Дракон из Трокадеро
Шрифт:
Кучер высадил его напротив больницы «Шарите». До дома 18 Туретт дошел пешком. У ворот он увидел коренастую женщину, которая, схватившись за веник, судачила о чем-то с точильщиком. Робер сделал вид, что изучает бумажку с планом, вытащенную из кармана, а сам стал краем глаза за ними следить.
Вдруг дама с веником резко повернулась.
– А ну проваливайте отсюда! – завопила она. – Или хотите чтобы я вам пинков надавала? Здесь вам не писсуар!
Из ворот выскочили двое хохочущих ребятишек и бросили:
– Только попробуй, консьержка! Мы живем в свободной стране.
– Да, но разве это ваш двор? – заревел точильщик. – Бедная моя мадам Баллю! Ну никакого уважения.
Он подхватил свою тележку и направился в сторону Сены.
Туретт сложил план, двинулся вперед и согнулся перед консьержкой в поклоне. Та отпрянула, наткнулась на ведро и чуть не упала.
– Что вам угодно? – пролаяла она.
– Я пришел поговорить с моим японским коллегой.
– Вы что, книготорговец?
– Отнюдь.
– Ладно, что уж там. Если это тот, о котором я думаю, то он обосновался на шестом этаже и стал еще большим отшельником, чем пустынник святой Антоний! Самое ужасное в том, что мне приходится таскать ему наверх еду, он напрочь отказывается спускаться, чтобы поесть! Ну не беда ли, с моей-то больной поясницей!
– Он вообще никогда не спускается вниз?
– Ему это, должно быть, запрещает религия. Он забаррикадировался в моей мансарде, а теперь даже потребовал свечи. Надеюсь, он не устроит в доме пожар.
– И давно он с вами живет?
– Да не со мной, боже праведный, а в комнате, которую предоставил в мое распоряжение господин Легри! Поселился он в субботу. Сейчас его дома нет.
– А когда он вернется?
– А я знаю? Я ему не нянька!
– Благодарю вас.
– Странный субъект, – проворчала мадам Баллю. – А что на голове! Он похож на клеврета самого дьявола! Боже праведный! Как ему в голову могло прийти, что я сожительствую с японцем! В моем-то возрасте!
Облокотившись на прилавок, Виктор сложил записку, позаимствованную Дагланом из бумажника Энтони Форестера. Он тщетно пытался сосредоточиться на ретурнеле, ставшем плодом его размышлений, смысла в котором было не больше, чем в детской считалочке.
Леопард и Лакуто поднялись на борт. Форестер свалился в воду, Что случится с боцманом?.. —произнес он машинально.
Боцман займется им и уберет…– Боцман!
Эти слова бросили его в дрожь.
Легри испугался за жизнь Кэндзи. Его нужно предупредить и заставить уехать, если не добровольно, то силой. Как приступить к решению этого вопроса, чтобы не навлечь на себя гнев человека, которого он почитал больше всех на свете? Виктор почувствовал, что его увлекает за собой неодолимый вихрь, кружа в водовороте вышедшей из берегов реки.
Когда явившийся в лавку профессор Мандоль спросил, получили ли они труды Луи Жана-Мари Добантона [59] , заказанные им на прошлой неделе, Легри пробурчал:
– Завтра, завтра…
– Вы мне уже говорили это вчера. «Никаких завтра»! – как писал Виван-Денон [60] .
Виктор открыл было рот, но так и не произнес ни звука, так что бывшему профессору Коллеж де Франс пришлось в отчаянии отступить в глубь лавки. В то же мгновение прозвенел колокольчик и на пороге встал человек с румяным лицом и седыми волосами, торчавшими рожками по бокам лба. Он подошел к прилавку и спросил хозяина.
59
Луи Жан-Мари Добантон (1716–1799) – французский натуралист, соавтор «Естественной истории» Бюффона.
60
Доминик Виван-Денон (1747–1825) – французский гравер, египтолог-любитель, основатель и первый директор Луврского музея.
– Это я. Вообще-то нас трое, но сейчас я здесь один, – проворчал Виктор, явно не в восторге от этого нового вторжения.
«Только этого еще не хватало! Меня почтил своим присутствием Мефистофель собственной персоной!» – подумал он.
– Вот оно что, три головы под одной шапкой? Управляться вам здесь, должно быть, чертовски трудно! – изрек Робер Туретт.
Он развеселился еще больше после того, как профессор Мандоль, забившийся в угол лавки, посетовал:
– Он не в своем уме, видимо, слишком много работает!
– Среди собранных здесь сокровищ у вас нет четырехтомника Жан-Жака Одюбона [61] «Птицы Америки»? Я совсем недавно приехал в Париж и с тех пор не перестаю обивать пороги книжных лавок. Но напасть на след хотя бы одной гравюры из этого труда не представляется возможным.
– В таком случае представьте, насколько сложно приобрести весь четырехтомник целиком! Редчайшая, поистине бесценная вещь.
– Первый раз в жизни вижу торговца, отказывающегося продавать свой товар! – пробурчал профессор Мандоль и откланялся.
61
Жан-Жак Одюбон (1785–1851) – американский натуралист и художник.
Не обращая внимания на его слова, Робер Туретт добавил:
– Не подскажете, кого из издателей могли бы заинтересовать мои работы гуашью?
– Вы художник?
– Да, анималист. Изображаю хищников, попугаев и других пернатых юга Соединенных Штатов Америки.
– В таком случае ступайте в «Серкль де ла Либрери», бульвар Сен-Жермен, 117, там вам подскажут.
Вот уже добрых два часа Робер Туретт, укрывшись под портиком, где было относительно прохладно, наблюдал за книжной лавкой «Эльзевир». Почему консьержка во время разговора с ним воскликнула: «Если это тот, о ком я думаю…»? Может, в этом литературном лабазе обретается не один японец? Нужно навести справки. Наблюдение за лавкой в сложившихся обстоятельствах позволит получить нужные сведения.
– Что-то он не торопится, – проворчал он, когда Виктор прикрыл витрины ставнями, запер дверь на ключ и ушел.
Легри небрежным шагом направился в сторону Сены, не замечая того интереса, который проявлял к нему Робер Туретт. Следить за ним было нетрудно. Вскоре Виктор вышел на набережную Вольтера, обменялся любезностями с могучей, как ярмарочный борец, дамой, впрягшейся в тележку на колесах, которая разваливалась под весом наваленного в нее груза, затем перешел на другую сторону и поклонился лысому старику в очках, который как раз упаковывал книги.