Драконы - кто они?
Шрифт:
На сей раз сам же князь из-за своей бестолковости и пострадал. Приехал Беовульф к месту битвы, глядь - а враги уже окружили любимого сюзерена. Бросился Беовульф со своими воинами в неожиданную для врагов атаку, но в тот самый момент, когда подскакал он к князю Хигелаку, того сразил меч. (О том, кто конкретно держал этот меч в руках, в поэме не говорится.)
Что ж; 'негоже воину долго кручиниться. Погоревал над князем Беовульф, затем поднялся и спросил дружинников:
– Где Хардред, сын Хигелака?'
Мол, надо сына срочно огорчить и доставить к отцу. Поскакали дружинники искать молодого князя... Прискакали обратно, доложили Беовульфу: княжич -
Жаль только, что - не объясняется в поэме, как дружинники Беовульфа узнали о том, что княжич именно споткнулся. Не мертвецы же, среди которых они нашли княжича, сказали им об этом? Во всяком случае, упоминаний о свидетельствах очевидцев произошедшего несчастья в поэме нет. Видимо, определён факт такой гибели по ранам на теле княжича, характер которых показывал, что рубили или кололи его сзади, в спину; возможно, лежачего. О том, что этот смелый воин повернулся спиной к врагам, и мысли возникнуть не могло. Значит - споткнулся, а тут его и... со всех сторон.... А что ещё могло быть? Не сами же дружинники благородного Беовульфа коварно убили княжича, а с ним - и всех возможных свидетелей?
Так или иначе, но - остаётся лишь ещё раз процитировать: 'негоже воину кручиниться. Погоревал над князем Беовульф, затем поднялся и' - сел на место безвременно почившего дядюшки. Коли уж, волею Водена (английского аналога Одина), других родственников у князя не осталось.
Правда, старейшины не спешили подтвердить своим авторитетом волю богов. Долго думали, размышляли... в чём-то сомневались... Но - что им, в создавшейся ситуации, оставалось делать? 'Многие воины полегли в сече', реальная сила - только у Беовульфа; должен же хоть кто-то оберегать племя от ворогов!
Став князем, Беовульф, в отличие от буйного неуживчивого Хигелака, во всех делах разобрался политически мудро, не доводя взаимоотношения с соседними племенами до вооружённых конфликтов. С одними из них он заключил мирные договоры, других, напротив, заставил платить дань себе. И с тех пор, все пятьдесят лет своей бытности на посту князя, прожил он жизнью спокойной, мирной, скучной, лишённой каких бы то ни было подвигов. Вроде бы не бедствовал; но таких богатств, как некоторые другие князья, не имел. Что, конечно же, не могло не огорчать княжескую душу, не ущемлять героического самолюбия, не ложиться камнем на стариковское сердце. А к тому же, за прошедшие полвека мирной жизни, его подданные забыли о том, каким великим и славным воином был он ранее. Дошло до того, что даже старейшины племени, кстати или некстати, начали советовать князю оглядываться на свой возраст: мол, всякое может случиться... Вспылит князь, закричит на них: 'Рано, рано хороните Беовульфа! Не вам, вороны, косточки мои обгладывать!' А они - опять за своё: 'Где ж это видано, в твои-то лета?'
Но вот, наконец-то, у него появился долгожданный и невероятно удачный шанс совершить такой подвиг, что явится достойным завершением всей его жизни. Дел - на пустяк: зарубить старого неповоротливого дракона; а славы - много.
Чести - ещё больше: сам ведь пошёл избавлять свой народ от чудовища, никого вместо себя на смерть не послал; хотя, как князь, любого мог бы заставить. Но - не заставил; напротив - никем, ничьёй жизнью не захотел рисковать, никого из дружинников не захотел с собою на бой взять.
А уж такого богатства, как в пещере дракона, ни у одного из окрестных князей нет.
Всего три удачных удара мечом, и все три давно не решаемых, но насущно назревших задачи - завоевания ещё большей славы, величайшей чести и огромнейшего богатства - будут решены!
Были бы решены; если бы старые ноги не подвели. Но они подвели; и теперь он, не приобретя не так уж и нужных на старости лет сокровищ, терял всё то, за что столько лет боролся и во имя чего столь отважно сражался: с такими усилиями добытую славу, с таким самоотречением сохранённую честь, с таким умом и стараниями приобретённое княжество.
Что за слава быть сожранным чудищем? Слава - то же, что крутая тропка, ведущая на видную со всех сторон вершину сияющей горы; можно всю жизнь взбираться по ней всё выше и выше, но если, однажды оступившись, сорвёшься в какую-то пропасть - так там и останешься. А самая глубокая, самая безвозвратная из великого множества всяческих пропастей - пропасть насмешливого людского презрения. Уж лучше абсолютная безвестность, безлюдный пятачок бесславия, чем бесконечно загаживаемая людьми пропасть такой славы.
А тому, кто, будучи силён, умел и вооружён, позволил кому-то сожрать себя, как мелкую трепещущую рыбёшку, людского и, главное, воинского презрения не избежать. Любой и каждый из оставшихся в живых будет стараться показать, что сам он бы так не поступил. А оттого и нескрываемых насмешек над сожранным человеком и его переваренными останками тоже не избежать. Ведь даже примерно определить, чьи это останки, оступившегося героя либо какого-то другого существа, человека или животного, не удастся: желчь дракона настолько ядовита, что бесследно разъест не только череп и кости, но и шлем с кольчугой.
И - что за честь быть побеждённым чудищем, победу над которым ты объявил делом своей чести? Это - честь дракону, как победителю. А удел побеждённого - ущербление прежней чести; трещина во вживлённом в сердце сосуде, содержащем в себе драгоценное благовоние чести. Через эту трещину, если срочно не залепить её другим, более великим подвигом, вскоре вытечет всё содержимое сосуда; и сердце опустеет. Название той пустоты - бесчестие. Ибо честь - то же, что жизнь; её нельзя остановить на счастливом уровне первого осознания себя нужным, важным и всеми любимым; без трудной и далеко не всегда благодарной борьбы за её дальнейшее существование она начнёт хиреть и может умереть. Но, сколько ни побеждай в борьбе за честь, а, потеряв её один раз, обратно, как и потерянную жизнь, уже не вернёшь. Можно лишь пытаться одну честь сменить на другую. Но при этом и жизнь придётся сменить на другую. Старался жить жизнью героя - оставь эти неудачные старания, опустошившие, обесчестившие сосуд твоего сердца; ищи новой, иной, не схожей с прежнею чести на жизненной стезе рыбака или хлебопашца.
Но для Беовульфа, в том положении, в каком он оказался, это всё равно, что умереть, а затем воскреснуть. А затем воскреснуть; и - уже не старым, а совсем молодым.
Но воскреснуть ему, хоть молодым, хоть старым, уже не удастся; причём - не удастся никогда. Ведь воскреснуть можно только в прежнем теле; а оно - исчезнет, превратится в нечто бесформенное... Отныне его удел - вечное бесчестие.
Да и не только на посмертную славу, но даже на посмертные почести во время похорон рассчитывать ему не стоит. Какие могут быть почести куску драконьего дерьма? А уж о том, чтобы после смерти попасть в Вальхаллу, и мечтать глупо. Валькирии даже не притронутся к таким останкам. Да и Воден не позволит им принести в его прекрасный дворец то, что может замарать каменный пол, ежедневно и тщательно поливаемый кровью развлекающих бога вонов.