Древние славяне

Шеппинг Дмитрий Оттович

БОЛГАРСКИЙ ЭПОС

КРАЛЬ ВЫЛКАШИН ГУБИТ МОМЧИЛОВУ ЛЮБУ

Перевод С. Городецкого

Накажи, Бог, Момчила юнака! Ходит все по Новому Пазару! Сам ходи, — зачем же вместе с любой? Вот и люба, по делам хозяйским Ходит все по Новому Пазару. Встретила там краля Вылкашина, И сказал ей прямо краль Вылкашин: — С добрым утром, Момчилова люба! Отвечает Момчилова люба: — С добрым утром, краль Вылкашин. И опять сказал ей краль Вылкашин: — Рад я встрече, Момчилова люба! Ты у Момчила в шелках гуляешь. У меня бы ты в парче ходила. Отвечает Момчилова люба: — Если Момчила сгубить ты можешь, — Можешь стать моим любимым. И в ответ ей краль Вылкашин: — Рад я встрече, Момчилова люба! Если можешь Момчила нам выдать, Выдавай, и мы его погубим. Отвечала Момчилова люба: — Почему бы Момчила не выдать? И в ответ сказал ей краль Вылкашин: — Рад я встрече, Момчилова люба! Завтра утром мы, как только встанем, Мы чуть свет поедем на охоту Наловить хотим мы диких уток, Диких уток — уток златокрылых. Предложи ему со мною ехать На охоту за болотной дичью, На охоте мы его погубим. Время к вечеру привечерилось, — Накажи, Бог, Момчилову любу! — Пробралась она в его конюшню И дурное дело совершила: Доброму коню спалила крылья И под ними раны растравила, Да и дегтем их еще натерла, Саблю с ножнами свинцом спаяла. Чуть зарею небо озарилось, Разбудила Момчила его подруга: — Поднимайся, Момчил, поднимайся! Встань, вставай, юнак мой, поскорее! Все юнаки на охоту едут, Ты ж на мягких тюфяках заспался! С мягких тюфяков поднялся Момчил, И коня он вывел из конюшни, Оседлал крылатого коня он, Загремел он саблею дамасской, На крылатого коня вскочил он И помчался за дружиной дружной, Вслед помчался, чтоб ее настигнуть. Он настигнул краля Вылкашина, Он настигнул, Момчил, добрый юнак. А дружине краль Вылкашин молвил: — Мой привет вам, дружная дружина. Не ловите, други, дикой дичи, Изловите Момчила–юнака, Изловите, чтоб его сгубить нам. Собралась вся дружная дружина На поимку Момчила–юнака. Все услышал Момчил, добрый юнак. Поскакал обратно по дороге, Вот он скачет по дороге ровной И коню тихонько молвит Момчил: — Мчись быстрее, — если не помчишься, Я, юнак, и ты, мой конь, погибнем. Конь тихонько говорит юнаку: — Не робей, юнак наш храбрый Момчил! Нам бы лишь до крепости добраться! Но ведь крепость для тебя закрыта. Накажи, Бог, Момчилову любу! Любу, первую твою подругу! Ведь она пробралась к нам в конюшню И дурное дело совершила: Опалила легкие мне крылья И под ними раны растравила, Да и дегтем их еще натерла, Саблю с ножнами свинцом

спаяла! Все же добрый конь примчался в крепость, Чуть к воротам крепости примчался, Громко крикнул Момчил, добрый юнак: — Добрый день, сестрица Ангелина! Поднимись, сестра, открой ворота! Отвечает милая сестрица: — Ой, юнак, мой брат любимый! Накажи, Бог, Момчилову любу, Любу, первую твою подругу! Оплела она меня обманом И к столбу за косы привязала. Встать, мой брат любимый, не могу я! И сестре ответил добрый юнак Момчил: — Напрягись, сестра, и косы вырви! Косы снова вырастут, сестрица, Сгинет брат, — другого не увидишь. Напряглась любимая сестрица, Напряглась и косы оборвала. И пошла она в глубокие подвалы И локтей взяла там девяносто Полотна льняного, что белее снега, И полотнище закинула за стену. За полотнище схватился Момчил, За него держась, полез на стену И готов был стену перепрыгнуть. Накажи, Бог, Момчилову любу! Прибежала Момчилова люба, Полотно льняное надрезала. И сорвался Момчил, не во двор упал он. Тут к нему примчался краль Вылкашин. Встал, поднялся юнак добрый Момчил, За дамасскую схватился саблю, Тянет саблю, а она не лезет! Тут промолвил юнак добрый Момчил: — Здравствуй, здравствуй, краль Вылкашин. Если Момчила сейчас погубишь, Погуби и Момчилову любу, Любу, первую мою подругу, На сестре моей женись любимой! И убил Вылкашин Момчила–юнака, На широкий двор пошел Вылкашин, И поднялся он в высокий терем, И сказал он Момчиловой любе: — Будь здорова, Момчилова люба! Принеси мне Момчила сапожки, Дай, попробую я их примерить! Принесла сапожки Момчилова люба, Стал примеривать их краль Вылкашин. Он в сапожки Момчила обулся — Две ноги в один сапог засунул, Но его двумя ногами не заполнил. И промолвил снова краль Вылкашин: — Будь здорова, Момчилова люба! Принеси мне Момчилову шубу, Я попробую ее примерить. Вот надел он Момчилову шубу, Два аршина на земле остались. И промолвил снова краль Вылкашин: — Будь здорова, Момчилова люба! Принеси мне Момчилову шапку, Я попробую ее примерить. Вот надел он Момчилову шапку, До плечей она его накрыла. Наконец промолвил краль Вылкашин: — Накажи тебя бог, злая люба! Предала ты славного юнака! Был сильнее всех юнаков Момчил, Так же и меня сгубить ты можешь. И сгубил он Момчилову любу, Полюбил он Момчила сестрицу.

МАРКО ОСВОБОЖДАЕТ ТРИ ВЕРЕНИЦЫ РАБОВ

Перевод С. Городецкого

Села с Марко мать его за ужин. Только села, грудь свою открыла И взмолилась к храброму юнаку: — Сын мой милый, Королевич Марко, Не моим ли молоком ты белым, Не моей ли, мальчик, белой грудью Ты питался, мой сынок, три года? Твой отец, когда ходил к обедне, Не носил юнацкого оружья, Кровь не проливал он в воскресенье. Рано утром Марко Королевич, Рано утром до зари румяной Стал будить свою жену он: — Встань, проснись, любимая Еленка, Встань, голубка, принеси воды нам, Чтоб мы свежею водой умылись. Встань, родная, платье принеси нам, Чтобы мы оделись понарядней! Вместе к утрени пойдем мы в церковь, К утрени пойдем мы, к литургии, Чтоб пречистых тайн причаститься. Поднялась любимая подруга, Поднялась и спрашивает друга: — Дорогой мой Королевич Марко, Оседлать коня ты не велишь ли, Принести юнацкое оружье? — Нет, оружья, милая, не трогай! Мать моя вчера меня просила, Заклинала грудью своей белой, Чтоб мы, в церковь Божью собираясь, Вышли без юнацкого оружья. Ты оружья, милая, не трогай! И Еленка подала умыться, Принесла нарядную одежду. Нарядился Королевич Марко. А что сделала еще невеста? Ретивого Шарца оседлала, Принесла его кривую саблю, Саблю гибкую, что можно спрятать, Можно спрятать в сумке переметной. Саблю гибкую она скрутила, Скрыла саблю в сумке переметной. Дважды, трижды возвращалась к Шарцу И коню наказывала строго: — Полетишь ты, Шарц мой быстроногий, Понесешься прямо по дороге. Как увидишь где–нибудь ты рабство, Подымай ее на злое рабство. Если ж рабства ты в пути не встретишь, Не показывай той гибкой сабли. Вот выходит Королевич Марко. Вывела ему коня Еленка, Вывела она красавца Шарца, Подвела его к большому камню, Чтоб в седло вскочил проворней Марко. Вставил Марко одну ногу в стремя, Ловко вставил и другую ногу, Конь помчал его широким полем, Через лес направился зеленый. Оглянулся Марко Королевич — Глядь — у леса вся листва пожухла. Юнак Марко к лесу обратился: — Лес ты, лес мой, что ты оголился? Или изморозь тебя спалила? Иль тебя секира порубила, Иль тебя, мой лес, пожгло пожаром? Оголенный лес ему ответил: — Ой ты, Марко! Королевич Марко! Нет, не изморозь меня спалила, Не секира злая порубила, Не огонь пожег меня пожаром! Проходили тут три вереницы, Скованных рабов три вереницы, А вели их черных три арапа. А в одной юнаки молодые, Женихи — им под венец идти бы! — А в другой девицы молодые, Все невесты — под венец идти бы! В третьей веренице все молодки С малышами на руках, сынками. И от жалости к ним я поблекнул. Припустил тут Шарца Королевич Марко, И погнал его сквозь темное ущелье, И нагнал три жалких вереницы, И нагнал и перегнал их Марко. Вслед ему одна рабыня закричала: — Ой ты, братец, Королевич Марко! Как же не узнал меня ты, братец? Я молилась Богу днем и ночью, Чтоб нагнал меня ты на дороге. Ты ж нагнал меня и едешь мимо! Осадил тут Шарца Королевич Марко, Подождал, пока пройдут рабыни, И спросил молодку, что кричала: — Ой, рабыня, девушка–невеста, Как узнала, что зовусь я Марко? Отвечает девушка–рабыня: — Ой ты, Марко! Королевич Марко! Неужель меня ты не узнаешь, Неужели мимо ты проедешь? Вспомнишь ты меня или не вспомнишь? Помнишь, как мятеж поднялся первый, Поднялись болгары храбрым войском, И пошел ты, Марко, с этим войском? Семьдесят ты получил ранений, Семьдесят тех пулевых ранений, Восемьдесят сабельных ударов, А на Шарце не было им счету. Матушка моя была знахаркой И тебе те раны врачевала, Трижды в день она их пеленала, Развязав их, пеленала снова. Я была тогда девчонкой малой, И стирала я тебе повязки. Отвечал ей Королевич Марко: — Неужели это ты, Янинка? — Это я, мой Королевич Марко, Это я, мой братец ненаглядный! Тут воскликнул Королевич Марко: — Слушайте вы, три арапа черных! Дам вам двести золотых червонцев, Дайте волю девушке–рабыне! Три арапа черных отвечают: — Проезжай, болгарин сумасшедший! Есть и для тебя звено цепное, И тебя мы в плен возьмем, болгарин, И тебя погоним, как барана, Вожака–барана впереди овечек! Вновь воскликнул Королевич Марко: — Слушайте вы, три арапа черных! Дам вам триста золотых червонцев, Дайте волю девушке–рабыне. Отвечали черных три арапа: — Проезжай, болгарин сумасшедший! А не то и сам рабом ты станешь! Рассердился Королевич Марко, Разъярилось сердце у юнака. Он отстал немного от арапов, Соскочил с коня он Шарца наземь, Наломал осколков от утесов, Глыбы стал бросать в арапов черных.

Шарец, добрый конь, ему промолвил: — Ой ты, Марко! Королевич Марко! Ведь твоя любимая впервые Свернутую саблю положила, Положила под суконную попону, В переметную из шелка сумку. Возьми саблю, Королевич Марко, Сил своих, моих не трать напрасно! А ударь ты саблей на троих арапов! Сунул руку Марко в шелковую сумку, Быстро вынул свернутую саблю И пошел рубить арапов черных. И разбил он на рабах вериги. Каждому дал два иль три червонца И наказывал им, деньги раздавая: — Как дойдете вы до Нового Пазара, Покупайте башмаки себе на ноги, Покупайте, чтоб босыми не ходить вам. Одевайтесь, чтоб нагими не ходить вам, Покупайте хлебушка покушать, Завтра день великий — Пасха. И помчался Королевич Марко, Чтоб поспеть к заутрене, к обедне, И приехал в монастырь Дечанский. Был в монастыре игумен старый, Он глядел в окно волоковое — Не приехал ли к нему владетель? Уж приспело время уходить из церкви! И увидел вдруг игумен старый: По двору вкруг церкви ходит Марко, Ходит, водит Шарца — прохлаждает; Ну а в церковь Божию не входит. Поглядел игумен старый, вышел, И сказал старик юнаку Марко: — Здравствуй, наш владетель, здравствуй! Чем же мы тебя так рассердили, Что не хочешь ты войти к нам в церковь? Отвечает Королевич Марко: — Здравствуй ты, игумен старый, здравствуй! Нет, не вы мне сердце рассердили! Кровь я пролил, пролил в воскресенье. Порубил я черных трех арапов, Волю дал рабам, трем вереницам, По два, по три им червонца роздал, Чтобы каждый мог купить, что хочет. Потому–то в церковь я войти не смею, И не смею я принять причастье. Мать меня вечорось заклинала Кровь не лить людскую в воскресенье. Не хотел я сам кровопролитья, Но моя любимая впервые. Положила свернутую саблю В переметную из шелка сумку. На куски посек я черных трех арапов. Потому и в церковь я войти не смею. И сказал ему игумен старый: — Ой ты, Марко! Королевич Марко! Дам как раз тебе я три причастья: Для тебя одно, для матери второе, Третье дам я для твоей любимой, Что дала тебе тугую саблю. И три раза причастил он Марко.

ДАМЯН–ВОЕВОДА И ПАНДАКЛИЙСКИЙ СУЛТАН

Перевод М. Замаховской

Вышел Дамянушка в рощу, В зеленый во лес еловый, Еловый да кизиловый. С ним триста верных юнаков, Боснийцев семеро храбрых, Несущих семь стягов алых, И трое повстанцев–клефтов. Софри дорогие вынес, Златые расставил блюда На скатертях белоснежных, Нарезал белого хлеба И накромсал он барашков, Жареных, свежих барашков. Вино остудил он в чашах, Кушать и бражничать сели. Ели они, эх, поели, Пили они, эх, испили! Хмелеет первый повстанец, И говорит он Дамяну: «Дамян ты наш, воевода, Султан карателей выслал, Тот ли султан пандаклийский. В поле сочтешь ты травку — Карателям счета нету». И клефту Дамян ответил: «Ступай, ступай, клефт мой верный, Ступай, стереги наш лагерь». Пирует Дамян–воевода, Хмелеет второй повстанец, И говорит он Дамяну: «Не медли, Дамян, не медли — Отряд карателей близко.

В чаще сочтешь ты листья — Карателям счета нету». И клефту Дамян ответил: «Ступай, ступай, клефт мой верный, Ступай, стереги наш лагерь». Пирует Дамян–воевода, Забот и тревог не зная. Хмелеет третий повстанец, И говорит он Дамяну: «Дамян, иль ты не наелся? Дамян, иль ты не напился? Отряд карателей близко. В море песчинки сочтешь ты — Карателям счета нету. Враги возьмут нас живыми». И тут лишь Дамян поднялся, Поднялся и в пляс пустился, Тонкую вытащил саблю, Дамянову тонкую саблю, Что много голов срубила. Он саблей той замахнулся И громким голосом крикнул: «Я не боюсь, не страшуся Тебя, султан пандаклийский, Султан, ты, пес шелудивый!» Едва Дамян это крикнул, Каратели подоспели. Дамян вовсю развернулся. Как влево он размахнулся, Как вправо он повернулся — Один султан и остался. Султан говорит Дамяну: «Дамян, воевода грозный, Прошу, молю тебя слезно: Ты голову не руби мне, — Ты выколи глаз один мне, Одну отруби мне руку, Одну отруби мне ногу, Чтоб мне ходить–побираться, Ходить, рассказывать людям, Какой ты лихой воевода!»

СВИНОПАС МИХАЛЬЧО

Перевод Е. Книпович

Посватала раз Милица, Милица — сама царица, — Посватала раз Иванчо За девушку котловчанку: Гостей созывать послала И свахе она наказала, Кого приглашать на свадьбу, Кого из родни уважить. Да только звать не велела Племянников–лиходеев, Затем, что они пьянчуги, Пьянчуги и забулдыги, Напьются, ножи достанут И в драку, гляди, полезут. Родню пригласила сваха, Кумовьев пригласила сваха, Племянников–лиходеев Не пригласила сваха. Прошло два дня и две ночи, Прошло три дня и три ночи, Но нет невесты — не едет. Милица, сама царица, Милица диву дается. На гору взошла Милица И видит — вьется дорога; Не видно свадьбы, не едет! Уж нет ли беды нежданной? Вдруг видит Милица: туча Над полем плывет, чернея. То гонит чабан Никола По полю овечье стадо. «Эй, храбрый овчар Никола! — Сказала ему Милица, — Прошу, окажи мне милость, Ступай по дороге в Котел, В богатый и славный Котел, Узнай, окажи мне милость — Уж нет ли беды нежданной. Не едет свадьба, не едет!» Ответил овчар Милице: «Мне ехать опасно в Котел, В богатый славный Котел. Там жадный гостит Маджарин И с ним душегубец Марко. Узнают меня и схватят. Опасно мне ехать в Котел. Но есть у меня, Милица, Есть братец меньшой, да храбрый. Он в поле широком вырос, Он вырос в лесу дремучем, Средь леса в зимней овчарне. А братца того меньшого Зовут свинопас Михальчо». Отправилась в лес Милица, В чащобу пошла царица. В чащобу к зимней овчарне, К овчарне — искать Михальчо, Удалого свинопаса. Вдруг видит, идет детина, Нечесаный, неумытый, Холстиной рваной прикрытый. Спросила его царица: «Скажи, где найти Михальчо, Молоденького свинопаса, Меньшого брата Николы?» Детина, смеясь, ответил: «Зачем ты ищешь Михальчо, Молоденького свинопаса?» И поняла тут Милица, Что сам Михальчо пред нею. «Михальчо, мой милый голубь, Соколик родной, Михальчо, Женить я хочу Иванчо, Иванчо — родного сына. Невесту ему сыскала. Прошло два дня и две ночи, Прошло три дня и три ночи, Не едет свадьба, не едет. Пошел бы ты, милый, в Котел, В богатый и славный Котел. Узнал бы ты, милый сокол, Уж нет ли беды нежданной!» Как только услышал Михальчо Слова Милицы–царицы, От радости он зарделся, Вскипело радостью сердце. Надел он свою шапчонку, Шапчонку–невеличку Из шкур серо–бурых волчьих, Накинул тулуп на плечи, Тулупчик свой недомерок Из шкур девяти медвежьих, Коня оседлал поспешно, Взнуздал уздою железной, Железной в три ока весом, Седло подтянул подпругой, А сбоку топуз привесил, Топуз не большой, не малый, А весом на тридцать ока. Вот сел на коня Михальчо, За повод рукою взялся, Взыграло конское сердце, И конь заплясал на месте: И камни ногами выбил, Метнул их в синее небо. «Михальчо, голубчик милый, — Сказала ему Милица, — Когда ты приедешь в Котел, Не дергай узды железной, Коня не яри, Михальчо. Там нынче гостит Маджарин И с ним королевич Марко. Убьют тебя, голубь милый, Убьют, ни за грош погубят!» Михальчо не внял совету — Как только он в Котел въехал, То дернул коня за повод. Взыграло конское сердце, И конь заплясал на месте И вышиб ногами камни, Стал город камнями рушить. Увидел всадника Марко И крикнул Филиппу громко: «А ну–ка, Филипп Маджарин, Ступай дурачку навстречу. За аргамака не жалко И двести отдать дукатов. А станет дурак перечить — Коня отбери насильно». Маджарин пошел к Михальчо, Сулил дураку дукаты. И двести сулил, и триста, А тот даже глаз не поднял. Как крикнул Филипп Маджарин, — Склонились дубы и скалы: «Отдай скакуна мне, дурень, Не дашь — отниму я силой, В бою отобью юнацком!» Тут поднял топуз железный Михальчо, простой детина, Nопузом взмахнул, играя, И тотчас Филипп отъехал И путь уступил поспешно Молоденькому свинопасу. Михальчо коня пришпорил, Подъехал к дому невесты, А тут котловчане злые Пять кольев в землю забили Да так Михальчо сказали: «А ну, перепрыгни колья, — Тогда отдадим невесту!» Михальчо ногой притопнул, Нечесаный, неумытый, Тогда котловчане злые Коней привели ретивых, Друг с другом коней связали: «Коль ты коней перепрыгнешь, Тогда отдадим невесту!» Михальчо ногой притопнул, Подпрыгнул и перепрыгнул. Тогда котловчане злые Трех девушек синеглазых, — Беляночек, русокудрых, Как вишни, друг с другом схожи И обликом и именами, — Поставили перед парнем. Одну позовешь — и тотчас Все три тебе отвечают. «Коль сможешь узнать невесту, Ее отдадим, не споря». Взглянул на девиц Михальчо, За пазуху сунул руку И вытащил горсть жемчужин, Жемчужин розово–белых И бросил всю горсть на землю. «Которая здесь невеста, — Пусть жемчуг с земли поднимет, Пусть жемчуг возьмет в подарок! А две другие подружки Пусть станут скорей в сторонку, Да так, чтоб мне было сподручней Всех трех увезти с собою!» Как только он слово молвил, Невеста к земле нагнулась, Схватил ее тут Михальчо, В седло, улыбаясь, вскинул: «Тебя увезу к Иванчо!» Нагнулся с коня Михальчо, Вторую белянку поднял: «Тебя отвезу я к Петко!» И снова с коня нагнулся И третью белянку поднял: «Ты будешь моей женою!» Хлестнул он коня и свистнул, И конь полетел, как птица. Вдруг слышит сзади погоню — То скачет Филипп Маджарин И с ним королевич Марко. Увидел Филипп Михальчо, Топуз свинопаса вспомнил И крикнул со злобой Марку: «Зазорно, Марко, нам будет Ни с чем домой ворочаться! Какими глазами станем Смотреть мы в глаза юнакам?» И Марко крикнул со злобой: «Ох, горе, Филипп Маджарин! Пойди, побратим мой верный, Пойди, позови Арапа. Арапчин чернее ночи, Он нас поудалей будет. Ты двести отдай дукатов И двести отдай, и триста — Пускай нам Арап поможет, Пускай догонит Михальчо, Пускай отобьет невесту!» Поехал Филипп Маджарин И вызвал Филипп Арапа. А тот ему слово молвил: «Когда он один, без Петко — Молоденького овчара, — Ну, что ж, я помочь согласен. Сейчас коня оседлаю». Ответил Филипп Маджарин: «С ним не было брата Петко, Один он, Арап, не бойся!» Арап подтянул подпругу, Вскочил на коня лихого, Ретивого, вороного, Помчался птицей в погоню. Услышал Михальчо топот, Увидел вдали Арапа На черном коне ретивом, Но даже руки не поднял. Топузом своим огромным Ударил Арап Михальчо, А тот не повел и бровью И только сказал, поморщась: «Не блохи ль меня кусают?» Коня повернул Михальчо И крикнул, смеясь, Арапу: «Как я потерпел маленько, Так ты потерпи, чумазый!» Топуз он достал железный, Ударил им в грудь Арапа, И тот на куски раскололся.

СЕРБСКИЙ ЭПОС

КТО ЛУЧШИЙ ЮНАК?

Перевод Н. Кравцова

В Крушевце было в корчме высокой, Воеводы пили там, гуляли, А когда вина они напились, Заводили спор между собою, Кто юнак меж ними будет лучший? И решили спьяну воеводы, — Лучший будет воевода Янко, Самый худший — Королевич Марко. На решенье Марко не озвался, Пьет вино в корчме и пьет спокойно; Выходил потом во двор корчмы он, Чтоб и Шарца напоить червленым. А как глянул пред собою Марко В ровно поле около Крушевца, А там едет великан какой–то, На юнацком на коне кауром, И в руках сосну он с корнем держит, Тень себе он из ветвей устроил. Как увидел Королевич Марко, Возвратился в пьяную корчму он, И сказал так воеводам Марко: «Юнак едет на Крушевском поле, Мы такого не видали сроду, Сюда едет прямо он в Крушевец, Как придет — скорее все вставайте, Чтоб уважить силу и юнацство!» Воеводы отвечали Марку: «Не подумаем пред ним вставать мы Или чашу поднести из чести». В это время подъезжал Арапин, На корчму свою опер он елку, А под ней корчма к земле пригнулась. Привязал он к воротам гнедого, И закрыл он за собою двери, И входил в высокую корчму он. Все схватились сразу воеводы И дают Арапу чашу в почесть, С ними тоже Королевич Марко. Не вставал лишь Банович Секула, Не поднес Арапину он чаши. Удивился этому Арапин И сказал тогда Секуле с сердцем: «Курвин сын ты, Банович Секула! Встать не хочешь ты передо мною И вином меня честить не хочешь? Так пойдем померяемся в поле». Так сказал он, из корчмы он вышел, А за ним идет Секула молча, Он идет, надеется на дядю: При нужде ему поможет Янко. Даже глянуть на Арапа страшно! Как схватил Арап Секулу в руки, Стиснул он его за бело горло И ударил о холодный камень. Крикнул — пискнул Банович Секула, Раз он крикнул: «Мать моя, беда мне!» А другой он: «Помогай мне, Янко!» Рад Иван помочь ему — да страшно. Говорил ему Кралевич Марко: «Не помогут тебе мать и дядя, Разве Бог да слабосильный Марко!» Длинную он саблю вынимает, Снял он ею голову Арапу, А назад как оглянулся Марко, А все двадцать воевод бежали, По Крушеву–полю рассыпались, И вернул их еле–еле Марко. А когда в корчму они вернулись, Они сели, пить вино начали; А как снова спор пошел меж ними, Кто юнак меж ними будет лучший? Все сказали: «Королевич Марко».

КОРОЛЕВИЧ МАРКО–ПАХАРЬ

Перевод П. Эрастова

Пьет вино наш Марко–королевич С матерью–старухой Ефросиньей. А когда вина напились оба, Укорять старуха стала Марка: «Сын мой милый, королевич Марко! Ты оставь, сынок мой, четованье — Зло к добру еще не приводило, Да и мне, старухе, надоело Все стирать кровавые одежды! Запрягай–ка лучше в плут волов ты И паши ты горы и долины, Сей, сынок, ты белую пшеницу И корми себя и мать–старуху». Марко мать родимую послушал, В плуг волов запряг он круторогих, Но не пашет горы и долины — Пашет он султановы дороги. Вдруг навстречу турки–янычары, Три мешка несут они с деньгами, С Марком турки разговор заводят: «Эй ты, Марко, не паши дороги!» «Эй вы, турки, не топчите пашни!» «Эй ты, Марко, не паши дороги!» «Эй вы, турки, не топчите пашни!» А когда ему поднадоело, Поднял Марко плуг с волами вместе, Перебил всех турок–янычаров, Взял от них он три мешка с деньгами И к старухе матери отнес их: «Вот тебе, что напахал сегодня!»

СМЕРТЬ МАРКА КРАЛЕВИЧА

Перевод Н. Гальковского

Рано едет Королевич Марко В воскресенье — до восхода солнца По Урвину, краем синя моря. А когда был Марко на Урвине, Стал тут Шарец часто оступаться, Оступаться, лить горючи слезы. Опечалился Кралевич Марко, Говорил он своему Шарину: «Что ты, Шарец? Что, слуга мой верный? Лет уж сто и шестьдесят, как вместе Я с тобой, Шарин, не расстаюся; Никогда ты так не оступался. А теперь ты оступаться начал, Оступаться, лить горючи слезы. Видно, скоро быть беде великой Над моей или твоей главою». Говорить еще не кончил Марко, А с Урвина отвечает вила, Подзывает Кралевича Марка: «Побратим мой, Марко Королевич! Знаешь ты, что Шарец предвещает? Конь тебя, хозяина, жалеет. А расстаться скоро вам придется». Отвечает Королевич виле: «Заболей ты, бела вила, горлом! Как же с Шарцем мне моим расстаться? Городов, земель прошел я много, Обошел я и Восток и Запад, — Не нашел коня я лучше Шарца, Как юнака нет меня сильнее. Не расстанусь с Шарцем я вовеки, Жив пока на этом белом свете». Отвечает ему бела вила: «Побратим мой, Королевич Марко! Не отнимут у тебя Шарина, Не умрешь ты, Марко, от юнака, Не умрешь ты и от острой сабли, От копья и тяжкой топузины, Никого ведь нет тебя сильнее. А умрешь ты, побратим мой, Марко, От судьи, небесного владыки. Если, Марко, мне не хочешь верить, То, как будешь на верху планины, Обернися от себя налево — И увидишь тонкие две ели: Они сверху опустили ветки И листом зеленым все закрыли. Между ними ты найдешь колодец, А как только повернешь коня ты, Слезь ты с Шарца, привяжи за елку, И нагнувшись, ты взгляни в колодец: Там в воде лицо свое увидишь, И увидишь там, когда умрешь ты». И послушал белую он вилу. Как поднялся к самой он вершине, Поглядел он справа и налево И увидел тонкие две ели, Они сверху опустили ветки И листом зеленым все закрыли. А как Марко повернул тут Шарца, Слез с коня и привязал за елку, И нагнувшись, глянул он в колодец, И в воде лицо свое увидел, И увидел, что умрет он скоро.

Пролил слезы и сказал тут Марко: «Свет ты лживый, цвет ты мой прекрасный! Чуден был ты, да ходил я мало: Триста лет лишь я гулял на свете! Вот — конец, со светом я прощаюсь». Вынул Марко кованую саблю, Подошел он к своему Шарину, Снял он саблей голову Шарину, Чтобы туркам Шарец не достался, Чтоб никто из турок не работал, Не возил бы воду на Шарине. Как убил коня своего Марко, Закопал его в сырую землю. (Своего Шарина хоронил он Лучше брата своего Андрея.) Перебил свою он остру саблю, На четыре части перебил он, Чтоб она не доставалась туркам, Чтобы ею турок не хвалился, Что он саблей Марковой владеет, Чтоб не кляли христиане Марка. Поломал копье на семь обломков И забросил их на ветви ели; Марко взял свой буздован тяжелый, Взял его своей рукою правой И забросил с Урвина–планины, Он в морскую глубину забросил, И топузу говорил тут Марко: «Если сам всплывет топуз тяжелый, То, как я, другой родится витязь». А как Марко истребил оружье, Вынимал из пояса чернила, Из кармана чистую бумагу, И писал на той бумаге Марко: «Если будет ехать кто Урвином У колодца, у зеленых елей, И увидит Кралевича Марка, — Пусть он знает, что скончался Марко. Подле Марка здесь найдет он деньги, Он найдет три пояса дукатов. Первый пояс отдаю тому я, Кто в земле мое схоронит тело; А другой — на украшенье храмов; А слепцам да сухоруким нищим Отдаю я пояс свой последний: Пусть калеки ходят белым светом, Пусть поют и вспоминают Марка». Как окончил Марко завещанье, Он его подвесил к ветке ели, Чтобы видно было всем с дороги, А чернила бросил он в колодец. Снял с себя зеленую доламу, Расстелил ее под тонкой елью, А потом перекрестился с верой И улегся на своей доламе, Соболь–шапку на глаза надвинул. Так лежал, покуда не скончался. И лежал он целую неделю. Кто идет путем–дорогой мимо И увидит Кралевича Марка, Всякий думал, что уснул он крепко, И далеко вкруг его обходит, Чтоб покоя не тревожить Марка. Где удача, там и неудача; Где несчастье, там бывает счастье: Шел, по счастью, этою дорогой Святогорец проигумен Васа Со своим послушником Исайей. Как увидел святогорец Марка, Стал махать послушнику руками: «Тише, сын мой! Не тревожь ты Марка, — Он со сна сердит порой бывает, Он обоих погубить нас может». Да увидел он над спящим Марком, Он увидел белый лист бумаги; Васа взял и прочитал бумагу: Говорилось в ней, что умер Марко. Васа слез с коня и труп пощупал: Уж давно лежит тут Марко мертвым. Полилися слезы у игумна, Жалко было Марка святогорцу. Снял он с Марка пояса с деньгами, Отпоясал, себе припоясал. Думу думал Васа проигумен: Где бы Марка схоронить приличней? Думу думал, — он одно придумал: На коня клал мертвого он Марка, Осторожно свел коня на берег. Положил потом его на лодку, Вез его он на Святую гору, Внес его в Вилиндарскую церковь И служил, как должно над умершим, Отпевал умершего героя. Посреди Вилиндарского храма Хоронил игумен Васа Марка. Но над Марком ни креста, ни камня Не поставил святогорец Васа, Чтоб никто не знал, где он схоронен: Много было недругов у Марка.