Драйверы
Шрифт:
Сейчас по Питеру нормально проехать можно только ночью и по утрам — часов до восьми ни одной пробки. А к десяти, одиннадцати так просто и не проедешь уже — везде заторы и запоры. По часу можно стоять и жечь топливо. Стоишь, стоишь… Метра на два продернешься и снова стоишь.
А самые торопливые по левому ряду лезут. И еще больше усугубляют, уроды. Не терпится им.
Еще лет пять назад в пробку попасть можно было только в час пик, где-нибудь с пяти до семи вечера, а сейчас — как на Диком Западе. Наверное, каждый второй житель Петербурга умудрился машиной обзавестись. А все говорят: живем плохо.
Вера уже ждала нас. Стояла, присыпанная снежком, у стеклянного фасада станции метро «Купчино», высматривая нашу машину. Борис сбросил скорость, мигнул ей фарами, осторожно развернул «КамАЗ» на площадке перед станцией — там место удобное — притормозил. Я почти на ходу выскочил из кабины, подбежал к Вере и сунул ей в руку конверт с баксами.
— Все нормально, Веруня, телефон — на конверте. Сразу позвони из дома. Обязательно. Скажешь, что пойдем, как и договаривались, через Пулковское КПП и в Кировске на Неве будем часа через полтора. Лидуське перезвонят. Все, пока, пока, пока… Большой привет и наилучших пожеланий.
Она хотела что-то сказать мне, возможно, всплакнуть на дорожку, но я скачками рванул назад к машине. Гуд бай и чао-какао. Ищите нас, подруги, по новым адресам. Фиг тебе с маслом — я не Борька. Это ему, как мужу, по штату положено тебя утешать и твои горючие слезы утирать, а со мной — не пройдет. Но пасаран!
Борька с грустным лицом вздохнул, врубил скорость и дал газу. Поехали по Витебскому назад в сторону проспекта Славы.
Он хотел ехать, как все нормальные люди на Мурманск ездят — через Володарский мост и далее через Ладожский на Синявино. Но у меня были иные задумки. Точнее не у меня — у хитрого Гены…
Немного проехали по Витебскому, и через минуту я попросил Бориса остановиться.
— Борь, тормозни где-нибудь здесь… — справа, вдоль железной дороги, тянулись унылые ряды кооперативных гаражей, поодаль слева тускло светились огни жилых домов. Прямо перед нами, метрах в сорока, висел синий квадрат со стрелкой: знак — «разворот».
— Что, уже пи-пи?.. — удивился он.
— Нет, ка-ка… Поговорить надо. С Ахметом, который нам с тобой не до конца доверяет, неплохо бы сразу прояснить отношения.
Маленький Ахмет за всю дорогу от Московского, десять, не проронил ни слова. Сидел как статуя какого-то азиатского божка между мной и Борькой и, наверное, немного побаивался. Не меня, конечно — чего меня бояться, я «человек душевный», — а вот Боб со своимими ста девяноста шестью и весом почти в полтора центнера, кого хочешь испугает. А впрочем, и я жестковато базарил с Хайруллой этой, с дедом Похабычем анашистым.
В принципе-то для меня это нехарактерно, я человек по жизни мягкий, но уж очень я недолюбливаю наркоманов. Прямо сатанею.
А и за что их долюбливать, уродов этих вывихнутых?
Да, видно, нагнали мы с Бобом мимоходом страху на наших маленьких узкоглазых друзей. Впрочем — не знаю, какие бы я на месте этого Ахмета чувства испытывал. Если бы в чужом краю оказался в кабине с двумя малознакомыми, или, если точнее, совсем незнакомыми жлобами. Да еще и иноверцами. Не сильно тут развеселишься. А впереди — полторы тысячи верст по заснеженным просторам загадочной России, а позади, в кузове, тысячи бутылок белорусской водки с быком на этикетке. Это — очень солидно.
Борька сбавил скорость, прижался к обочине, остановился. Щелкнул тумблером на щитке и включил в кабине свет…
В конце ноября из Центра от координатора Белькова в адрес Логинова пришла шифровка о том, что ориентировочно пятого или шестого декабря на базу группы «Е» в «точку раз» для связи и обмена информацией прибудет сотрудник Зулу.
Геннадий Алексеевич вспомнил, что этот псевдоним — Зулу — Бельков называл еще в самом начале работы по «Факелу».
Зулу — агент интернационального центра…
«Точка раз» охранялась солдатами, да и электронные системы, установленные людьми полковника, работали неплохо. Было не совсем понятно, как этот Зулу проникнет на объект. Подъедет на машине к воротам, посигналит: «Здрасьте. Я — Зулу». Бред… «Ну, включит маячок-опознаватель „свой-чужой“, паролем обменяемся… — думал Логинов. — Да ладно. Как-нибудь, да узнаем друг друга. Первый раз, что ли? Не полезет же он дуриком через забор, в самом деле?»
Стоим. Слева, по Витебскому — машины, машины, машины…
Я закурил папиросу, Борька закурил, Ахмет закурил. Все молча курим.
В кабине повисла какая-то напряженка, непонятность какая-то, а я этого не люблю. Значит, пора начинать разыгрывать нехитрую пьеску под условно-рабочим названием «Придурь». Начнем дурить голову таджику.
— Ну, Ахмет, рассказывай нам: что, где и почем? Мы ничего плохого не замышляем — честное слово, клянусь здоровьем жены, детей и домашних животных, — но согласись, для пользы дела нас за болванов держать не стоит, — я левой рукой дружески приобнял его за плечо. — Что за товар, откуда, и какие неожиданности могут нас подстерегать в пути? Очень уж начало необычное — этот недоверчивый бородатый. Вчера вроде бы все обговорили, согласовали, а сегодня — опять двадцать пять. Грузили машину где-то ночью, без нас, и чего туда нагрузили — неизвестно.
— Как чего? — удивился Ахмет. — Водку грузили. «Зубровку».
— Ну вот — водку… А водка, между прочим, опасный груз. Ты ведь — в курсе?.. Почти нитроглицерин. А мы с Борисом Евгеньевичем — не адские водители. Смотрел такой фильм? Так что, вот… Давай все выкладывай.
— Что выкладывать? Не понимаю…
— Ага — не понимаешь… Все ты, дружище, прекрасно понимаешь. Машина твоя? Твоя… Почему тогда постоянных водителей нет? Или заболел кто? Нет? Все здоровы. Значит, водителей вы с твоим приятелем только на рейс нанимаете. И при этом — отстегиваете аж по восемьсот долларов за ходку! Многовато, согласись? Пойми меня правильно — я не прошу тебя уменьшить плату, но… Подозрительно. Что-то тут не совсем чисто. Давай расскажи нам с Бобом — в чем дело? Я лично свою башку в петлю совать не желаю. Смотрел такую передачу — «Хочу все знать»? Вот и мы с Борей хотим все знать, понимаешь? Если что-нибудь совсем незаконное вы с бородатым затеяли…