Драконий луг
Шрифт:
– Папа? – напомнила о себе Эффи.
Он нахмурился.
– Я просто хочу, чтобы ты иногда делала, что тебе говорят, только и всего. Мне тебя очень жаль – и всех нас. Конечно, все любили Гриффина. Но об этом можно будет поговорить позже, в более подходящее время, а не дрожа от холода на крыльце. Правила есть правила, их устанавливают не просто так, и соблюдать их надо в любом случае. А теперь… – он взглянул на часы, – я опаздываю на собрание, а ты уже СИЛЬНО опоздала в школу.
Кролик, сидевший все это время под живой изгородью, удивился, зачем люди так все усложняют. Почему бы не сгрызть вместе капустный лист и не жить дальше? У старшего человека была, как заметил кролик, очень сложная аура, но без тени магии. Аура младшего человека была настолько магической, что кролику ничего подобного ещё не попадалось, к тому же в ней имелся оттенок, которого в этом мире в общем-то не бывает. Поэтому кролику захотелось ей помочь – хотя он и не знал как.
– Дедушка Гриффин оставил мне кодициль, но в больнице его не нашли, – сказала Эффи. – Ты не знаешь, куда он подевался?
Оруэлл снова вздохнул.
– Послушай, Эффи, ты должна понимать, что твой дед отчасти жил в мире фантазий, среди людей, верящих в магию, иные измерения и тому подобное. Иногда такие фантазии можно перепутать с реальностью, но ты ведь понимаешь, что это не по-настоящему. В последнее время меня беспокоило, чему ты у него научишься. То, что Гриффин называл «магией», – в лучшем случае пустая трата времени, а в худшем…
– Он мне почти не рассказывал про магию. Говорил только, что все это очень сложно, и что всегда можно справиться другими способами.
– Ну, с этим я соглашусь. Но что бы он тебе ни наговорил о путешествиях в другие миры и битвах с дибери или как их там, мы с Кайт хотим, чтобы ты понимала, что это просто сказки, которые не следует воспринимать всерьез.
– А при чем тут Кайт? Она мне даже не мать.
– Эффи, прошу тебя! Мы уже говорили с тобой, что Кайт было бы обидно это слышать.
– Её здесь нет. Так что с моим кодицилем?
– Хорошо, скажу. Я уничтожил этот кодициль. Для твоего же блага. Я его не читал. Сжег на месте. Я хочу, чтобы эта чушь исчезла из нашей жизни навсегда. Тебе пора узнавать реальный мир, каков он есть, а не каким представляется свихнувшимся чудакам и безумцам. Возможно, ты не понимаешь этого сейчас, но когда-нибудь скажешь мне спасибо.
– Но ведь кодициль – это… юридический документ. Я должна была отнести его… – Эффи вдруг решила не называть имя Пелама Лонгфелло. Отец, скорее всего, отмахнулся бы, как отмахивался от всего, связанного с Гриффином. – Должна была отнести его душеприказчику.
– Эффи, – снова вздохнул отец, – ты хоть знаешь, что такое М-кодициль?
Эффи сообразила, что не знает. Зато вспомнила, что дедушка так и сказал: «М-кодициль». Она покачала головой.
– М – сокращенное от «магический». Это дополнение к М-завещанию. Магическому завещанию. Говорят, что обычные люди, умирая, оставляют завещание, а волшебники – М-завещание. Они оставляют после себя заклинания или магические принадлежности, которых не внесешь в нормальное завещание. И заниматься такими завещаниями могут только магические душеприказчики. Вот кого ты собралась искать. Смешно – маг-нотариус!
– Но…
– Но это просто сказки. Фантазии. Вроде глупых сочинений Лорель Уайльд. А последние события показывают, как опасны бывают подобные фантасты. Я хочу, чтобы ты даже не приближалась к людям, с которыми был связан твой дед.
У Эффи слезы навернулись на глаза, но она не хотела, чтобы отец увидел её плачущей.
– Как ты мог? Кодициль предназначался мне!
– Тебе одиннадцать лет. Ты ещё слишком мала. Ты хоть представляешь, где якобы живут магические поверенные? Представляешь?
– Нет.
– В «Иномирье». В другом измерении! Очередная сказка!
Эффи посмотрела на верхние окна.
– Ну, а книги, которые оставил мне дедушка? Я думала, что буду заниматься его библиотекой…
– Этой свалкой переплетенного в кожу хлама? – фыркнул Оруэлл, уже забывший, с какой страстью он когда-то относился к редким книгам и рукописям. – Твой дед, как всегда, далек от реальности. Ради бога, куда нам девать такую библиотеку? Нам вчетвером и без того тесно. Какое он имел право внушать тебе, что ты сможешь оставить все эти книги? Можешь выбрать одну книгу на память о нем, Эффи. Это разумно.
– Как? Одну книгу? Но там редкие последние издания и…
– Не доводи меня, Эффи, иначе ни одной не получишь. Не понимаю, что с тобой происходит! Ты ведь была нормальным жизнерадостным ребенком, а теперь… Наверное, я сам виноват. Надо было найти тебе нормальную гувернантку, а не оставлять в когтях сбрендившего старика. В любом случае, постарайся взять себя в руки, отправляйся в школу и выкинь все это из головы. После школы можешь вернуться сюда – ровно в пять – и выбрать одну книгу, прежде чем приедет человек из дома призрения.
Опять этот человек!
– А потом мы с тобой поговорим о нашем горе. Думаю, у Кайт найдется книга на эту тему…
Кроме книг по диетическому питанию, Кайт накупила кучу книжек по самопомощи. В них говорилось о том, что и так всем известно, или о том, что в здравом уме никому в голову не придет. В последние месяцы дом активно наполнялся такими книгами, изданными исключительно в «Спичка-пресс».
Эффи знала, что в таком настроении отец не станет её слушать. Придется идти в школу и придумывать, как спасти дедушкину библиотеку до пяти вечера. В крайнем случае, можно будет поплакать в туалете. А что до Пелама Лонгфелло… Он, очевидно, из Иномирья, куда, может быть, ушел и дедушка. Надо подумать, как туда попасть. Ей еще много о чем надо подумать! Эффи утерла слезы и взглянула на часы. Всего-то десять минут одиннадцатого. Если поспешить, она поспеет в школу к концу пары по английскому. В школе, по крайней мере, можно согреться.
Когда Эффи ушла, кролик заметил, как отец ребенка положил под цветочный горшок металлический человеческий предмет – они называют его «ключ». Именно его искал ребенок с аурой необычного цвета. Может, он ей ещё понадобится? Когда мужчина ушел, кролик перевернул цветочный горшок и схватил ключ зубами. Потом он зарыл его глубоко в землю: пусть лежит, пока не понадобится ребенку. Довольный собой, кролик поднялся и отправился снова грызть листья дикой клубники, которыми зарос колодец в дальнем конце Пасторского садика.