Драконы севера
Шрифт:
В наступающих сумерках по полю битвы бродили мои люди и грабили убитых. Две роты арбалетчиков собирали брошенное оружие на повозки и тоже не терялись. Латники Гринвуда привели в лагерь пленных рыцарей и теперь с веселой перебранкой освобождали их от лат и кошельков.
Я вернулся в лагерь в объятия счастливой Бернадетты.
Она обняла меня за шею под взглядами моих горцев и поцеловала в губы. Для этого ей пришлось вставать на цыпочки.
— Ты победил, Грегори!
— Да, сегодня я убил несколько
— Идем в дом, я приказала подготовить воду для купания, и ужин скоро подоспеет!
Я высвободился из ее рук, осторожно, но решительно.
— Я должен посмотреть своих раненых.
— Ты будешь их лечить? Я иду с тобой!
— Кровавые зрелища искалеченных людей не для дам!
— Попробуй мне запретить!
Оба моих лекаря, ученики корнхоллского врача мэтра Мюррея — Калум и Эвандер, трудились, не покладая рук. Сшивая раны и вправляя сломанные кости, забрызганные чужой кровью, они, словно мясники или палачи, смело и быстро копались в телах несчастных, каждый на своем походном столе, при свете трескучих факелов.
Этот угол нашего лагеря превратился в огромный лазарет.
Цена победы была передо мной — несколько десятков мучающихся людей, вопящих и стонущих.
— Где те, кто совсем плох?
Эвандер закончил шить чье-то распоротое бедро и небрежно указал направо. К нему, уже на плаще, на этот страшный окровавленный стол тащили следующего беднягу.
Я двинулся в указанном направлении.
— О, боже… — подобрав подол платья, за мной шла Бернадетта, прикрыв платком рот и распахнув глаза. — Это ужасно…
Два десятка тел, на плащах. Они не кричат, у них нет сил… Они лежат и умирают. Некоторые стонут еле слышно, другие в забытьи.
Первый — рослый сильный горец с разбитой головой. Его аура тускла, душа уже улетела от него…
Второй — тоже горец, с обломком пики в животе. Он обильно потеет, глаза лихорадочно блестят. Он в сознании, облизывая губы, просит воды. Потные волосы прилипли ко лбу.
— О, боже, Грегори, ну дайте же ему воды! — кричит в истерике Бернадетта.
— Гвен, уведи леди!
— Государь… спасите меня… — шепчет раненый.
Я опустился на колени рядом и раздвигаю тряпки от раны. Потрогал обломок копья. Раненый не реагировал. Похоже, копье вонзилось в позвоночник, и теперь нижняя часть тела бедняги парализована и не ощущает боли.
— Я извлеку эту штуку, потерпи…
Своим кинжалом я надрезаю вспухшую кожу у самого копья. Киваю телохранителям. Трое парней удерживают раненого, и я начинаю расшатывать копье обеими руками. Мерзкий хруст сломанных костей, и наконец вынимаю из живота окровавленный наконечник и отбрасываю в сторону. Ладони на рану. Закрываю глаза. Пальцы колет иглами. Кисти рук леденеют, начинает мерзнуть спина.
Холод быстро уходит. Под моими руками на коже только сгустки крови. Раны нет.
Мои горцы пораженно молчат, но в их глазах восхищение и испуг.
— Как тебя зовут, воин?
— Эдан, государь… Вы меня излечили?
— Вставай, Эдан и ступай пить эль в честь нашей победы!
Парень посмотрел на свой живот, ощупал его.
— Государь, моя жизнь принадлежит вам! Я ваш вечный раб!
— Мне нужны воины, а не рабы, Эдан! Ступай.
Третьим был латник из людей Гринвуда.
Оруженосец держал голову раненого на своих коленях, сам же рыцарь лежал без сознания. Грязные пальцы оруженосца бережно перебирали волосы раненого.
Оруженосец поднял голову — молоденький паренек, коротко стриженный. От слез на щеках его две грязных дорожки.
— Как имя твоего рыцаря?
— Финли, государь…
— А твое?
— Ирвин, государь…
— Что с ним, Ирвин?
— Сломана спина, государь…
— Опусти его голову на плащ и отодвинься!
Я опустился на траву рядом с рыцарем.
Жизнь едва теплилась в этом теле. С ним пришлось повозиться. Меня начал бить озноб, и уже руки до плеч я не ощущал, но спустя несколько мгновений рыцарь открыл глаза.
Но смотрел он не на меня. Его взор был обращен к оруженосцу.
— Ирвине, милая…
Оруженосец сверкнул на меня глазами, но не смог сдержаться. Рыцарь и оруженосец обнялись, крепко, судорожно, словно разлучались навсегда.
Улыбаясь, я перешел к четвертому раненому. Я знал, что среди моих людей есть женщины в мужской одежде, но предпочитал ничего не замечать.
С тяжелоранеными я закончил далеко за полночь. Последние два умерли, не дождавшись меня… Но мне было уже все равно. Я потерял силы. Я не мог даже встать самостоятельно. Все те, кого я излечил, не уходили и стояли рядом, многие на коленях. Кто-то молился, кто просто не сводил с меня глаз. Они видели чудо, и они ощутили его. Маги никогда не лечили простолюдинов. Об этом я хорошо знал…
— Черт возьми, Гвен, вам придется меня нести…
Мои спасенные воины сами отнесли меня на руках в мой лагерный дом. Закрыв глаза, я
плыл, словно по волнам.
Меня разбудили поцелуи. Нежные, легкие касания горячих губ и легкое щекотание.
Рассвет уже заглядывал в окно. Бернадетта, в длинной тонкой рубашке, склонилась надо мною. Ее волосы распущены, и они щекочут меня.
— Ты — мой бог, Грегори… Ты всесилен и могуч,…Хочу родить от тебя сына. Нет… двух сыновей…
Глаза ее смотрели в мои глаза, а губы шептали слова восхищения, преклонения и восторга…
Мои тяжелые веки опустились, и под шепот возлюбленной я утонул во сне, как в мягкой пуховой перине.