Древняя Русь
Шрифт:
– Дзе-дзе-дзе! Хорошая плеть у урусов, как лихо скачет наш гигант. Надо захватить подобную машинку.
– Сделаем!
– пробурчал Субудай.
Батый усмехнулся.
– Урусы все еще сопротивляются, но это напоминает жалкий лепет младенца с распоротым животом.
Княгиня Агафья и две ее снохи, ближние боярынями, старейшие попы с монахами укрылись в каменной соборной церкви. Там их ждал епископ, великий владыка Митрофан. Некогда дородный с внушительным брюшком, глава уруских священников сильно похудел и сдал. Его густая черная борода поседела, синие глаза воспалились, исхудавшие
– Можно конечно взять в руки мечи и пасть в битве с дьяволом, но лучше покориться воле божьей и подумать о спасении ваших душ. Я постригу вас великим постригом, и вы обкатитесь в схиму, обретете лик ангельский. Пав от руки безбожных мугланов, как райские птицы взлетите вы к престолу господа нашего вседержителя. Воззри на нас недостойных, господи, и простри могучую руку свою. Прими в мире души рабов твоих! Господи спаси, помилуй!
Бывшие в храме поочередно подходили к владыке Митрофану. Он отрезал у каждого прядь волос: знак пострига и чертил священным маслом крест на лбу. Посвященные в схиму надевали черные с белым крестом куколи и брали друг друга за руки. Снаружи приближался зловещий гул. Слышались грубые голоса монголов и дикие пронзительные вопли убиваемых и варварски насилуемых женщин. Люди дружно запели священные гимны, сплотившись в христианском единстве. Послышались тяжеловесные удары заточенных бревен в затворенные церковные врата. Покрытые бронзой ворота трещали, крошились дубовые доски. Княгиня Агафья вдруг вспомнила, что приглашала сюда в храм родную дочку Прокуду, а та ответила.
– Не нужен мне постриг! Белые ангелы говорят - лучший способ попасть в рай, это совершить ратный подвиг во славу Божью!
– А сами белые ангелы, попали в сети дьявола. Значит не так уж, они оказались преданными Богу, если Господь их оставил.
Прокуда тогда ответила.
– Не дано людям постичь мысли и намеренья Господни. Ведь сам Иисус Христос страдал и умер на кресте, и многие грешники думали, что Бог оставил своего Сына!
Княгиня заплакала.
– Теперь погибнет дочка без пострига и покаяния!
– Агафья застонала-
– Не попадет со мной в обители райские! Бедная и несчастная! Сразу всех родных теряю! Об одном молю Боже сохрани от погибели моего мужа! Пусть побьет всех ворогов Святой Руси!
Джихангир остановился перед каменным собором, на главной площади, там столпились тургауды и "непобедимые". При приближении "Ослепительного" самые ярые воины падали ниц, зарываясь лицом в сугроб. Бату-хан не удержался и, направив вороного коня, прошелся по их спинам. Его лицо то и дело кривила хищная улыбка, в голове барабаны отбивали радостный драйв.
– Как приятно ощущать себя победителем. Это был самый кровавый штурм на этой земле. Уже сотни тысяч джигитов нашли здесь свои могилы, но я все-таки победил! Это уже четвертая столица, а значит, я вставлю в свое ожерелье смерти еще один камень.
Субудай скривил лицо.
– Когда поход закончиться, шея будет изрядно болеть от веса нагруженных
– Это будет сладкая боль.
Надменно ответил Батый.
На пятнистом взмыленном скакуне полетел Бурундай, его тонкий голос дрожал от радостной усталости.
– Пара изменников-бояр вынесла золотые ключи от города. Как поступить с ними?
Джихангир рассмеялся идиотским смехом.
– Отрежьте им языки и ухи. Они нам больше не понадобятся. А ключ принести мне!
– С удовольствием!
– Я не хочу даже слушать просьбы о милости.
– Бату-хан рубанул кривой саблей еще трепыхавшегося уруса.
– Весь город будет вырезан и сожжен! Сегодня оскорбленная тень хана Кюлькана вдоволь напьется пенистой уруской крови! Подайте мне кубок.
Тургауды поднесли громадную золотую в самоцветах чашу. Несколько молодых, двое вообще маленькие мальчики пленных урусов были на месте зарезаны. Юная кровь была ярко-алой, ее цедили прямо из артерий. Затем Бату-хан быстро, пока еще тепленькая выпил дурманящую жидкость. У крови есть особенность, когда ее пьешь много, она бьет по мозгам не хуже арзы. Морда кагана растянулась в блаженной ухмылке.
Перед Бату-ханом возвышался величественный собор, сложенный из белых мраморных каменей. Сей храм, казался неприступной твердыней. Около тяжелых бронзовых дверей суетились нукеры, заточенный таран сломался, а топоры тупились об закаленную темную бронзу. Из собора доносилось плавное протяжное пение многих голосов.
– Что за собачьи завывания! О чем поют урусы!
– рявкнул джихангир.
– Они славят своего Великого Бога! Урусы готовы, умереть и вознестись в рай!
Прохрипел толмач.
– Глупости им не будет рая! Наш бог самый сильный! На небе их ждет вечное рабство.
Нукеры притащили длинное бревно, раскачивая его в руках, они били в прочные двери, отбивая барабанную дробь.
– Так они провозятся до полуночи. Князя Глеба ко мне!
Яростно крикнул Бату-хан.
– Я здесь мой повелитель!
– На черном вороне блистал в вышитой золотом одежде рязанский хан Глеб! Бату уже успел передать ему ярлык на княжество.
– Пробей врата!
– Слушаюсь и повинуюсь!
Князь выпустили густой огненный шарик. От удара последовал взрыв, бронзовые врата покоробились и просели. Следующий пульсар пробил широченную окончательную брешь. Несколько монахов было ранено, сдержав боль, они продолжали петь. Зазвучал орган, псалмы лились широкой рекой, полновесные звуки плыли по морозному пропитанному кровью и гарью воздуху. В темном отверстии под входной аркой показались искаженные ужасом женские лица.
Бату-хан вздрогнул. Ему показалось, что это не женщины в черных хламидах и с белыми крестами, а стаи страшных мангусов приготовились, что бы вцепиться в обильно смоченную кровью глотку. Свечи в руках кающихся напомнили джихангиру сверкающие глаза белых витязей.
На возвышение посреди собора был виден епископ Митрофан. Двумя руками он подымал золотой крест, благословляя им на все четыре стороны, его звучный голос был отчетливо слышан на улице.
– Кайтесь братья и сестры! Настал страшный судный день! Не бойтесь слуг Ада! Души невинно убиенных рабов божьих в праведных кущах успокоятся!