Дракон
Шрифт:
Лишь чёрная ночь и звёзды.
Вздрогнув, я зажмурилась, подавляя завиток горя, который вплетался в мое нутро. Там жил стыд. Я понимала, что это иррационально. Я понимала, но не могла прогнать это чувство. Мне было стыдно, что я потеряла контроль. Мне было стыдно за реакцию своего тела, за реакцию своего света — стыдно настолько, что сейчас я не могла думать.
Тяжело дыша, пока горячая вода всё ещё лилась мне на голову, я постаралась прогнать всё это из головы.
Боль вплеталась в мой свет за щитом, которым я по-прежнему
Он не целовал меня. Может, он не мог сделать этого из-за маски, но под конец его глаза смягчились. Я видела звёзды в его свете и ту густую тьму.
Уходя с Фиграном, он обратился к Даледжему, но не ко мне.
— Не волнуйся, брат, — сказал он. — Придет и твой черёд.
Даледжем не ответил ему, но я чувствовала его злость, глубинную, отчаянную беспомощность, которая тронула меня хотя бы потому, что я чувствовала там искренние эмоции.
Это я тоже попыталась вытеснить из своего разума.
Я знала, что Даледжем смотрел, как Дракон трахает меня.
Я знала, что он видел, как я теряю контроль.
Я понятия не имею, как это выглядело для него со стороны, или что он почувствовал от меня. Я не ощущала от него осуждения. Честно говоря, я вообще ничего не чувствовала от него в этом отношении.
С другой стороны, у Даледжема была адипанская выучка. Наверное, я бы и не узнала, что он чувствует, если он сам не решит мне сказать. Пока что этого не случилось.
Он вообще не говорил об этом — во всяком случае, прямым текстом.
Вместо этого он спорил со мной об операционных приоритетах касаемо Брукс. Он считал, что мы должны просто манипулировать его светом и забрать её с собой, и нахер переговоры. Он утверждал, что Дракон должен быть нашим приоритетом, что мы не можем страдать фигней с человеческими политиками, когда у нас имеются более срочные задачи. Он хотел, чтобы я приказала Деклану самому убрать Новак.
Он также сообщил мне, что перед встречей с ней мне надо показаться медикам.
Он спорил со мной об этих вещах на протяжении половины поездки до того фермерского домика. Он также утверждал, что я должна немедленно связаться с Балидором и сообщить ему о случившемся — и я понимала, что он говорил не только про ещё одного телекинетика на свободе.
Когда я отказалась, он сказал, что я пребываю в шоке.
Когда я возразила, что это может относиться и к нему, он сказал, что это не имеет значения — ведь это я пострадала.
Это самое близкое подобие признания случившегося со мной, что я от него слышала прямым текстом. Хотя он явно без проблем сказал другим.
Вздрогнув, я постаралась и это выбросить из головы.
Однако поначалу мне это не удавалось.
Понимание, что он наверняка сказал им об этом по операционным причинам, не помогало; и это не прогоняло чувство предательства, которое я ощутила, когда вышла из фермерского домика и осознала, что все они говорили обо мне. Мы с Даледжемом могли бы поссориться, но до того момента я честно не думала, что он может испытывать ко мне неприязнь.
После операции в бункере противовоздушной обороны я пересмотрела то впечатление и снова склонилась к тому, что это было сказано ради целей операции, но я понятия не имела, о чём он думал.
Я не знала, как спросить его, и стоит ли вообще спрашивать.
В любом случае, я не хотела обсуждать с кем-то из них ситуацию с Драконом. Я честно не видела смысла. Я почти не помнила само действо. Я понятия не имела, зачем он это сделал, и чего он от меня хотел. Что бы он ни сделал с моим светом, я не могла объяснить кому-либо свою реакцию. Я вообще не из тех людей, кто считал, что разговоры что-то решают.
Кроме того, был лишь один мужчина, с которым я очень хотела поговорить, и именно с ним в данный момент я не могла общаться.
Но я не могла снова начать думать о Ревике.
Мне нужно выбираться отсюда.
Я и без того достаточно долго провалялась на полу. Мысль о том, что кто-нибудь найдет меня такой, голышом лежащей в душе, заставила меня пошевеливаться.
Когда я во второй раз отодрала себя от кафеля, боль в ноге прострелила меня до самой спины. Я её проигнорировала, поднялась на ноги одним резким усилием за счет мышц рук. Мой свет наполовину покинул тело, пока я старалась контролировать свой разум.
Несколько долгих секунд я думала, что не смогу это сделать.
Я чувствовала, что какая-то часть меня хочет убежать. Я чувствовала ту часть себя, которая сделала бы что угодно, чтобы убраться от этого.
Но я не могла.
И это я тоже знала.
«Поспеши, Элли, — слова отдавались эхом, причиняя мне боль. — Поспеши, детка. Пожалуйста…»
Я простояла у его двери дольше, чем должна была.
Может, намного дольше, учитывая, что по тому коридору мог пройти кто угодно.
Кто угодно мог увидеть меня здесь — как минимум физическим зрением, поскольку я держала такой плотный щит, что даже Балидор вряд ли увидел бы что-нибудь. Я продолжала одержимо поддерживать эту хватку, главным образом для того, чтобы обитатель комнаты не узнал о моём присутствии.
Ну, до тех пор, пока я не решу, стоит ли стучать.
Но я всё же постучала. В конечном счёте.
Резко побарабанив по двери ушибленными костяшками пальцев, я сбросила плащ со своего света ровно для того, чтобы он узнал, кто за дверью, и добавила в свой aleimi более армейские отголоски.