Драконослов
Шрифт:
Проведённые днём эксперименты дали очень забавный результат: в радиусе примерно трёх-четырёх метров от меня из наших двух колод можно было вытащить карту с любым словом. Но если я не находился на расстоянии вытянутой руки — слово было только на родном языке «крупье». Если же я находился достаточно близко, то на карте был перевод, но только на те языки, на которые его знал я, а вместо неизвестных мне слов получались нечитаемые узоры. Я решил, что синий — это всё-таки французский, а не итальянский: в молодые годы мне попалась игра «Гоблины 3» на французском языке, и читать со словарём я худо-бедно научился. С японским, который я пока ещё знал недостаточно полно, картина была аналогичная, только вместо синей вязи получался абстрактный красный геометрический узор. С английским эксперимент не удался — я знаю его действительно хорошо, а вот в немецком несколько неизвестных мне слов превратились во что-то, напоминающее схему кладки очень толстой кирпичной стены.
За следующие два дня я узнал много нового о народах этого мира. Культура араманди напоминала интересный сплав японских самураев и монгольских кочевников, насколько я про них знал в старом мире. Сочетание непрерывной готовности в любой момент начать бой из-за малейшего оскорбления против любых шансов и строгого кодекса чести, высшей добродетелью почитающего холодный рассудок. Практически полное отсутствие мирных профессий: основным источником пищи служила охота, а в оазисы племена заходили преимущественно за водой — немногочисленные плоды в основном шли на обмен с другр и с соседними племенами (если вдруг случайно не получилось подраться) или доставались детям — не один я, как оказалось, тосковал по мясу. Непривычная система ценностей: чем сильнее маг — тем раньше он умирал — тем меньше он мог передать знаний и умений своим детям — и потому воинов уважали больше, хотя в бою даже средний маг мог зажарить четверых-пятерых противников. Магия араманди была предельно однообразной: нагреть. Нагреть что-нибудь, нагреть где-нибудь, самое сложное — те самые огненные плевки, которыми Куросакура так выручила нас при нападениях ледышек. Что интересно, эти же плевки были критерием деления на магов и воинов: «плеваться» могли только воины, у магов избыток силы мешал точному контролю и вместо маленького летящего огонька получалась струя, как из огнемёта. Представив это зрелище, я немедленно предложил «сдавать в аренду» на зиму «ненужных» магов в пещеры другр: десять-двадцать магов дварфийский клан не объедят, а в прямом смысле слова огневая мощь резко изменит баланс сил, если ледышки вздумают напасть снова. И племени араманди тоже хорошо — зимой в пустыне пищи меньше, и возможность пересадить несколько ртов на «внешнее питание» будет не лишней. Словом, очевидная выгода для всех, и заметить её раньше мешала только всеобщая скрытность.
Кое-что новое я узнал и о другр. Я полагал, что у них единая религия, но на самом деле у каждого клана есть свой дух-покровитель, за неимением лучшего термина. При слиянии двух кланов дух более слабого засыпает — нередко навсегда. При разделении слишком большого клана всегда сначала стараются разбудить духа какого-нибудь потерянного клана, но обычно безуспешно, и тогда приходится создавать новый алтарь и нового духа — ритуал долгий и сложный — а потом, фактически, с нуля создавать новую ветвь религии: обряды и заветы от духа к духу (ну или от клана к клану) отличались довольно сильно. Виль прямо не говорила, но у меня сложилось впечатление, что духи враждуют друг с другом так же, как и сами другр, так что давнишнее нападение на церковную верхушку клана Эдельштайнбергшлосс — скорее всего, дело рук какого-то из соседних кланов, и сделано было именно по наводке их духа. Не знаю, какой интерес был в этой схеме у духов, а вот другр от них имели прямую и очевидную пользу: практически вся их магия в той или иной степени была завязана на духа-покровителя, если не в плане силы (как накопители), то, как минимум, в плане навыков и новых рун. А без магии в подземных комплексах другр было бы темно, холодно и голодно.
Общество алефси, информацию о котором собрать оказалось труднее всего, меня неприятно поразило даже после довольно плотного общения с Кэт. Фактически, можно сказать, что у алефси два общества. Примерно к пятидесяти годам алефси созревают физически, и после рождения первого ребёнка перестают считаться детьми. Но, как правило, одним ребёнком они не ограничиваются, а заводят троих-пятерых. Обзаведясь внуками, алефси считается совершеннолетним — это обычно происходит в возрасте ста лет с небольшим. Однако по-настоящему взрослым алефси считается лишь в том случае, если хотя бы двое его детей доживают до совершеннолетия — что случается не всегда. Примерно с пятидесяти до ста лет у алефси очень активно работают гормоны и родительские инстинкты, так что дети растут окружённые вниманием и заботой, но потом на первое место начинают вылезать личные желания и амбиции. Несовершеннолетние алефси очень мало пересекаются со взрослыми, что немного снижает шанс их гибели в разборках «взрослого мира». Учитывая столь раннее рождение и столь длительную жизнь, можно было бы ожидать, что народ алефси окажется многочисленным, но уже упомянутый абсолютный эгоизм, наглядно продемонстрированный Кэтлин, приводит к тому, что половина алефси погибает, не достигнув и двухсот лет, а те единицы, которые прожили хотя бы пять веков, по праву считаются воплощениями хитрости, коварства и предусмотрительности, так что впору удивляться не малочисленности алефси, а тому, что они до сих пор ещё сами себя не истребили. Впрочем, это было бы фатально для них всех, и, я так думаю, их видение «будущего, которое должно быть воплощено», уберегает их от самоистребления. В общем, не та компания, в которую я хотел бы попасть…
На четвёртый вечер Виль всё-таки сжалилась над Кэт, каждую ночь молча лежавшей связанной на соседней лавке. В старом мире мне ни разу не довелось заняться групповым сексом — я как-то не стремлюсь делиться столь личными переживаниями, и полученный опыт убедил меня в правильности этого подхода. Получив вожделенное разрешение, Кэт не давала нам уснуть практически до самого рассвета, продемонстрировав поразительную фантазию, изобретательность и настойчивость. К стыду своему должен признать, что испытал изрядное облегчение, когда основное её внимание переключилось на Виль, ибо даже выносливую другр она заездила буквально до полуобморочного состояния.
Глава 15, в которой команду настигают откровения
Наутро я проснулся вторым, незадолго до обеда. Первой встала Куросакура, а Виль с Кэт так и спали вповалку, насилу из них выпутался — всё-таки, жена у меня хорошая, большая — полных два центнера с четвертью, да и Кэт тоже «ничо так» — обвилась на манер змеи, хорошо, что вокруг Виль, а не меня.
Все мои попытки изобразить тренировку с шестом беспощадно разбились о подгибающиеся колени и дрожащие руки. Плюнув после четвёртого раза на это безнадёжное дело, я отправился обедать, где застал необычно мрачную Виль, а через несколько минут к нам подтянулась и сонная Кэт.
Представительницы двух противоположных стихий смотрели друг на друга без прежней вражды, лишь с некоторой опаской, Виль — мрачно, а Кэт, скорее, одобрительно. Куросакура просто не обращала на них никакого внимания, поглощённая какими-то своими мыслями. Первой неуютное молчание разбила Виль:
— Нам надо уходить отсюда. После того, что было… Я больше не смогу смотреть в глаза другим другр! Я — была с алефси! Это просто невыносимо!
— Ну была, и что? Кто об этом знает, кроме нас? Уходить-то зачем? — Не могу сказать, что я совсем не понимал её чувств, но необходимости бросать обжитое место и куда-то срываться без ясных перспектив всё-таки не видел.
— Ты не понимаешь! Я была с алефси! И мне это понравилось! — Виль едва не кричала, что было для неё чем-то почти невозможным. — Понимаешь? Мало того, что с женщиной, так ещё и с этой тощей штакетиной! И мне это понравилось! Не с мужем, а с этой… с этой… — Она задохнулась, явно не в силах подобрать подходящее слово.
— Понравилось — это хорошо! Мне с вами двумя тоже понравилось, хотя я всегда к таким вещам относился скептически. А тебе я ещё когда говорил, что если всё правильно делать — приятно всем!
— Но она же алефси! Воздух! — Последнее слово прозвучало как грязное ругательство. — Мы с ней абсолютно противоположные! И это было приятно!!!
— Ну, мы ведь с тобой тоже в некотором роде противоположные. Ты — женщина, я — мужчина, и тебе, ты сама говорила, было со мной хорошо…
— Ты — другое дело! — Перебила меня она. — Во-первых, ты — мой муж, во-вторых, ты — друг клана…
— А в-третьих, насколько я знаю, я тоже не отношусь к стихии земли. — Теперь уже я перебил жену. — И что с того? Да, у вас с Кэт противоположные стихии, которые подталкивают вас к вражде, но вы же разумные люди, вы же можете держать себя в руках! На моей родине вообще ходит поговорка, что противоположности притягиваются!
Кэт, во время нашей перепалки безучастно смотревшая куда-то сквозь окружающую действительность и с явным усилием — мало что не двумя руками — орудовавшая ложкой, вдруг сфокусировала взгляд на мне и замедленно произнесла:
— Нам надо уходить отсюда. Завтра. Или послезавтра с утра. Но лучше завтра. Через два дня будет поздно.
— Да вы сговорились, что ли! Ты что, тоже не можешь смотреть людям в глаза из-за того, что тебе было хорошо с другр? — Я, не задумываясь, переключился на английский.