Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима

Куланж Фюстель де

У этих двух народов, живших вместе в одном городе, по-прежнему не было почти ничего общего. Плебей не мог стать консулом, патриций – плебейским трибуном. Плебей не принимал участия в собраниях по куриям, патриций – в собраниях триб.

Эти два народа даже не понимали друг друга, не имея, как говорится, общих точек соприкосновения. Если патриций говорил от имени религии и законов, то плебей отвечал, что не знает этой наследственной религии и законов, вытекающих из нее. Если патриций ссылался на древний обычай, то плебей ссылался на законы природы. Они упрекали друг друга в несправедливости; каждый был прав с точки зрения собственных принципов и не прав с точки зрения принципов и верований другого. Собрания по куриям и собрания patres вызывали у плебеев стойкое отвращение. Собрания триб, с точки зрения патриция, были незаконными сборищами, осуждаемыми религией. В консульстве плебей видел деспотичную

власть; трибунат, по мнению патриция, был чем-то нечестивым, противоречащим всем принципам, он не понимал, как это может вождь не быть жрецом, да еще выбранный без ауспиций. Трибунат нарушил священный порядок города; он был таким же разрушителем, как ересь в религии. «Боги будут против нас, – заявил один патриций, – пока в нашей среде будет эта язва, которая разъедает нас и все глубже проникает в наше общество». На протяжении века история Рима заполнена разногласиями между этими двумя народами, которые, казалось, говорили на разных языках. Патриции упорно не допускали плебеев до участия в политической жизни, плебеи создавали свои институты. Двойственность римского населения с каждым днем становилась все более очевидной.

Однако все-таки было то, что связывало два этих народа; этим связующим звеном была война. Патриции боялись лишиться воинов. Они оставили плебеям звание граждан, исключительно для того, чтобы зачислять их в легионы. Кроме того, они позаботились о том, чтобы неприкосновенность трибунов не распространялась на них за пределами Рима, и приняли решение, согласно которому трибуны не могли покидать город – их власть была ограничена городской чертой Рима. Таким образом, в войске не было двоевластия; перед лицом врага Рим становился единым.

Затем, благодаря появившемуся после изгнания царей обычаю созывать войско для обсуждения общественных проблем и для избрания магистратов, проводились смешанные собрания, на которых присутствовали патриции и плебеи. Эти центуриатные комиции приобретали все большее значение и вскоре стали называться большими комициями. Действительно, в сложившейся ситуации противоборства куриатных и трибных собраний было вполне естественным, чтобы центуриатные комиции стали своего рода нейтральной территорией, на которой обсуждались общие проблемы.

Плебей не обязательно был бедным. Зачастую он был выходцем из семьи, происходившей из другого города, где она была богатой и влиятельной. Оказавшись в Риме, семья не лишилась богатства и того чувства собственного достоинства, которое свойственно богатым людям. Иногда, особенно в царское время, плебей мог стать богатым благодаря собственному труду. Когда Сервий Туллий разделил все население на классы согласно имущественному положению, некоторые плебеи вошли в первый класс. Патриции не решились, или не смогли, отменить это деление на классы. Таким образом, были плебеи, которые сражались бок о бок с патрициями в первых рядах легиона и голосовали наравне с патрициями в первых центуриях.

Этот класс, богатый, высокомерный и вместе с тем осторожный, которого не радовали беспорядки, скорее он их опасался, который многое терял с падением Рима и мог извлечь большую пользу, если Рим процветал, был естественным посредником между двумя враждующими классами.

Плебеи, похоже, ничего не имели против установления имущественных различий в своей среде. Спустя тридцать шесть лет после создания трибуната количество трибунов увеличилось до десяти, чтобы в каждом классе было по два трибуна. Плебеи признали деление Сервия и стремились сохранить его. Даже беднейшая часть плебеев, которая не входила в состав классов, не выражала протеста; они оставили привилегии богатым и не требовали, чтобы из их среды выбирали трибунов.

Что касается патрициев, то их мало беспокоило то влияние, которое приобретало богатство, поскольку они сами были богаты. Римские патриции, более здравомыслящие и удачливые, чем афинские эвпатриды, уничтоженные в тот день, когда управление перешло в руки богатых, никогда не относились с пренебрежением ни к земледелию, ни к торговле, ни к ремеслам. Они неустанно заботились об увеличении своего состояния. Трудолюбие, бережливость и расчетливость всегда входили в число их достоинств. Кроме того, каждая победа над врагом, каждое завоевание увеличивали их богатство, поэтому они не видели большой беды в объединении власти с богатством. Привычки и природа римской аристократии не позволяли им испытывать презрение к богатым, даже если это были плебеи. Богатые плебеи сблизились с ними, жили рядом; между патрициями и богатыми плебеями установились взаимовыгодные и дружеские отношения. Постоянное общение привело к обмену информацией. Плебей объяснял патрицию желания и права своего класса, заставляя патриция понять плебеев. Постепенно патриций менял

свое отношение к плебеям; он уже не был так уверен в собственном превосходстве. Когда аристократия начинает сомневаться в законности своего господства, то у нее либо не хватает смелости, чтобы защищать его, либо она защищает его очень плохо. Как только аристократия утратила веру в свое исключительное положение, можно сказать, что это сословие было наполовину побеждено.

Богатый класс, вышедший из плебейской среды, от которой еще не отделился, оказывал на плебеев влияние несколько иного рода. Богатые плебеи желали усиления римского могущества и объединения двух сословий. Кроме того, они были честолюбивы; они понимали, что при существующем положении у них нет будущего, поскольку они будут навсегда прикованы к низшему классу, в то время как объединение сословий откроет перед ними путь, которому не видно конца. Они изо всех сил старались придать мыслям и устремлениям плебеев другое направление. Вместо того чтобы упорно пытаться создать свое, отдельное сословие, вместо того чтобы создавать для себя законы, которые никогда не признали бы другие сословия, вместо того чтобы разрабатывать кодекс, который никогда не будет официально принят, они внушали плебеям проникнуть в патрицианскую общину, чтобы пользоваться их законами, институтами и званиями. С этого времени плебеи задумались об объединении сословий на условиях равенства обеих сторон.

Однажды вступив на этот путь, плебеи выступили с требованием издать свод законов. В Риме, как во всех городах, были неизменные святые законы; хранителями этих законов были жрецы. Но эти законы, являвшиеся частью религии, применялись только к членам религиозной общины. Плебей не имел права знать их и, можно предположить, не имел права ссылаться на них. Эти законы существовали только для курий, родов, для патрициев и их клиентов, но не для остальных людей. Они не признавали права собственности за теми, у кого не было sacra – священнодействий, жертвоприношений, они не предоставляли правосудия тем, у кого не было патронов. Вот этот исключительно религиозный характер законов плебеи и хотели упразднить. Они потребовали не только изложить законы в письменной форме и обнародовать, но и чтобы эти законы были в равной степени применимы как к патрициям, так и к плебеям.

Похоже, что сначала трибуны хотели, чтобы эти законы были составлены плебеями. Патриции ответили, что трибуны, очевидно, не знают, что такое закон, иначе они не стали бы выдвигать подобное требование. «Совершенно невозможно, – сказали они, – чтобы плебеи составляли законы. Вы, у которых нет ауспиций, кто не совершает никаких религиозных актов, что есть у вас общего со священными вещами, среди которых числятся законы?» Притязания плебеев показались патрициям немыслимыми. В древних летописях, которые изучали Тит Ливий и Дионисий Галикарнасский, упоминается о появлении в этот период истории ужасных предзнаменований – огненном небе, летающих по воздуху привидениях, кровавом дожде. Намерение плебеев создавать законы было самым что ни на есть дурным предзнаменованием. Восемь лет республика пребывала в напряженном ожидании, наблюдая за двумя этими классами, каждый из которых удивлялся настойчивости другого. Затем трибуны предложили компромисс. «Раз вы не хотите, чтобы плебеи писали законы, – сказали они, – давайте выберем законодателей от каждого класса». Они считали, что идут на большую уступку, но согласно строгим правилам патрицианской религии этого было слишком мало. Сенат ответил, что ни в коем случае не противится изданию свода законов, но он может быть составлен только патрициями. В конечном итоге был найден способ примирить интересы плебеев с требованиями религии, на которые ссылались патриции. Было решено, что все законодатели будут из патрициев, но, прежде чем свод законов будет обнародован и войдет в силу, он будет представлен на рассмотрение и одобрение всех классов.

Сейчас не время анализировать свод законов децемвиров. Следует только заметить, что труд законодателей, предварительно представленный на форуме, обсуждался всеми гражданами, а затем был принят центуриатной комицией, то есть собранием, в котором принимали участие оба сословия. Закон, принятый всеми классами, с тех пор применялся ко всем. В том, что сохранилось от этого свода законов, мы не находим ни единого слова, которое бы указывало на неравенство между плебеями и патрициями, ни в праве на собственность, ни в договорах и обязательствах, ни в судопроизводстве. С этого времени плебей представал перед тем же судом, что и патриций, вел дела в суде, как патриций, и на него распространялись те же законы, что и на патриция. Не могло быть более радикального переворота, чем этот; все изменилось в Риме – повседневные привычки, нравы, отношения между людьми, понятие о собственном достоинстве, правовые нормы.