Драконья луна
Шрифт:
– Чего разоряешься, дурак? Думаешь, мы тебя в первый раз не слыхали? Мы тут старались, готовили дом для этого господина и его мальчика, пока ты ехал в машине и зубоскалил.
Грэнни широко улыбается:
– Не груби мне, женщина. Лучше подойди и познакомься с боссом.
Она стройнее, чем я ожидал, у нее более светлая, чем у мужа, кожа, и она гораздо лучше умеет вести себя, когда захочет.
– Рада познакомиться с вами, мистер де ла Сангре,- говорит она, пожимая мою руку. Она, конечно,
говорит с ямайскими интонациями, но без того чудовищного акцента, которым поражает речь ее мужа.-
И
Генри начинает крутиться у меня на руках, и я отпускаю его. Вельда представляет нам двух других женщин, своих двоюродных сестер Шарлотту и Маргарет. Хотя обе выглядят моложе Вельды, ни одна из них не может похвастаться такими красивыми скулами и столь изящным рисунком губ, как у кузины.
Грэнни отдает мне ключи от дома и от машины
– Есть запасной ключ от машины. – Он похлопывает рукой снаружи, около подфарника. – Он
держится на магните… на случай если потеряете ключи.
Вельда провожает нас в дом, пока остальные выгружают вещи из машины. С удовольствием обнаруживаю, что мебель из древесины ротанговой пальмы в большой комнате хорошо расставлена, обивка подобрана со вкусом. Цвета приглушенные. Кажется, свободолюбивый дух Тинделла нашел свое выражение только в окраске автомобиля.
Пока я под руководством Вельды обследую первый этаж, Генри бросается к лестнице и взбирается на второй.
– Где моя комната? – кричит он.
– Потише, Генри! – кричу я ему в ответ.
Вельда улыбается:
– Его спальня – рядом с вашей. Дверь – напротив лестницы.
– Мы поднимемся через минуту, – мысленно сообщаю я Генри, – и покажем тебе комнату.
Генри не отвечает, но мы слышим, как он последовательно открывает и закрывает все двери наверху. К тому времени как мы поднимаемся на второй этаж, Генри сидит на кровати в комнате напротив лестничной площадки.
– Я хочу эту, – говорит он.
– Она твоя.
Мальчик сияет. Я вхожу в комнату, смотрю в окно. За лужайкой и верхушками деревьев мне видна Страна Дыр.
– Иди сюда, сынок, – говорю я. – Смотри. – Я указываю на яйцевидные холмы. – Вон там живет семья твоей мамы.
Он выглядывает в окно и замирает с открытым ртом. Это неудивительно, ведь, кроме как по телевизору, он никогда не видел никакого другого ландшафта – только море и бесконечная равнина Южной Флориды.
Генри заворожено кивает:
– Мы поедем туда?
– Не скоро, – отвечаю я, искренне желая ошибиться.
9
Следуя моим инструкциям, Грэнни, Вельда и все остальные уходят около пяти вечера. Без них дом сразу погружается в глубокое молчание. Генри не оставляет меня ни на минуту. Он смотрит, как я разбираю вещи, раскладываю их в комоде и в шкафу. Потом он идет в мою комнату и наблюдает, как я разбираюсь с одеждой.
Мне хочется отослать мальчика поиграть, но не трудно догадаться, как ему сейчас неуютно. Каким бы удобным ни выглядел этот дом, какими бы уютными ни казались комнаты, мы еще не привыкли жить тут. Здесь, на десяти акрах земли, мы так же отрезаны от окружающего мира, как и на нашем острове. Но ощущения совсем другие: не слышно шума океана, криков морских птиц, собачьего лая, рева моторов проходящих
Генри идет за мной вниз. Мы вместе осматриваем огромную гулкую столовую, громадный отполированный кусок дерева, служащий столом, десять стульев по краям, еще два – в торцах, друг напротив друга.
– Мы будем здесь есть, папа? – спрашивает мой сын.
Отрицательно покачав головой, я иду на кухню. Простой белый стол у стены, шесть металлических стульев.
– Вот здесь, – говорю я.
С явным облегчением Генри забирается на стул и сидит, болтая ногами, пока я достаю из морозилки два бифштекса и размораживаю их в микроволновой печи. Мы молча едим.
После обеда я вспоминаю об антенне на крыше и о телевизоре на втором этаже.
– Хочешь посмотреть телевизор? – спрашиваю я Генри.
Он отказывается. Идет за мной наверх, на застекленную веранду, с которой виден бассейн. Там мы усаживаемся в кресла-качалки, друг против друга и раскачиваемся, наблюдая, как за окнами постепенно наступает темнота.
– Полетаем сегодня, папа? – спрашивает Генри.
– Нет. Сначала надо получше узнать эти места, а уже потом разрешить тебе летать здесь. Так что сначала я попробую один. Чтобы удостовериться, что тебе ничто не угрожает.
– Ничего мне не угрожает!
– Нет, сынок, я должен проверить. Сегодня, когда ты уснешь…
– Ты будешь охотиться?
– Сомневаюсь,- говорю я, глядя вдаль, на холмы. – Сначала надо осмотреться.
Темнеет. Воздух становится холодным. Уже порхают ночные бабочки, появляются звезды, квакают лягушки, выползают ящерки. Поднимается ветерок и шелестит листвой. Показывается рог месяца. Генри кладет мне на руку свою ручонку.
– Папа, мне больше нравилось дома.
Генри засыпает в кресле-качалке. Я отношу мальчика в спальню, раздеваю, потом надеваю на него одну из просторных футболок, в которых он любит спать, укладываю в постель и подтыкаю одеяло. Затем выхожу на веранду, включаю свет вокруг бассейна и спускаюсь к воде
Где-то в темноте ухает сова. Я молча улыбаюсь этому и другим ночным звукам, которые словно приветствуют меня: ветру, заблудившемуся в ветвях деревьев, стрекотанию сверчков, кваканью одинокой жабы. Раздевшись, меняю обличье. Так приятно сбросить наконец с себя все человеческое, как сбрасывают надоевшую одежду, и обрести подлинный облик. Пришло время осмотреть свои новые владения.
Поднявшись в воздух, я по крутой спирали пролетаю над Бартлет-Хаусом, глядя вниз, на освещенный бассейн и на светлые окна верхних этажей. Вот будет незадача, если я не найду дороги домой. Убедившись наконец в том, что непременно узнаю Бартлет-Хаус, поднимаюсь выше, описываю все более и более широкие круги. По лунным отблескам можно различить вдали реку Марта-Бра.