Драконы ночи
Шрифт:
– Валенти и его ассистентка? – спросила Катя. Она вдруг поняла, что совсем скоро услышит ИСТОРИЮ ПРО УБИЙСТВО. Ну, конечно же, ту историю, про которую болтали там, в поезде, и потом уже здесь, в отделе милиции, те двое столичных журналюг.
– Они вернулись вдвоем: он и она. Я видела, как они входили в дом. Валенти перед этим отпустил свою машину. Я помню, как они были оба одеты. На нем был модный по тем временам заграничный костюм с плечами – синий в полоску. Ботинки его скрипели, когда он поднимался на крыльцо. А она… Мордашова… Ей что-то показалось, и она окликнула его – так взволнованно. А он сказал: ступай в дом, – Маруся Петровна поднесла
В памяти Кати неожиданно всплыл стук вагонных колес: тук-тики-так. И под это самое «тук» рефреном прозвучала фраза, слышанная и, казалось, тут же напрочь забытая: «Его способностями гипнотизера НКВД перед войной заинтересовалось… Он дружил с Абакумовым. И к Берии его возили несколько раз. Тогда, в сорок восьмом году, в Москве что-то произошло, эти поспешные гастроли Валенти в провинцию были похожи на ссылку или на бегство…»
– Вы видели в ту ночь, как офицеры госбезопасности арестова… как прикончили фокусника и его ассистентку? – быстро спросила она.
Ей казалось: она угадала. Анфиса слушала их обеих, раскрыв рот.
– Я рассказываю только то, что видела, – словно не слыша Катиной «угадки», произнесла Маруся Петровна. – Я просто стараюсь быть точной, чтобы вы поверили мне. Чтобы верили мне во всем, до самого конца. Я увидела, как офицеры во главе с Кагуловым идут к…
– Дому артиста цирка Валенти, – снова не удержалась Катя.
– К бараку, где на первом этаже жила наша учительница Елизавета Осиповна Бауман. Я видела, как они потом вывели ее из дома с каким-то узлом в руках и посадили в машину. Она больше не приходила к нам в школу. Позже, уже взрослой, я узнала, что она была арестована в ту ночь.
Сбитая с толку Катя молчала. Учительница арестована. А как же тогда понимать…
– «Сон в летнюю ночь» все звучал по радио. И я слушала Качалова. А затем вернулась мать, и мы легли спать. Но мне не спалось – опять же из-за «Сна». Окно было открыто, ночь выдалась очень теплая. Город уже угомонился, улица была тихой, темной. Занавеска на окне колыхалась. Я хотела ее поправить и встала. Нет, я встала, потому что услышала что-то… Что-то меня напугало, и я встала, подошла к окну. Мне было всего восемь лет тогда. И я увидела их на улице под фонарем. Сначала ЕГО, а потом и ЕЕ.
– Кого их?
– ИХ, детей Мордашовой. Марата и Май. Они были оба мокрые, грязные. Он держал левую руку за спиной. Он смотрел на меня. Свет фонаря отражался в его зрачках… в волчьих его зрачках. Нас разделял всего лишь подоконник. Я застыла на месте. Он смотрел на меня и как будто примеривался, как бы половчее перескочить эту преграду и вцепиться мне в горло. Он бы наверняка прыгнул, но ОНА позвала его. ОНИ ведь пришли не за мной в ту ночь. ОНА зарычала, она была уже на крыльце дома Валенти – на четвереньках, скорчившаяся как жаба. В ней не было ничего прежнего, никакой искры божьей – ничего, только лютая ярость, только голод. А я ведь помнила ее хорошенькой, как кукла… со светлыми кудряшками в розовом платьице, в детских гамашах. Я помнила… И я услышала, как ОНА позвала его, и ОН, это создание… этот демон, отвернулся от меня и одним прыжком сиганул на крыльцо. Дверь затрещала, им потребовалось всего несколько секунд, чтобы проломить, прогрызть в ней дыру. Они забрались внутрь и… Боже
Маруся Петровна умолкла. А потом с вызовом спросила:
– Ну и как вам этот рассказ из моего детства?
Катя и Анфиса молчали.
– Вы мне не поверили?
Они молчали. Что они могли ей сказать?
– Вы мне не поверили. Этого и следовало ожидать. – Маруся Петровна крепко держалась за свою палку-трость, как матрос держится за мачту на уходящей из-под ног палубе во время шторма. У нее же под ногами была твердая почва, однако…
– Вы мне не поверили. А между тем я не рассказала вам самого главного. Знаете, 1 мая сорок восьмого года цирковых детей, как их тогда все называли в городе, уже даже искать перестали. Май и Марат пропали перед Новым годом. Весь город тогда тоже был занят их поисками. Но все было безнадежно. И к маю месяцу все поиски прекратились. Их нашли только осенью совершенно случайно военные саперы. Нашли в одном заброшенном бункере на окраине. Не детей – их разложившиеся трупы. Они давно уже были мертвы. Но я видела, видела их в ту жуткую майскую ночь.
Глава 23
ПОИСКИ
Ночью некоторые вещи трудно обсуждать, еще труднее обдумывать и делать выводы. Лучше дождаться дня, солнца, света.
Был свет. И было утро.
– С виду такая здравомыслящая старуха, – это было первое, что Катя услышала от Анфисы, открыв глаза. – Стильная, молодится еще вовсю. Одевается, губы красит, на бильярде шары гоняет. Курит и пепел так элегантно стряхивает. А послушали мы ее вчера и… Кать, ты чего молчишь?
Катя и правда молчала.
– Бабки и внуки – это то же самое, что отцы и дети. – Анфиса философски развивала свою мысль. – Мать вся в бизнесе целиком. В делах с утра до ночи. А дочка под бабкиным присмотром, они постоянно вместе, микроклимат у них особенный сложился. И разные истории там, сказки, рассказанные на ночь, – это все составляющие их мирка. А какого рода сказки мы вчера с тобой слышали? Естественно, бредовые, но знаешь, когда она рассказывала вчера ВСЕ ЭТО, у меня мурашки по коже ползали. Думаешь, она в полном маразме?
– А ты думаешь, она в полном маразме?
– Она в здравом уме и жить еще будет лет сто, – хмыкнула Анфиса. – И она мастерица рассказывать сказки при свете луны… Вчера мы были ее слушателями. А до этого не раз, я думаю, слушательницей ее была внучка Даша. Возможно, между ними что-то вроде родственной телепатической связи: обе что-то придумывают ТАКОЕ: потом обмениваются информацией, а затем в эту же самую информацию выдуманную верят. Что, я путано излагаю свои мысли?
Кате вспомнилась Даша на скамейке у детской площадки. Ее серьезное личико. Ее тихий голос: «ОНА сказала: так ты умрешь. Я не испугалась, нет. Я даже хотела спросить у нее, как там папа? Я почему-то подумала, что она все про него знает».
Да полно, говорила ли она все это?
– Ну что, путано? – Анфиса ждала одобрения или порицания.
– Отчетливо излагаешь, – одобрила Катя, – как по нотам.
– У тебя такой вид отрешенный, словно ты вообще меня не слушаешь. А я, между прочим, глаз не сомкнула, все соображала, прикидывала.
– Я слушаю тебя очень внимательно, продолжай.
– Так вот, эти бабкины сказки для детской психики…
– Тот рисунок – факт, Анфиса. И факт то, что вчера Маруся Петровна была до смерти напугана. Она словно все заново переживала. Ту ночь из своего детства.