Драконья кровь
Шрифт:
– А как же ты узнаешь меня из толпы? – удивился Черный.
– По запаху твоей одежды, которая всегда благоухает цветами так сильно, как не пахнут и сами цветы. Кроме того, ты же смог бы отличить меня среди других Драконов? Даже одного со мной цвета?
Но это не главное. Главный мой рассказ будет о том, что так наивно опровергал наорг, лишившийся языка.
Многие века назад, когда о Драконах никто даже не слышал, далеко на юге, куда теперь никто и дороги-то не помнит, некий могущественный колдун решил сотворить таких невиданных тварей, что могли бы летать по воздуху, были бы неуязвимы и сильны. Кто знает, какие страшные силы вызвал он в своем замке, чтобы получить первое яйцо, точнее, несколько яиц, и какие птицы его высиживали – тоже никто уже не помнит. Только он получил желаемое. Он произвел на свет первых Драконов, и звались они тогда Аронкен. Это были тупые, очень тупые и злобные твари, могучие, с сильными крыльями. Испуганные люди, видевшие их перовые полёты, клялись, что Аронкен походили на адских псов, изрыгающих ядовитое пламя зубастыми пастями. Кажется, колдун хотел завоевать все земли на свете и стать полноправным королем… Только его Аронкен не очень ему понравились. Его амбициозный разум подсказывал ему, что чудовища должны бы быть куда страшнее и больше. Главное – больше. И он, вместо того, чтобы уже идти воевать, решил выпарить больших Драконов. Эта идея захлестнула его, завладела им целиком. Наверное, он был просто безумен…
Словом, он долго не выходил из своего замка. На смену Аронкен пришли Алреп, немного побольше и поумнее – они уже не кидались без разбору на всех и слушались приказов своего творца. Потом были Неплпэ – больше, чем Алреп, и они умели худо-бедно изъясняться по-человечески. Но всех этих Драконов объединяло одно – они были свирепы. О, как они были свирепы!
И все бы шло по намеченному плану неугомонного творца – последние Драконы, что умели говорить, ему даже понравились, – но однажды что-то произошло.
Самка Дракона снесла невиданное яйцо. Она сидела на нем, прикрывая его крыльями, и оно было огромно, так огромно, что просто неясно было, как оно помещалось раньше в её теле.
Появился Дракон – его появления сумасшедший колдун ждал с нетерпением. Наконец-то осуществились все его мечты! С таким гигантами он станет просто непобедим!
Но и тут его ждало разочарование: Дракон, несомненно, самый смышленый из всех, ранее выведенных, чересчур долго взрослел. Колдун старел, ожидая, когда чешуя Дракона окрепнет и пока тот научится летать, ушли, умерли его свирепые Аронкен – век их оказался недолог, – и Алреп, а Неплпэ несли уже только громадные яйца, из которых рождались только большие, медленно растущие Драконы… «Но ничего, – утешал себя седой колдун, – ничего! Еще десяток лет, и я осуществлю то, к чему так стремился!»
Но и через десяток лет его честолюбивым мечтам не суждено было сбыться – Дракон, пусть и смышленый, не дал надеть на себя ошейник, и, более того, такой громадный и сильный, чья мощь превосходила все самые смелые мечты колдуна, отказался воевать и жечь людей. Он был мудр, мудр настолько, что даже своего творца не стал убивать, хоть тот и пылал жаждой убийств и войны. Дракон просто улетел от него.
Так что не прав наорг. Даже в самом поганом гнезде может вывестись что-то доброе.
– Отчего же Дракон не убил колдуна? – спросил Черный. Алкиност пожал плечами:
– К чему? Колдун, хоть и был наимерзейшим созданием на земле, был уже глубоким стариком. Что он мог сделать? Начать новые опыты? Создать новых Аронкен? Нет; время его ушло, и дни его были сочтены. Он умер сам, в одиночестве и безвестности, так и не успев никому причинить вреда. Забавно, правда?
Так вот я думаю – а не с юга ли явился этот господин Монк? Видишь ли, дорогу на юг потому и позабыли, что некогда тамошнее государство населяли такие странные люди и твари, что лучше бы с ними было и не знаться. Кроме того, может, этот Монк тоже дитя какого-нибудь безумца, который задумал сотворить, подобно колдуну из легенд, некое страшное существо? Как все это странно и загадочно… м-м… и никто не знает ответа на эту загадку, и, надеюсь, никогда и не узнает, потому что ответ может стоить очень дорого…
4.КЛЮЧ, ВЕНЕЦ И ЛЕСНАЯ ДЕВА
… С утречка мы объезжали площадь, мрачную, насквозь пропахшую невыносимым запахом горелого мяса. Даже дома, окружающие её, словно бы закоптели и стояли теперь серые и какие-то неопрятные, а головы людоедов, торчащие на колах, покрылись тонким слоем копоти. Жуть, да и только.
Несмотря на мрачное утро, на площади уже копошились люди. Подъехав поближе к эшафоту, я с удивлением увидел, что вчерашние палачи что-то с остервенением скребут и полощут в мыльной воде в большом деревянном, порядком обгрызанном корыте. Пару раз загадочная постирушка прекращалась – нечто вываливалось на эшафот, мыльная грязная вода водопадом низвергалась по прожженным доскам, и в корыто заливалась новая чистая вода.
– Что это вы делаете? – подозрительно поинтересовался Черный, внимательно рассматривая постирушку. Один из Палачей, оторвавшись от своего занятия, почтительно поклонился и ответил, слегка смущаясь:
– Стираем старину Монка, сударь.
– ???!
– Дело в том, господин Зед, что старина Монк ну никак не желал гореть, и шкура его, правда, осталась невредима.
– А как же тогда…
– Чешуйка господина Дракона, сударь! Она прилипла к ноге Старины Монка и прожгла в его прочной шкуре маленькое отверстие. И ему, бедолаге, пришлось-таки сгореть, но изнутри. Вот, полюбуйтесь! Какова шкура, а? Что сталь!
– Так на кой же ляд вы его стираете? – поразился Черный, содрогаясь.
– Господин Дракон велел, раз такое дело, сделать из него барабан. Вот!
Все-таки, Дракон сдержал свое слово…
Мысленно поражаясь такому невероятному существу, мы продолжили свой путь.
Неподалеку маленькая группа айков суетилась вокруг опрокинувшейся тележки с навозом. Как будто без них тут мало грязи! Они торопливо сгребали вилами свое добро с мозаичной серой мостовой, подчищая деревянной лопатой то, что вилами подцепить невозможно.
Один из работников, самый огромный, стоял, небрежно опершись о свой нехитрый инструмент. Он показался мне странно знакомым… то ли его манера держаться, то ли очертания его фигуры, то ли его платье – из серой, изодранной, некогда роскошной золотой парчи!!!
– Да это же Зед! – воскликнул я. Черный холодно посмотрел на меня:
– Не Зед, – с нажимом произнес он, – а Чи. Не забывай, Зед теперь я. И незачем так орать, я и сам его заметил.
Это и в самом деле был прежний принц, мой страшный Чингисхан. Он похудел и заметно осунулся, спал с лица, его некогда роскошные ухоженные усы были обкусаны и торчали как у злого кота, его одежда – та самая, в которой он некогда покинул замок, – была грязна и оборвана, в ней с трудом угадывалась парча и шелк. Он был небрит, грубая щетина какими-то неряшливыми пятнами украшала его щеки, а глаза его под полями соломенной драной шляпы были мутны и тупы. Он был просто пьян.
– Та-ак, – с ухмылкой произнес он, когда Черный поравнялся с ним. – Неужели это смелый принц Зед?
Черный, смерив его с головы до ног, презрительно задрал нос. Было видно, что, хоть Чи и улыбался, ему стоило невероятных усилий смотреть вверх – его крепко штормило и голова, верно, раскалывалась с похмелья.
– Да, ты смело начал, – продолжал Чи, и непонятно было, что сквозило в его голосе – странная издевка или простая зависть, – эта победа над людоедами, такой смелый поступок!