Dream A Little Dream Of Me
Шрифт:
Мишель Петруччиани затянул эфирную мелодию, Том протянул Элле руку, приглашая на танец, она склонилась в легком реверансе, приняла приглашение и оказалась в уютных объятиях, готовая скользить над «паркетом». Музыка располагала порхать по воздуху и таять от близости. Каждое движение и прикосновение казалось ярче, отчетливее, содержательнее.
Происходящее напоминало черно-белый фильм, где они действующие лица. Картонные коробки, стопки книг, проигрыватель с потрескивающей пластинкой и босая пара посреди богемного хаоса – кадр из фильма «новой волны».
Его пальцы купались в
Она проводит руками по вороту его джинсовой куртки, тянет на себя, Том так забавно склоняется до ее роста, слегка сгорбившись и не сразу найдя точку равновесия. Элла касается его губ, оставляя ощутимый, реальный след поцелуя. Его влажные губы чувствуют ее присутствие, хотя Элла уже отстранилась, пытаясь снять с него куртку, которая держится благодаря тому, что он обнимает девушку. Том отпускает объятия, но забирает разорванный поцелуй.
Следом падают пояс ее платья и его ремень. Рисунок танца становится сложнее. Они лавируют меж брошенных на пол вещей. Его футболка дается с трудом, Том, ослепленный ею, задевает коробку, и они чуть не падают на кровать, досрочно прекращая игру. Элла вовремя приходит на помощь, и вот они снова повторяют мелодию поскрипывающей под иголкой пластинки. Она переступает платье, он, сбиваясь с неспешного ритма, отталкивает ногой джинсы. Их руки повторяют музыкальные узоры итальянского волшебника.
Словно пианино, белая клавиша, черная, под лунным светом играет каждый изгиб тела, свет, тень. Скольжение, движение навстречу, наклон в сторону. Каждый из них музыкальный инструмент, каждый – маэстро. Они не соревнуются в мастерстве, они упиваются игрой друг друга.
Пластинка делает последние обороты, треск и шум от трения замирают, иголка отъезжает в сторону. Пылкий, алчущий поцелуй вместо поклона и оваций.
Том подхватывает Эллу на руки, чтобы продолжить танец в горизонтальной плоскости на кровати. Он кладет ее в беспорядочное нагромождение пледов, подушек, простыней – всего того, что они с утра клятвенно собирались разобрать в первую очередь. Но потом под руку подвернулись пластинки, и сейчас пестрому хаосу и обилию подушек на кровати позавидует любой восточный хан.
Элла тянется ему навстречу, притягивает к себе, пытается повергнуть его, совершить перемену в игре положений.
– Сегодня веду я, – твердый отказ-обещание, подогреваемый страстью, и горячее на выдохе у самой мочки уха: – Элеонора.
Нижнее белье отправляется на импровизированный паркет, дополняя странную шахматную партию, разыгранную остальными вещами.
Мгновение тянется за мгновением, а единственное, что касается Эллы, это его взгляд, неспешный, изучающий, вбирающий в себя каждую деталь. Ночное светило
Напряжение доводит Эллу до предела, взгляд кажется прикосновением, на которое она хочет, но не осмеливается ответить. Ей кажется, что это нарушит порядок происходящего.
Его пальцы прокладывают путь следом за ее непослушным локоном по шее, вдоль ключицы и ниже к груди, Элла вздрагивает от остроты долгожданного прикосновения, но его пальцы не останавливаются, пока не ловят закрутившийся кончик под грудью, она подается вперед. Том неторопливо отбрасывает локон в сторону и целует оголившуюся грудь.
Поцелуй разбивает запрет на прикосновения. Ее пальцы зарываются в его медовые локоны. Губы, их так недостаточно, она жаждет чувствовать его всей кожей. Руки скользят по спине, она притягивает его к себе, сама подается вперед. Но Том продолжает неспешно, поцелуй за поцелуем оставлять влажную дорожку на ее груди, шее, вдоль сонной артерии, которая пульсирует в такт сбившемуся учащенному сердцебиению.
Элла впивается ногтями в его предплечья, последний крик о помощи, Том скользит зубами по ее коже, Элла шумно глотает воздух, вместо следов укуса на шее расцветает след его губ.
– Чтоб тебя… – она опять задыхается от полноты ощущений.
Их тела, наконец, соприкасаются, она смыкает объятия, она не готова отпустить чувство полной близости, его наэлектризованной томлением, своей сгорающей от нетерпения кожи. Его подушечки пальцев начинают неторопливое движение от плеча вдоль ее тела, влекомая, она принимает ласку, ее руки гладят его широкую спину, опускаясь ниже, его ладонь ложится девушке на бедро, пальцы, до того нежные, грубо смыкаются на бедрах и привлекают ближе.
Элла находит его губы, стон заглушает поцелуй, ее губы скользят по его губам, ее зубы смыкаются на его нижней губе, звук теряется в действии. Она отпускает его горящие губы и продолжает покрывать поцелуями его лицо.
– Я хочу слышать тебя, Элла, – шепчет он, гласные тонут в терпком, почти виниловом звучании его голоса, дыхание сводит с ума.
Он, дразня, движется меж ее бедер, провоцирует, соблазняет близостью. Она тянется к нему, движется навстречу, их желание обоюдно, как и нетерпение. Но Том отталкивает ее обратно на подушки. Разочарованный протяжно-сладостный стон срывается с ее губ. Стон-приглашение, стон-призыв.
Том срывает покров неспешности, за которым давно клокотала буря желания. Он припадает к ее губам, терзать, срывать стон за стоном, мольбы, хриплые признания, утолить жажду. Игра окончена.
Элла отвечает на его требования. Сходящий на нет шепот «остановись», «продолжай», «нет, не отпускай» сменяют стоны и беспорядочное дыхание, подогреваемое жаром, разливающимся по всему телу. Абсолютно все ощущения, казавшиеся до этого острыми, невыносимо цельными, налитыми чувственностью, разбиваются о первобытное и долгожданное чувство наполненности, совершенное, полное, разжигающее безумие. Безумие обладания, сильнее, до предела, до изнеможения.