Дракон Третьего Рейха
Шрифт:
Не успел Тарас сделать и несколько шагов по направлению к неведомому существу с целью ближе познакомиться с ним и уточнить его намерения, как недоверчивое «оно» снова растворилось в воздухе. А вместо него в часовенку влетели запыхавшиеся Маметов и Перукарников.
— Все, пора до ликаря, — дружески посоветовал себе Салонюк.
— Командира, командира, моя их смотреть, но плохо видеть, шайтан, однако, да?! — заорал Маметов тонким голосом.
Салонюк поднял палец, призывая всех к тишине. Вдалеке послышалось:
— Ну что,
— Нет, ничего.
— И мне не повезло. Какие-то они незаинтересованные.
— Ладно, пошли отсюда, пока бока не намяли. Ну и клиент нынче — такой нервный, такой дерганый…
Вбежал, растолкав всех, разгоряченный Жабодыщенко:
— Мого кроля нихто не бачив? Все молча переглянулись.
— Наверное, он в лес убежал, травки пощипать, — скрипучим голосом сказал Перукарников. — Жабодыщенко, ну куда твой заяц мог деться? Поищи хорошенько.
Жабодыщенко произнес с надрывом:
— Во падлюки, зайця сперли!
Огорченный потерей почти что приготовленного зайца, Жабодыщенко углубился в лес далее положенного по всем правилам безопасности и выживания в чужом и незнакомом месте. Поэтому его дикие крики и вопли были принесены ветром только отчасти.
— Ай, щоб тоби!… — удалось расслышать его товарищам.
Они бросились на звук с хорошей начальной скоростью — хоть на Олимпиаду посылай отстаивать честь и достоинство державы, — а потому довольно быстро достигли места событий.
События были озвучены со вкусом: нечленораздельное бормотание, треск ломающихся веток, пыхтение и отчаянный поросячий визг.
Поспешив на звук, партизаны вскоре стали свидетелями большой человеческой драмы — на краю огромной ямы-ловушки висел, ухватившись за торчащие корни деревьев, покрасневший от напряжения Жабодыщенко, а на дне метался крупный лесной кабан, визжавший от испуга.
Первым к пострадавшему приблизился Салонюк, склонный философски и критически оценивать ситуацию:
— Ну що, мысливець, догрався?
Жабодыщенко оборотил к командиру отчаянное лицо с молящими глазами:
— Ой, хлопци, допоможить! Скорише, бо впаду зараз!
Сидорчук с Перукарниковым и Маметовым бросились на выручку, но очень быстро обнаружилось, что вытащить Жабодыщенко — дело не простое и требует крайнего напряжения всех сил. Далее разыгрывается следующая постановка.
Сидорчук, покрасневший от напряжения, держит Жабодыщенко за шиворот:
— Ще трохи, и я лопну.
Маметов, с выпученными, как у бешеной креветки, глазами:
— Трактор, однако, надо!
Перукарников, звенящим от усилия голосом:
— Как же это тебя угораздило-то, Микола?
Жабодыщенко, пытаясь упереться во что-нибудь ногами и по этой причине болтаясь над ямой, словно шарик на веревочке:
— Чую — хрюкотыть. А де воно, не бачу… шукаю, шукаю… ось так и звалывся.
Салонюк довольно озирает картину со стороны:
— Ну що, верхолаз?З горы
Наконец общими усилиями Жабодыщенко вызволили из этого сомнительного положения, после чего неугомонный кулинар и гурман снова стал развивать наполеоновские планы относительно «свинки»:
— Товарищу командир, та вы подывиться: яка свыня гарна знайшлась! Зараз и сала, и мьяса буде до биса!
Салонюк заинтересованно посмотрел на сало-мясо, хрюкавшее внизу:
— Одне порося вытяглы, теперь треба помозгувати, як другого вытягты. Але то вже дило.
Бедному кабанчику так и не удалось встретить следующий рассвет. Спустя несколько часов над лесной поляной витали упоительные запахи жареного мяса, дымился костер, партизаны сыто икали и упаковывали остатки кабанчика в вещмешки.
— Какая жалость, что соли нет, — вздохнул Перукарников. — Так бы присолили, и был бы что надо, и в дороге не испортилось бы.
— Воно и так то, шо надо, — сообщил Жабодыщенко с набитым ртом.
— Не бийся, — успокоил Перукарникова добродушный Салонюк, в котором сытный обед разбудил все лучшее. — Це мьясо с нашим Миколою николы не пропаде, вирно я кажу, Жабодыщенко?
В ответ раздалось утробное урчание.
— Вирно? — уточнил Тарас.
— Угу, а як же.
В отличие от своих неугомонных товарищей, Василь Сидорчук уже успел уютно устроиться на ночлег, подсунув под голову вещмешок. От сытости и тепла его разморило, и он стал уже медленно уплывать в сон, когда почувствовал, что «подушка» стала потихоньку уползать из-под него. Надо бы повернуться да задать трепку этому горе-шутнику, но Сидорчуку было чересчур хорошо, чтобы он решился хотя бы пальцем шевельнуть
Мешок тем временем утягивался куда-то, и Василь слабо запротестовал:
— Перукарников, це ты? Кинчай дурня валять, бо зараз не до гумору, треба трохи подремати.
Перукарников, который, как позже выяснилось, к этим событиям никакого прямого отношения не имел, охотно поддержал разговор о свинье:
— Что, Василь, и тебе без соли вкуснее? Не верю, так не бывает, разве что с голода. Ладно, посмотрю я денька через два, какую вы песню запоете.
Поскольку голос Перукарникова доносился совсем с другой стороны, нежели та, куда упорно ползла его «подушка», Сидорчук неохотно приподнялся на локте и крайне недовольным голосом объявил:
— Ну хто це робыть? Кажу ж — зараз не до смиху… — И осекся, заприметив незнакомую костлявую руку, владельца которой скрывали кусты и которая упорно тянула в свою сторону его вещмешок.
Когда дело доходит до кражи съестного, партизаны проявляют чудеса реакции и смекалки. Сидорчук стремительным ястребом бросился на родную торбу и обеими руками стал рвать ее на себя. Не выдержав этого неистового напора, из кустов вывалился чумазый человечек в юбочке из листьев и с причудливой прической на голове. Оказавшись на полянке, он недовольно заголосил: