Дремучие двери. Том I
Шрифт:
«Что такое счастье — это каждый понимал по-своему… Но все вместе знали и понимали, что счастье — это любить и беречь эту прекрасную землю, которая зовётся Советской Страной…» /Аркадий Гайдар/.
«Если кто-то захочет выяснить, на ком лежит ответственность за Беловежское соглашение, отпираться не буду — оно от начала до конца написано моей рукой». /Свидетель — Егор Гайдар/.
Свидетельство А. Авдеенко о съёмках американской компанией Эйч-би-оу и съёмочной группой И. Пассера на Кунцевской даче Сталина в день 112 годовщины со дня рождения Сталина, 21 декабря:
«Дом ходил ходуном. Из-за невесть откуда появившейся стойки прямо у входа давали всем в бумажных стаканчиках виски и шампанское. На пиршественном и одновременно политбюровском
Часы бьют полночь, карета становится катафалком, лакеи — могильными крысами, а бальный наряд — саваном.
Но это потом. А пока мы беззаботно играем. Взрослые дети, старые дети. Едва закончив одну игру, садимся за другую. Меняются игрушки, правила, партнёры. Игра нотами, красками, цифрами, словами…
Даже свадьбы мы «играем».
В прошлом её детстве игры были жизнью, теперь взрослая жизнь станет игрой.
Итак, они благополучно сыграют свадьбу и всё будет хорошо за исключением странной болезни, которую Яна впервые обнаружит у себя на следующий день после того, как Денис умыкнёт её в Москву и они будут бороться в полутьме передней, и он скажет, что вполне мог сбежать с поля битвы, как Пушко, и ей нечего казниться. И остановится на мгновенье рулетка и наступит тишина, и, в который раз за те суматошные дни, Яна опять почувствует чьё-то таинственное прикосновение, повернувшее невидимый ключ в глубинах её «Я». А назавтра, решив наконец-то докончить давным-давно начатый рассказ для объявленного «Работницей» конкурса, она испытает вдруг приступ непреодолимого отвращения к бумаге, к ни в чём не повинной шариковой ручке, к словам, должным лечь на бумагу, и особенно к придуманной ею истории, которая прежде вполне устраивала. «Пройдёт, — решит Яна. — Нервы, переутомление». И возьмётся за подборку «Наши земляки», которую Хан поручил ей вести. Провозится с пустяковым текстом в одну колонку до вечера, причём состояние будет такое, словно она съела тарелку ненавистной с детства тыквенной каши, обильно заправленной касторкой. Назавтра повторится то же самое, и через месяц, и через два. Писательство будет вызывать у неё гадливую ненависть, непреодолимую тошноту, она будет готова заниматься чем угодно — мыть полы, посуду, класть рельсы, асфальт, обряжать в морге покойников и редактировать любую белиберду — только не писать.
Она никому никогда не расскажет о своей беде. Уход из редакции будет вполне естественным в связи с замужеством. Потом беременность, рождение Филиппа, защита диплома на журфаке по старым очеркам. Разумеется, отлично. Потом госэкзамены. Почему она бросила писать? — Об этом пока что спрашивать никто не будет. Но понимая, что вечно так продолжаться не может, Яна начнёт всерьёз подумывать о скромном месте редактора или учительницы русского и литературы.
Спасёт её Денис.
— Вот, мать, отличный детектив, есть перспектива договора на телевидении. Напишем «по мотивам» и получим, как за оригинальный сценарий. Подключишься?
Яна знает — он не умеет писать. Он просит, он не может без неё обойтись, и в эту минуту принадлежит ей. Между ними — тайная война, война гордынь. Однажды он уже попробовал сочинять сам — Яна тогда отказала в помощи, сославшись на Филиппа и защиту диплома. Он потерпел полное фиаско и теперь в подсознании ненавидел её, свою зависимость от неё, считая, что она нарочно его унизила. И по-своему самоутверждался в обществе актрис и неактрис, чувствуя её «ахиллесову пяту» — отчаянную ревность рыболова, тщетно пытающегося удержать в руках огромную рыбину, скользкую, ледяную, недающуюся и оттого особенно желанную. И ещё она похожа на владельца шкатулки, запертой ключом изнутри. Боясь обнаружить эту постыдную ревность, Яна была прикована к нему, несвободна, мучилась, и чем больше ненавидела его, тем сильнее ревновала.
И вот, наконец, он был её, смиренно просил, не догадываясь, что она тоже
— Ну? — нетерпеливо вопрошает Денис с порога, даже не вытащив Филиппа из коляски.
— Семечки. Щёлкаешь, плюёшься, а оторваться невозможно.
— Правда — лихо закручено? Эта мадам — королева сюжетов. Но я не очень представляю, как это сделать. Нужен ход.
— Да, нужен ход, — убеждает себя Яна. — В конце концов, детектив — тоже игра. Вот они на доске, леди и джентльмены, ферзи, слоны и пешки, расставленные этой королевой сюжета. Один из них — убийца, партия сыграна, вот они передо мной, не надо мучиться, искать правду, которой нет. Нужно лишь ещё разок проиграть партию вместе со зрителем, вместе вычислить убийцу. Но нужен ход.
Что-то ей всё это напоминает, но анализировать не хочется. Она думает, что надо помочь Денису и самоутвердиться в своих и его глазах, хватит ему гнуться одному. Да и проку мало, по сути, последняя лента у него не получилась, а их теперь трое, надо на что-то жить. А мамаша она все равно никудышная, и жена никудышная — игры в мать и жену надоели, едва начавшись. Надо попытаться. Это как новая игра…
Ход, ход… Катая по тихим переулкам коляску со спящим упакованным Филиппом, она мысленно расставляет так и эдак фигурки, принадлежащие незнакомой англичанке, «королеве сюжета». Холл с камином, перед которым сидит в кресле этот парализованный старик с газетой. Старик был убит выстрелом в затылок из бесшумного пистолета и около часа продолжал неподвижно сидеть у камина, как сидел подолгу каждый день. Все обитатели дома, включая служанку, а также двоих гостей, подозреваются в убийстве, все они заинтересованы в смерти старика, и все в этот час проходили мимо него, некоторые по нескольку раз. Лестница ведёт наверх, там три спальни, кроме того, внизу двери ведут в столовую, в кабинет старика с примыкающей спальней, в комнату служанки и в сад. Знаменитый сыщик велит всем оставаться в своей комнате, по очереди заходит к каждому, устанавливая алиби, заставляя снова и снова как бы проходить в памяти мимо сидящего спиной старика, и всякий раз мы ждём выстрела, всё более вероятного, по мере того как расследование обрастает подробностями, неожиданными поворотами. Это позволит держать зрителя, тем более что выстрел был бесшумным и старик после каждого такого прохода продолжает неподвижно сидеть в кресле, и мы не знаем, жив он или мёртв.
Каждый, проходя мимо, хочет убить. Каждый — потенциальный убийца, и так ли уж важно, кто именно нажал курок. Это всего лишь факт, незначительный факт. Выстрел бесшумен.
Опять что-то очень знакомое в этой вроде бы новой игре заграничными фигурками. В эту игру она уже играла.
И Денис играл. Когда она заставила его вместо Жоры Пушко бросить раненого Лёнечку.
«Ты про меня написала…» Понял ли он? Игра Яны ему, во всяком случае, нравится, глаза сияют ледяным фосфорическим блеском, настоящее северное сияние. Он на крючке, он сейчас принадлежит ей. Особенно ему нравится, что получается дёшево — это одно из условий.
— А концовка?
— Дед оказывается жив. Он посадил в кресло восковую куклу, чтобы выяснить, кто из наследников поддастся искушению, и обнаруживает, что она прямо-таки кишит пулями. И тогда он завещает всё советскому фонду мира. Шутка.
Денис смеётся. Ай да Яна!
— Ладно, концовка потом. Ты пока пиши.
Легко сказать «пиши». Бумага и авторучка вызывают привычный приступ отвращения. Тогда Яна берёт тетрадь для телефонных записей с привязанным к ней карандашиком, садится за кухонный стол, включает концерт по заявкам и, как больной после долгого недуга, делает мучительные первые шажки. Постепенно увлекается, чужие фигурки становятся одушевлёнными, и тоже ведут свою игру, изобретают, защищаются, и сыщик ведёт свою игру, потом к ним присоединяется Денис, это и его игра. Теперь это будет их игра на многие годы вперёд. Идеальная супружеская кинопара — Иоанна Синегина и Денис Градов, профессионалы детективного жанра, сначала зарубежного, потом и отечественного — бесконечный телесериал «По чёрному следу» с неизменным Антоном Кравченко в роли советского опера-супермена Павла Кольчугина, непримиримого и непобедимого борца с «лежащим во зле миром», принявшим эстафету из рук Павла Корчагина. Корчагин-Кольчугин. Денис, она и Антон, и ещё актёры, съёмочная группа, худсоветы, госкомитет и, конечно, зрители, миллионы зрителей, тоже втянутые в их игру.