Дрессировщик русалок
Шрифт:
Но рыжий, судя по всему, даже не собирался вмешиваться. Он смотрел на Нику совершенно ошалевшими глазами, боясь пошевелиться.
А со стороны барака нарастал шум: крики, выстрелы, становящийся все громче вой сирены. Я дернулась, пытаясь увидеть происходящее, но Петер, жестом попросив меня оставаться на месте, подошел к окну и сипло, словно мгновенно простудившись, проговорил:
– К бараку, где содержатся амфибии, бегут охранники. Так, вижу, переполошились все – вон даже сам Йозеф торопится туда. И МакКормик, и остальные прихвостни. Они пытаются войти внутрь, но у них ничего не получается, словно кто-то держит дверь
– А она может бегать? – прошептала я.
– Да. Она и ее соплеменники, по сути, люди. Это Менгеле корчил из себя бога и экспериментировал с человеческими зародышами. Плод ведь в стадии развития проходит все биологические виды, как бы эволюционирует с нуля. Вот Йозеф и развлекался, усиливая тот или иной этап развития. Ну и, конечно, без генной инженерии не обошлось. Так получились люди-рыбы, люди-звери и даже люди-птицы. Племя Воды, Земли и Воздуха. Люди-рыбы, или амфибии, прекрасно могут обходиться без воздуха сколь угодно долго, в воде они изменяются, втягивая в специальные полости под плавниками руки и ноги. Но и ходить, и бегать умеют отлично, несмотря на то, что их конечности гораздо короче обычных. Собственно, это сейчас и демонстрирует Лхара. С ума сойти, она бежит мимо спешащего на помощь начальству персонала, а ее словно не видят! Ага, вот она выбежала за колючую проволоку, свернула к лесу, молодец, девочка, все правильно, направляется к горе Тимуку, а там много пещер с сообщающимися озерами, отыскать там беглянку будет трудно. Раньше я бы сказал – однако возможно, потому что деваться ей некуда, но теперь… – он покосился в сторону Ники. – Теперь я так не скажу. Все, ушла. Скрылась.
И в то же мгновение Ника ничком упала на кровать, закатив глаза. На губах девочки выступила пена, губы посинели, она еле дышала.
Я вырвала капельницу и подхватила дочь на руки, растирая ей грудь.
– Ника, маленькая моя, потерпи, мама сейчас, мама поможет…
– Пустите! – Меня довольно бесцеремонно отшвырнули на край постели. – Черт, у нее, кажется, давление упало, сердце еле прослушивается. Черт, черт, черт, все медикаменты на другом этаже, могу не успеть!
– А стимулятор? – Надеюсь, он меня понял, хотя дикция у меня сейчас того, не очень. Довольно трудно разговаривать, когда так трясет, можно и язык откусить. – У нее же в капельнице остался препарат!
– Он слишком слабый для такой ситуации, к тому же разведен вдвое, детская дозировка.
– А мой? Тут осталось еще что-то!
– А ваш может оказаться слишком сильным…
– Черт с ним, она же уходит, вы что, не видите?! И вообще, не смейте меня отталкивать, Нике сейчас жизненно необходим контакт со мной!
Я снова крепко обняла ребеныша, обволакивая дочку своей энергией, своим теплом, своей любовью. Не подпуская к ней страшное, которое, возбужденно сопя, уже топталось на пороге.
– Да, конечно, – Петер озадаченно потер переносицу и, махнув рукой, вытащил из кармана одноразовый шприц в упаковке. – Всегда ношу с собой на всякий случай. Ну что же, другого выхода нет, попробую ввести седьмой препарат в ускоренном режиме.
Он воткнул шприц в дно пластикового пузыря, где на дне болталось еще достаточно жидкости, набрал десять миллилитров
– Ну что же, теперь остается только ждать, в любом случае бежать на второй этаж уже поздно, – тихо проговорил рыжий, устало осев на край кровати.
– Ничего, мы справимся, да, доча? – Я качала свою девочку на руках и, прижавшись губами к маленькому ушку, тихо-тихо шептала: – Нам ведь нельзя друг без друга, никак нельзя. Давай, кусочек мой родной, держись, это ведь не в первый раз! Ты уже вытворяла что-то подобное, правда, тогда тебе помогали…
– И сейчас помогали, – еле слышно проговорила Ника и, слабо улыбнувшись, открыла глаза. – Вернее, это я помогала, сама Лхара ни за что бы не справилась.
– Ну, как вы, юная леди? – Над нами склонился смущенно-радостный Петер.
– Если честно, не очень.
– А как насчет обеда? Правда, бульон остыл, но пирожки вполне съедобны.
– Что-то расхотелось, – поморщилась девочка, глянув на заваленный едой столик. – Я так устала, что, кажется, и жевать не могу.
– А ты попробуй. Тебе обязательно надо поесть, ты слишком много сил потеряла. Сейчас я все устрою.
Петер оттащил капельницы в угол, помог нам устроиться в подушках повыше, поставил перед каждой столик и разложил еду: каждой по чашке бульона, по три пирожка на салфеточке, налил из кувшина сок в два высоких стакана, оставшуюся часть поверхности столиков завалил фруктами, среди которых были совершенно незнакомые.
Его вообще было не узнать – из апатичного меланхолика рыжий превратился в оживленного холерика, он буквально искрил от избытка энергии, даже его волосы из мертвых кусков лисьей шубы превратились в сполохи пламени.
– Ну, вот как-то так, – Петер критически осмотрел дело рук своих и присел на край кровати возле Ники. – Так, юная леди, мама с трапезой справится самостоятельно, а тебя я буду кормить.
– Что я, маленькая, что ли?
– Ты не маленькая, ты слабенькая. А я – врач, и ты обязана меня слушаться, если хочешь поправиться.
– Ну ладно, кормите, – проворчала Ника. – Надеюсь, слюнявчик цеплять не будете?
– Слюнявчик? – озадаченно нахмурился Петер. – Я, к сожалению, не так хорошо владею английским, я такого слова не знаю.
– А это вовсе и не английское слово, а русское, – хихикнула девочка. – Я и сама не знаю, как это будет по-английски. Фартук или…
Договорить она не успела, дверь резко распахнулась, и в комнату мелким, но очень противным смерчем внесло мистера МакКормика. Следом неспешно вплыл… (скорее вплыло – самые подходящие сравнения для этого типа все среднего рода) тот самый человек-призрак, он же Великий Отец Нгеле, он же нацистский преступник Йозеф Менгеле собственной зловонной персоной.
Где-то на периферии маячили вооруженные охранники.
– Что случилось? – весьма артистично изобразил недоумение Петер. – Почему вас так много? Их еще нельзя беспокоить, они только-только пришли в себя. Вот, кормлю девочку.
– Ты все время находился рядом с ними? – пролаял ушлепок, в то время как доктор Менгеле молча разглядывал нас с Никой.
Теперь я знаю, какие глаза у Люцифера…
– Разумеется, – пожал плечами Петер. Само собой, разговор шел на немецком. Гладко так шел, не спотыкался, молодец, Петер! – Только за обедом отлучался, но ненадолго, всего минут на двадцать. Поставил им капельницы и ушел.