Древняя история
Шрифт:
Последние слова мой собеседник произнес твердо как отчеканил, в его голосе послышался звон. Я слышал, что в древности подлинность монет проверяли по их звону. Таким голосом каким говорил Давид, невозможно говорить неправду, – подумал я. Давид же, заметив мое желание задать вопрос, сказал:
– Давай же выпьем за этого человека. Давай выпьем за этого Великого человека, а затем я тебе расскажу все, что знаю о нем. Я был одним из его учеников. Многое из всего, что с ним происходило, происходило на моих глазах.
Мы опять стоя выпили, он плотно закусил, слегка отодвинулся от стола, поправил воротничок светло-розовой рубашки и начал:
– Над когда-то тихой и мирной равниной вставало солнце. Оно осветило…
Тут я привожу его рассказ, который перемежался тем, что мы периодически вставали и пили за героя повествования, но, несмотря на изрядное количество выпитого, я запомнил все почти слово в
Итак…
Над когда-то тихой и мирной равниной вставало солнце. Оно осветило небольшую оливковую рощицу, деревья которой стремительно откинули длинную тень. Эта тень хищно разделила равнину надвое. Надвое, вдоль небольшой речушки протекающей меж невысоких поросших кустиками холмов. Над речушкой местами поднимался туман и, сдуваемый легким утренним ветерком, быстро рассеивался. В траве и кустах повсюду затрещали, и запели разнообразные обитатели этих мест. И только ухо искушенного знатока этих мест могло бы обнаружить в этом, казалось бы веселом стрекотании, тревожные нотки. Солнце поднималось все выше и выше. Тень, отбрасываемая оливковой рощицей, становилась все меньше и меньше, пока она не спряталась на опушке рощицы, перестав хищно разделять прекрасную полную жизни и воздуха равнину надвое.
Отступившая тень открыла взору одинокого путника, расположившегося под деревом, картину более живописную, чем вид прекрасной равнины. По обеим сторонам от небольшой речки на расстоянии чуть больше полета стрелы стояли вооруженные люди. Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, весело играло на их ярких металлических шлемах и доспехах, отбрасывало зайчики от наконечников копий, которыми грозно ощетинились многочисленные шеренги людей. Этих людей от всех других отличала та расслабленная напряженность свойственная тем, кто уже отрешился от земной жизни и готов предстать перед неизвестностью, которая ждет его за порогом. За тем порогом, о котором сознательный человек начинает задумываться уже в период раннего детства. Хотя жрецы и священники говорят, что там другая жизнь, но нет на земле человека, который вернулся бы оттуда и подтвердил это.
Итак, солнце играло на наконечниках мечей и копий. Металлические щиты, которыми были вооружены всадники, отбрасывали солнечные зайчики способные ослепить, если на них долго смотреть. Друг напротив друга стояли вооруженные люди, пришедшие сюда, одни для того, чтобы умереть или защитить, отстоять свой привычный, некогда мирный, уклад жизни, другие, для того, чтобы умереть или пройти дальше туда, куда толкала их неуемная воля Правителя, молодого и отважного царя, покорившего за несколько лет, полных кровавых боев, половину известного им мира. До этого дня его войску всегда сопутствовала удача. После каждой битвы его трубы играли грозную победную песнь. Песнь, которую уже услышали многие завоеванные, но не порабощенные народы. Он не облагал огромными поборами завоеванные народы, а довольствовался богатствами и сокровищами их правителей. Эти богатства и сокровища были так велики, что их с лихвой хватало на покупку продовольствия для его верных воинов, фуража для лошадей, и всего остального, что было необходимо в его неумолимом движении на Восток. За чем он стремился туда? На этот вопрос, оставаясь логичным и честным перед собой, он и сам не мог ответить. С самого детства в нем жило это стремление, стремление, смысл которого он так и не осознал даже сейчас, когда его цель, была так близка. Командиры его воинов и сами воины уже давно ничего не спрашивали, их устраивали обычные слова, которые говорились в подобных случаях: честь, доблесть, слава. Их опьянила его стремительная воля и победы, которые хотя и с трудом, но с непостижимой, для обывательской логики, легкостью всегда сопутствовали им в их нелегком походе.
Солнце поднималось все выше и выше, а войска все стояли, не трогаясь с места, было ясно, оба предводителя выжидали один тот известный им момент, когда на карту можно будет поставить все. В этот момент, они знали, отряды воинов, брошенные вперед их волей наиболее яростно и стремительно атакуют позиции противника. Молодой Правитель это знал еще с юности, хотя этому его никто не учил. И это знание помогло ему стать в начале во главе небольшого царства, а затем и во главе этого войска, в котором насчитывался не один десяток тысяч воинов. Этот момент был важен еще и потому, что после него ход битвы уже частично выходил из-под контроля. Хотя и были резервы, бросая в бой которые, можно было управлять ходом сражения, значение мига, в который затрубят трубы, зовущие воинов на приступ, было больше. Этот миг давал общий настрой – дух боя, который потом трудно переломить.
Наблюдавший
Эта армия, на первый взгляд, была не так живописна, хотя бы потому, что стояла она к нему своим тылом. Не сверкали на солнце стальные мечи и да и щиты у воинов этой армии были в большей части кожаные, но шлемы также яростно отражали солнечные лучи. В этой армии было больше всадников, но они были вооружены легче, чем грозные, закованные в тяжелые латы всадники противоположной стороны. Судя по осанке, и взглядам воинов, которые ему удавалось видеть, когда они оборачивались назад в сторону шатра своего царя в надежде увидеть знак к наступлению, можно было сделать вывод, что эти воины настроены отважно так же как и западные и готовы умереть или победить в предстоящем бою. Но в их взглядах угадывался также и глубоко спрятанный в душах страх. Страх от того, что в глубине себя они не очень-то надеялись на победу, ибо знали, каким грозным был противник, уже захвативший не одно царство, победивший не одного правителя и предводителя войск, некогда таких же грозных, как и их. Про него говорили, что само небо помогает ему… В глубине своей, той глубине, которая редко осознается, они уже почти смирились с поражением. Но не желая осознавать это, они были готовы биться на смерть. Они готовы были умереть, не потому, что за их спинами были их семьи. Они знали: жены, и дети не пострадают, – про милосердие Молодого Правителя ходили легенды. Он никогда не разрешал своим солдатам грабить мирных жителей. (Это не было ни проявлением жалости, ни проявлением милосердия. Это было проявлением прагматичности. Молодой правитель не хотел оставлять в своем тылу озлобленные народы.)
Воины царя, противостоящего молодому Правителю, были готовы победить или умереть, потому, что за их спинами был весь привычный, впитанный с молоком матери, уклад жизни, с законами пусть и несправедливыми, но привычными, с жизнью, которая часто граничила с нищетой, но также была привычной и простой. Человек больше всего боится не физических лишений и смерти, а необходимости менять свои привычки и миропонимание. И часто, отстаивая одному ему понятные идеалы, он готов идти на смерть, хотя почти всегда на поверку эти идеалы оказываются чистой фикцией, игрой ума, придуманной для более легкого управления обществом, необходимость в котором всегда ощущали цари и правители.
Все это видел и знал путник, спрятавшийся в небольшом кустарнике, над оврагом, образованным ручейком, впадавшим в небольшую речушку, разделяющую две грозные армии. Воины одной армии были готовы умереть или победить, послушные стремительной воле своего молодого Правителя. Эту волю они не понимали, но смутно, в глубине души, знали, что за цель движет их полководцем и она, эта цель, в той же глубине души, была ими принята. Воины другой армии были готовы умереть или победить, нет, вернее будет сказать отстоять свои позиции и страну, для того, чтобы защитить свои ценности, а может быть и предрассудки, но так глубоко они не задумывались, облекая свои смутные стремления в привычные фразы типа: это наш долг, защита родной страны и другие на какие богат обывательский ум.
Тем временем, поднявшееся солнце стало нагревать латы и доспехи воинов обеих армий, готовых среди столь живописной природы начать убивать друг друга, убивать ради одной им понятной цели, той цели, которая, если разобраться, никогда не была их личной. Понимая, что медлить уже нельзя оба предводителя почти одновременно дали команду к наступлению. С обеих сторон раздались оглушительные звуки труб и барабанов. Это произошло так неожиданно, что наблюдатель, притаившийся в кустах над небольшим оврагом, даже присел от неожиданности. В первое время, нельзя было понять, какую мелодию играют оркестры обеих армий: все звуки слились и сплелись в невообразимую какофонию. С кустов и деревьев взлетели птицы. Мелкие птахи беспорядочно в страхе заметались в воздухе. Вороны, древние обитатели этих мест, степенно поднялись и медленно стали кружить над полем предстоящей битвы, предчувствуя скорое пиршество. Вороны жили долго и знали, что скоро эта равнина покроется трупами людей, на которых можно будет долго пировать, поедая останки павших, пока могильщики победившей армии не похоронят всех. Одних с почетом, других побросают в общие ямы и кое-как прикроют красноватой землей. И будет непонятно почему земля красная? То ли это естественный цвет ее, или она стала красной от обильно пролитой крови.