен…
«Никто не имеет права терзать людей только потому, что сам несчастен».