Древняя история
Шрифт:
– Почему тебя так долго не было? – шептала она, – все крепче прижимаясь к нему.
– Дела, – сказал он.
– Дела были всегда, но раньше ты приходил до заката, и взгляд у тебя какой-то встревоженный, – шептала она в его объятиях.
– О делах потом, – сказал он. И, уже не в силах овладеть с нахлынувшей на него нежностью, стал осыпать ее поцелуями. Она вскрикнула, сладостно застонала и еще сильней прижалась к нему. Время перестало существовать для них. Они любили друг друга, так нежно, как, казалось, никогда такого не было. Но это было всегда – с самой первой их близости. И это повторялось всегда и, с каждым разом это было сильней и сильней. И хотя потом они понимали, что есть физический предел чувственных наслаждений, но они с каждым разом все глубже и тоньше проникали в эту прекрасную
Они не знали, сколько времени прошло, когда устав оба замерли. Она лежала на его груди, он смотрел в ее глаза с расширенными от страсти зрачками. Ничего не кончилось. Все продолжалось, но на более тонком, одним им известном, уровне – просто уже не было сил двигаться. Они ласкали друг друга глазами, одним им понятными чувствами, словами, которые они уже могли произносить, темпом дыхания, ритмом сердцебиения.
Он рассказал ей все, что произошло за день, не утаив последнего разговора, она сказала, что-то незначительное и посмотрела ему прямо в глаза. По ее взгляду он понял, что она хотела сказать. Он нежно погладил ее пахнущие полевыми цветами волосы, и она поняла его ответ. Они еще долго лежали в обнимку, говоря, друг другу ничего не значащие слова, эти слова не имели смысла, но так приятно было их говорить, смотря при этом друг другу в глаза. Мир вокруг продолжал не существовать. Были только они, их простой разговор, пустые слова, и мысли, которыми они обменивались, используя взгляды, легкие ласки, и еще одно им известное нечто…
Из этого безмятежного время провождения их вывел звук колокола. Пробили седьмую стражу. Измавилу нужно было идти. Он неторопливо встал, нежно и игриво погладил свою возлюбленную по неприкрытой ягодице, и ничего не сказав, оделся и вышел. Слова были лишними, они и так все сказали и продолжали говорить друг другу на языке одним им понятном…
Измавил, не заметил, как пересек сад, поднялся по лестнице и только перед замаскированной, со стороны приемного зала, дверью он вспомнил о предстоящей встрече. Когда он открыл эту дверь и плотно закрыл ее за собой, от стены зала, освещенного масляными светильниками, заботливо зажженными слугами, отделилась высокая тощая тень. Перед Блистательным Измавилом, откинув свой капюшон, предстал его самый верный помощник – начальник тайной стражи. Подлинное имя этого человека знал лишь Измавил да еще его несколько наиболее приближенных. Откинутый капюшон открыл взору царя длинное сухощавое лицо, с большим горбатым носом и блеклыми серыми глазами. Знающие его люди поговаривали, что он иудейского происхождения, но никто этого доподлинно не знал.
– Ты знаешь, за чем я тебя позвал? – негромко спросил царь.
– Да мой господин, – также негромко ответил обладатель плаща с капюшоном, – ты хочешь все знать о том страннике, который смущает своим безумными речами народ.
– Так собери же мне о нем все, что можно знать и не знать, – уж тверже сказал Царь.
Начальник тайной стражи уже хотел, было идти, когда его остановил усталый голос Блистательного:
– Погоди, не спеши… Пройди ко мне за штору.
Они оба прошли за штору в маленькую уже известную нам комнату, где на столике предусмотрительно стояли два кубка. Царь сам, стараясь не пролить ни капли, налил в них из кувшина прохладного греческого вина, сделанного где-то на родине Искандера, того полководца, стремительное шествие которого на Восток, в течение последних двух лет не давало им обоим покоя. Он подал один кубок собеседнику, а другой поднес себе ко рту, и сделал маленький глоток, каким не пьют, а лишь пробуют хорошее вино. Его собеседник сделал такой же глоток.
– Хорошее вино, – чуть помедлив, сказал он.
– Да вино хорошее, но царь страны, где произрастал виноград, из которого оно сделано, уже стоит у наших границ. Время неспокойное, и поэтому ты со всей серьезностью отнесись к моему приказу,… нет просьбе,… и выполни все именно так, как я сказал. Я должен знать о нем все, что может
– Я тебя понял мой господин, – ответил начальник тайной стражи и, не торопясь, почти смакуя, выпил вино, и, поклонившись, вышел. Его быстрые шаги уже были слышны в приемном зале, послышался, нет, не послышался, а лишь почувствовался звук открываемой потайной дверцы, и все смолкло.
Измавил, не раздеваясь, лег на свое ложе и уснул. Уходящий день его слишком утомил, и не было ни сил, ни желания идти к женам с их вечными просьбами, и упреками в невнимании, к детям, которых он хотя и любил, но которые в последние напряженные дни, сильно утомляли его. К Радзиле, идти он не хотел, боясь потревожить ее сон.
На исходе седьмой стражи, через два дня после описанных событий перед Царем стоял начальник тайной стражи – его верный Давид, таким именем он его всегда называл, хотя было и другое подлинное.
– Ты все разузнал? – спросил он.
– Все, – ответил собеседник.
– Все возможное и не возможное? – более настойчиво спросил Измавил.
– Тебе судить мой Господин, – ответил Давид, и стал рассказывать, все, о чем разузнали и пронюхали его подчиненные.
Про всеведение тайной стражи ходили легенды. Его шпионы были не только в каждом городе, на каждой улице, в каждом доме мало-мальски значимого вельможи. Кроме этого тайные курьеры приносили известия почти со всех стран, интересы которых пересекались или могли пересечься с интересами Восточного царства. Поэтому начальник тайной стражи эти два дня занимался только анализом и сопоставлением тех разрозненных фактов, которые стекались к нему от его многочисленных подчиненных. Помимо этого, ему удалось, как бы случайно, встретиться с Заратустрой и поговорить с ним. Из всего им, изученного, и разговора с Заратустрой, который он имел не ранее как вчера, складывалась следующая картина:
Будда или Заратустра, как он сам себя называл, действительно пришел с Востока и, как доподлинно установлено действительно из Индии. Но он не являлся уроженцем этой страны. Родиной же его является Иудейское царство, а и именно окрестности города Назарет, захваченного в настоящее время Искандером. Как и почему он попал в Индию, не установлено, из-за большой давности этого события, но доподлинно известно, чем этот Заратустра занимался в Индии.
Давид вкратце рассказал о своей встрече и разговоре с Заратустрой, а также сообщил, что ему удалось узнать о его жизни в Индии. Он поведал и о том, как этот человек, невольно, стал основоположником новой религии или учения, которое его последователи назвали Буддизмом. Выслушав все это, Измавил сказал:
– Все это очень интересно, но, как мне кажется, мало относится к делу. Ты мне скажи, чем мог этот человек, который, судя по всему, является либо святым, либо не от мира сего, что, наверное, одно и тоже, мог так напугать наших вельмож, что они по такому простому, – тут он специально постарался принизить значимость вопроса, чтобы подхлестнуть своего подчиненного к большей достоверности, – вопросу обратились ко мне? Я еще понимаю беспокойство верховного жреца, ибо он всегда по поводу и без повода, боясь показаться ненужным в моих глазах, ищет врагов своей веры, в исключительность которой он и сам по настоящему не верит.
– Скажи мне, – продолжал Измавил, пытливо вглядываясь в глаза своего собеседника и стараясь прочитать в них, то, что тот не сможет выразить словами, – Ты видишь в его речах опасность для меня и для нашего царства?
– Да, вижу, мой господин, – был ответ Давида, и хотя не один мускул не дрогнул на его аскетичном лице, в его тоне все же почувствовалась неуверенность, или вернее сказать скрытое сожаление о сказанном. В глазах же его Измавил уловил тревогу, нет, не тревогу, а лишь нерешительность. А нерешительность никогда не была свойственна начальнику тайной стражи.