Дракон Третьего Рейха
Шрифт:
— Якамота бурну-бурну?!
Между тем Тарас Салонюк как раз решил приступить ко второй перемене блюд и как раз положил в рот аппетитный кусочек сала. Все эти панськи вытребеньки насчет отсутствия соли его мало волновали, и он собирался вплотную насладиться ужином, когда взъерошенный и чумазый «бурну-бурну» в листьях чуть не врезался прямо в него.
Салонюк перестал жевать и какое-то время сидел с открытым ртом.
Однако нирвана его длилась недолго. Прямо над ухом командира партизанского отряда зашелестели
Но еще хуже стало партизану тогда, когда один из атакующих, потрясая угрожающе копьем, подскочил к нему, бесцеремонно выхватил у него недоеденный шмат сала и рванул обратно, в заросли. Следом устремился и его менее ловкий товарищ.
При этом урвавший добычу туземец-индеец вопил что было мочи:
— Эмбасааба смока, ук амба снуп-снуп!
А его незадачливый товарищ:
— Бурнуса ута муну кукута?
Салонюк выдохнул полной грудью и произнес:
— «Муну кукута»? Все, у цирку антракт закинчився, почалась друга частына.
На противоположной стороне поляны, где расположились Маметов, Жабодыщенко и Перукарников, происходили вещи не менее интересные. Там из кустов действительно высыпало не меньше двух дюжин папуасов. Всех их категорически интересовали останки несчастного кабана — съестное отбиралось с грозными и воинственными воплями, шло по рукам, после чего счастливчики, которым привалила еда, пытались скрыться. На маленьком пространстве такому количеству людей было явно тесно. Они бегали взад и вперед, визжали, орали, верещали. Шум стоял неимоверный.
Началась свалка, в центре которой оказались Перукарников и Маметов. Они с трудом отдавали себе отчет, что является конечной целью этой потасовки — мясо или их собственные аппетитные персоны.
Перукарников колошматил незваных гостей и приговаривал'
— Ща, я тебе врежу, как надо, индейцы, понимаешь!
Маметов лягался и пронзительно верещал:
— Ой, моя щекотно! Ой, моя щекотно!
Жабодыщенко, рыча, как раненый медведь, рванул от кучки галдящих дикарей куда-то в лесную чащу, выкрикивая лозунг
— Не виддам ридной свыни поганым папуасам!
Сидорчук, не растерявшись, выдернул из гранаты чеку и, выругавшись, швырнул ее в копошащиеся кусты, где скрылись те двое, что похитили мясо у Салонюка.
— А хай тоби грець! Ложись!
Дикий грохот взрыва потряс пространство, явно не привыкшее к такому шуму. Как только эхо его прокатилось по окрестностям, на мгновение воцарилась мертвая тишина, но ее скоро разорвали вопли контуженных, оглушенных и напуганных дикарей. Уцелевшие набросились на самую привычную и доступную пищу — своих неудачливых товарищей.
Пятеро туземцев
— Угунда каюка! Амба снуп-снуп! — выкрикивали они на ходу.
Нельзя утверждать, что грохот взрыва не произвел на дикарей совершенно никакого впечатления, но чувство голода приглушало страх до тех пор, пока дикарь не хватал добычу и не покидал опасной поляны. А еще их подстегивала злоба на партизан, которые увели их законную свинью из сооруженной ими лично ловушки.
Салонюк, держась за уши, крикнул Сидорчуку.
— Кидай ще, зараз воны вси туда втикуть!
Сидорчук, довольный удавшейся местью, швырнул в том же направлении вторую гранату, кровожадно выкрикивая при этом:
— Мьясо! Свиже мьясо для людоедив! Налетай скорише, бо всим не хватыть!
Дикари ответили воплями:
— Чванугунда! Саматака шмунипа юк-юк!
Однако разбегались, сверкая пятками, и на поляне их с каждой секундой оставалось все меньше и меньше. Что явно свидетельствовало о полном превосходстве боевого духа и военного мастерства доблестных партизан над превосходящими силами противника.
Только последний «папуас» все еще цеплялся за ногу Маметова, пытаясь ее укусить, понимая, что это его последний шанс прихватить с собой лакомый кусочек. Перукарников обрушился на него, как карающий меч правосудия, и принялся пинать сапогом в задний фасад.
— Я тебе покажу, образина, как партизан жрать!
Маметов тоже перешел в наступление, орудуя направо и налево прикладом жабодыщенской винтовки и тараторя:
— Не можна моя забижать, не можна моя забижать!
На поляну, нарезая второй круг, вырвался улепетывающий Жабодыщенко, а за ним с явным отставанием — ватага туземцев.
— Ну шо вы до мене причепылысь! — надрывался Микола.
Дикари подвизгивали:
— Мемека джагобумба! Смакота мунуп! Укаюка чоп-чоп смока!
Тут Жабодыщенко споткнулся о корень дерева и грохнулся на землю. При этом он выпустил кусок мяса из рук, дикари завопили еще громче, подхватили его и метнулись назад, в заросли.
Жабодыщенко, едва не плача, проговорил:
— Ой, моя свыня… Чи хто повирыть, що сперва якась мерзота такого зайця сперла, а зараз ось свыню якись нещасни папуасы слямзилы?
— Мунапа каюка! Смока о!… — донеслось из леса. Судя по крикам, свинья действительно пришлась похитителям по вкусу.
Салонюк вздохнул с невыразимым облегчением:
— Кажись, все.
Сидорчук с интересом спросил у него:
— Товарищу командир, а чого вы не стрелялы, у вас така гарна позиция була?
Салонюк растерянно ответил:
— Та зрозумиешь тут, хто це таки. Я спочатку думав, шо це диты якись оголодали, мабуть з пионерського табору, чи в индейцив грают. Хиба можно в дитыну стриляты?