Дракон из Трокадеро
Шрифт:
Жозеф уже собрался постучаться к редактору, но тут его окликнула какая-то стажерка:
– Господина Антонена Клюзеля нет, из-за отключения воды у нас в типографии возникли проблемы. Грузовой подъемник, доставляющий печатные формы, не работает, и в цех по изготовлению клише их пришлось спускать вручную. А они, эти штуковины, весят добрую тонну.
В этот момент на них вихрем налетел холеный молодой человек в перчатках и с тростью в руке.
– Месье, этот господин спрашивает Антонена Клюзеля.
– Отошлите его к Сахарной Лапочке, мне надо бежать.
– К Сахарной Лапочке? – удивился Жозеф.
Молодой человек окинул его взглядом и засмеялся.
– Блондинка в теле по имени Элали, возлюбленная Вируса. Это такой псевдоним, внештатными сотрудниками ведает она… А вы, собственно, кто?
– Жозеф Пиньо, вношу посильный вклад в увеличение тиражей вашей газеты. Я пишу романы и поэтому с Антоненом Клюзелем, также известным как Вирус, вожу знакомство с незапамятных времен.
– Вот как? Пиньо… Ваши опусы читаются довольно легко.
– А еще меня публикует издательство «Шарпантье-Фаскель», – внес уточнение Жозеф.
– Вижу, вы принадлежите к когорте литераторов, мечтающих, чтобы их творения пачками продавались в отделах «Книги по 3,50 франка», причем перевязанные авторитетной ленточкой «Новинка».
– Почему бы и нет? С кем, собственно, имею честь?
– Рено Клюзель, племянник Вируса, репортер.
«Желторотый педант, ненавидящий прозу и питающий к ней презрение, – подумал Жозеф. – К тому же, минувшей осенью этот сопляк чуть было не сорвал нам расследование! Не переживай, дружок, я ничего не забыл и в долгу не останусь».
И решил придерживаться позиции «полнейшей искренности и простодушия», если воспользоваться его собственным выражением.
– Примите мои поздравления, держать в руке ручку в такую жару – настоящий подвиг, особенно в перчатках. Знаете, я тут испытал одно средство, позволяющее не так страдать от зноя.
– В самом деле? В чем же оно заключается?
– Нужно писать на охлажденной бумаге.
– Прекрасно, я обязательно им воспользуюсь.
– Господин Клюзель, я могу обратиться к вам за помощью?
– Можете, но не сейчас, я в цейтноте, нужно срочно проверить некоторые факты и тут же написать материал.
– Всего один телефонный звонок в лондонскую «Таймс» по неотложному делу.
– Сожалею, но я уже убежал, внизу ждет автомобиль, приходите завтра.
Наступив на горло своей гордости, Жозеф перешел на раболепный тон:
– Я обращаюсь к вам потому, что высоко ценю ваши передовые взгляды. Ясность мышления, проявленная вами во время расследования убийств в Часовом тупике1, [81] произвела на меня неизгладимое впечатление, скажу даже больше – вдохновила. Можно мне с вами?
81
См. роман «Полночь в Часовом тупике».
– Видите ли… путь предстоит неблизкий.
– Неважно, для меня это было бы настоящим подарком.
– Ну хорошо, пойдемте, о том, что вас к нам привело, расскажете по дороге.
– Куда направляемся?
– В Буживаль. Со мной связался владелец кафе на берегу Сены и рассказал, что жалобы парижан на плохой запах из сточных канав – это цветочки по сравнению с тем, что приходится терпеть тем, кто живет на Сене. И посоветовал приехать, чтобы глотнуть воздуха, которым они дышат. «Сравнив, вы поймете до какой степени соседство с большим городом может отравить даже самый восхитительный пейзаж», – добавил он. Если его слова получат свое подтверждение, я позабочусь о том, чтобы представить всех этих господ из департамента водоснабжения в самом надлежащем свете.
Жозеф окатил репортера враждебным взглядом и двинулся за ним.
Автомобиль остановился в Марли-ла-Машин [82] , где их встретил владелец кафе, попросивший журналиста приехать. Гостей тут же окутало облако зловонных миазмов. Каждый из них вытащил носовой платок и приложил его к носу.
Протекавшая перед ними Сена, которой полагалось отражать голубое небо, несла почерневшие от грязи воды. У каждого берега клубилась белая пена, покрытая омерзительным налетом, который лопался смрадными пузырями.
82
В описываемые времена в Буживале на берегу Сены была установлена машина Марли, питающая водой парк Версаля.
– Какая гадость! – воскликнул Жозеф.
– И давно у вас такая вонь? – поинтересовался Рено Клюзель.
– От этого смрадного окружения мы мучаемся вот уже три недели. Жители разъехались кто куда, а ведь здесь такой милый уголок. Взгляните, разложение идет вовсю.
Осаждаемые роившимися вокруг мухами, на склонах берегов гнили целые кучи рыб. Под палящим солнцем вверх брюхом плавали вздувшиеся трупы животных.
К мужчинам присоединился какой-то лодочник.
– И что теперь будет? Вчера я доплыл до Вернона. Повсюду дохлая рыба. В такой зной фекалии из канализации разлагаются и превращаются в яд для нее. Одна моя подруга, владелица купальни, обанкротилась. Кому захочется нырять с головой в эту клоаку? Вся эта малярия приходит к нам из Парижа. А идиоты-рыбаки, собирающие дохлых пескарей?
– Ты прав, Альбер, – поддержал его владелец кафе. – Послушайте, если бы я отдал свою одежку в Институт Пастера, а господа ученые провели бы ее анализ, выращивать культуры микробов, которыми она кишит, можно было бы аж до 2000 года, на этот счет у меня нет ни малейших сомнений.
– Интересные у вас расчеты, я запишу, – сказал Рено Клюзель.
Жозеф вовсю силился не потерять сознание, что, впрочем, совершенно не мешало ему записывать разговор. Влажность была невыносимая, а жужжание мух терзало слух. В зеленоватой пене неподвижно застыл огромный налим с прогнившим брюхом и вывалившимися наружу внутренностями. Жозеф в ужасе отпрянул. Его взгляд упал на облаченную в перчатку руку Рено Клюзеля, усиленно строчившего в своем блокноте.
– Пора возвращаться, – слабеющим голосом предложил он.
Плохо контролируя свои действия, он вновь посмотрел на налима. Теперь рыбина плыла по течению. Жозеф нагнулся вперед, положив руки на бедра, затаил дыхание, бросился к стоявшему в паре метров автомобилю, рухнул на подножку и сделал медленный выдох. Затем, словно во сне, стал ждать возвращения Рено Клюзеля, бесстрастно разговаривавшего с двумя местными жителями.
– И последний вопрос, господа: что вы можете посоветовать, чтобы исправить эту кошмарную ситуацию?