Дракон с христианскими добродетелями
Шрифт:
Софья Алексеевна. Надя, достаточно! У меня сейчас от переизбытка чувств начнется головная боль. А твоему покойному отцу это не понравилось бы.
Надежда. Да, мама. (Садится).
Мышкин. Это твои стихи?
Надежда. Я уже давно ничего не пишу. Только иногда перевожу чужие. Это стихи знаменитого бельгийского поэта Эмиля Верхарна. Тебе понравилось?
Мышкин. Очень!
Софья Алексеевна. Меньше поэтических восторгов, Алексей. Ты же рыбак,
Мышкин. Нет, сначала я даже был рад этому. Но цена оказалась слишком высока. Судно дало течь и потеряло плавучесть.
Софья Алексеевна. Как тебя понимать?
Надежда. Алеша, не надо!
Вера. Нет, почему же! Пусть продолжает.
Мышкин. Я все сказал.
Вера. Тогда то, на что только намекнул мой вечно пьяный муж, доскажу я. Он жалеет себя. Ведь ему пришлось жениться по желанию Кичатова на его старшей дочери. Та, избалованная с детства любящим отцом и его деньгами, считала себя неземной принцессой, а потому была слишком разборчива, и в результате осталась старой девой. Алексей пожертвовал собой, за что и был вознагражден должностью генерального директора. О чем после горько пожалел и запил с горя. Не так ли, Алексей?
Софья Алексеевна. Разумеется, не так, Верочка. Ты просто глупо ревнуешь Алексея.
Вера. К кому? К этой блаженной дурочке, моей младшей сестренке, с которой они вечно прятались по темным углам и шушукались, как стасики? Вот еще! Я ведь сама свела их, желая избавиться от надоедливых приставаний Нади. Я к тому времени уже повзрослела, меня занимали серьезные проблемы. А ей нужен был восторженный слушатель ее наивных детских стишков.
Надежда. Какая ты злая, Вера!
Вера. Скажи спасибо отцу, который настоял на том, чтобы ты вышла замуж за Павла. И будь благодарна мне за то, что я избавила тебя от этой размазни в штанах. Представляю себе вашу семейную жизнь с моим муженьком! Так приторно-сладко, что тошнота подступает к горлу.
Мышкин. Если хочешь, то вместо Нади тебя поблагодарю я. Но ее оставь в покое. Изливай свою желчь на меня, если уж не можешь без этого.
Софья Алексеевна. Дети, дети, не ссорьтесь! Сейчас я особенно жалею, что Кичатов ушел от нас. При нем вы не посмели бы вести таких разговоров! Лучше выпейте за упокой его души.
Любовь наливает вино в бокалы. Все замолкают и начинают есть и пить. Какое-то время тишина нарушается только звоном столовых приборов и бокалов. Заманский встает и отходит к камину, знаком пригласив за собой Софью Алексеевну. Та подходит к нему.
Заманский. Может быть, пришло время огласить завещание Кичатова?
Софья Алексеевна. Пока нам лучше лечь в дрейф, Иосиф Аристархович. И переждать бурю. Не знаю, как отреагируют девочки и их мужья, узнав, что Кичатов все оставил мне.
Заманский. Вы так думаете?
Софья Алексеевна. Я не думаю, я знаю. Кичатов не хотел дробить свою рыбную империю. И у него не было сына, которому он мог бы ее завещать. Поэтому он принял компромиссное решение. Каждая дочь получит половину его состояния, но только после моей смерти. До этого дня – а я надеюсь, что он наступит не скоро, – они могут рассчитывать лишь на дивиденды от финансовой деятельности компании. Впрочем, что это я вам открываю Америку, Иосиф Аристархович? Вы знакомы с завещанием Кичатова не хуже меня.
Заманский. (Смущенно). Да-да, как же…
Софья Алексеевна. Не беспокойтесь, Иосиф Аристархович, я знаю верное средство, как вернуть мир в нашу семью.
Заманский. И что же это за панацея? Поделитесь тайной с многодетным отцом. Вы не представляете, как я вам буду признателен!
Софья Алексеевна. Семейный альбом.
Заманский. А вы уверены, что не чековая книжка?
Софья Алексеевна. Ерунда, деньги еще никогда никого не примиряли. Они могут только поссорить. Но старые фотографии – это верный курс к прощению. Они напоминают нам о годах, когда мы были молоды и счастливы. В то время мы еще не успели накопить груз обид и дарили друг другу чистую и искреннюю любовь. Тогда девочки обожали своего отца, а он безмерно любил их… и даже меня. А я сходила с ума от его мужской силы и походки вразвалочку. Походки старого морского волка, сошедшего ненадолго с палубы на берег.
Заманский. Я помню то время. И могу только в очередной раз подивиться вашей мудрости, Софья Алексеевна!
Софья Алексеевна. Была бы мудра, то послушалась бы своих родителей. И никогда бы не вышла замуж за Кичатова… Любочка!
Любовь. (Подходит). Да, Софья Алексеевна.
Софья Алексеевна. Сходи в мою спальню. В нижнем ящике прикроватной тумбочки найдешь альбом в тисненом кожаном переплете. Принеси его сюда, да быстрее!
Любовь. Хорошо, Софья Алексеевна.
Софья Алексеевна. Да смотри, не зайди ненароком в спальню моего покойного мужа, куда ты так хорошо знаешь дорогу. Дело в том, Иосиф Аристархович, что в тумбочке Кичатова, причем в том же самом нижнем ящике, лежит точно такой же альбом. Я знаю, потому что сама покупала их за границей в одном бутике. Только в его альбоме – не семейные фотографии, а снимки голых красоток из порнографических журналов. Кичатов вложил их туда нарочно, чтобы позлить меня. Да ты, Любочка, поди, и сама все это знаешь?
Любовь. Нет, Софья Алексеевна.
Софья Алексеевна. Ну, так что же ты замерла, как буек на воде в полный штиль? Или мне следует повторить свою просьбу?
Любовь. Нет, Софья Алексеевна. (Уходит).
Софья Алексеевна. И вот так всегда – доводит меня до бешенства своей мнимой покорностью и безответностью. А на самом деле – змея подколодная. О, вы бы знали, Иосиф Аристархович, сколько в ней яда! Даже великий морской змей не сравнится. Нет, завтра же утром прогоню ее прочь. Теперь, после смерти Кичатова, я наконец-то смогу осуществить свою давнюю мечту.
Конец ознакомительного фрагмента.