Древняя Русь

Рыбаченко Олег Павлович

Князь Глеб заорал, силясь перекричать хор верующих.

– Митрофан выйди из собора! И повели всем сдаться! Тогда может быть, мы сохраним ваши жизни! Бату-хан повелел щадить священников.

Митрофан не обратил внимания на слова колдуна-изменника.

Бледные дрожащие женщины, держась цепью, ряд за рядом, в страшной тесноте, широко раскрывая рты кричали.

– Спаси Господи Иисусе! Каемся!

Хор запел с новой силой, даже озверевшие нукеры замерли, словно завороженные волшебными словами молитвы.

Джихангир лично взлетел по ступеням на каменную

паперть. Его пьяный взгляд впился в полумрак собора.

– Уррагх! Трусливые псы! Там бабы, они сладки как белоснежные цапли и жирны как пышноперые утки. Хватайте их это ваша добыча!

Монголы радостно завопили.

– Уррагх! Мы съедим и затопчем их!

Небольшой подросток-послушник выстрелил из лука в Бату-хана, хотя выстрел и не мог причинить вреда прикрытому колдовством монголу, стрела воткнулась между сапог, и джихангир споткнулся об нее, с ревом грохнулся с паперти, едва не сломав себе шею.

– Убейте их, я повелеваю! Кто отступит, тот сам умрет.

Неистовая толпа рванула в двери и была встречена суровыми монахами с длинными секирами. Из-за того, что вход был относительно узок, монголы не могли использовать свое численное преимущество. Вскоре на пороге возникла целая горка изрубленных нукеров. Трупы мешали прорваться к добыче.

– Быстрее чего вы возитесь.

– Керинкей-Задан появилась!
– шепнул джихангиру Субудай-Багатур.

– А подлетела ведьма! Тут как раз для тебя работа!

Керинкей-Задан расхохоталась. На сей раз, она была на крупной бабочке.

Тут для меня сокрыта слава,

И не работа вовсе, а забава!

Керинкей-Задан распростерла свои кипки и испустила подобие пламенеющего водопада. Голубоватый костер вспыхнул, исполинским вихрем охватив все здание, каменые стены горели как солома. Огненные языки, врывались во внутрь собора, сражающие монахи моментально обуглились, скелеты с крепко зажатыми топорами так и остались лежать у входа. Пламя было бездымным, но от этого еще более страшным. Сквозь волны огня продолжало доноситься протяжное, занудное пение, прерываемое отчаянными криками женщин.

Шаманка Задан, взвилась на переливающей кровью и златом бабочке и проревела.

Где ваша сила тупые фанаты Христа

Словно котята в огне вы горите

Ярость великого бога не знает числа

Слава Сульдэ! О пощаде его вы молите!

Пение становилось все тише. Монголы застыли пораженные упорством женщин и напряженно стояли, ожидая, когда погаснет голубое пламя.

– Ты смотри Керинкей, уруские бабы должны быть целы. Они заплатят за это.

Бату-хан указал на внушительную шишку.

Я все знаю джихангир

Смерть для них подарок

Под пятой застонет мир

Русских в пыль в огарок!

Последние крики затихли. Донесся одинокий жалобный плач и оборвался. Сиреневое пламя погасло.

Монголы лавиной ринулись в глубь собора. Они вытаскивали полубесчувственных женщин, волокли их на площадь. Тех, у кого были грудные дети, приводили в себя, а затем вырывали малюток. И в живую на глазах у матерей поджаривали младенцев над пылающими досками.

С женщин срывали надежды, с деликатностью голодных кабанов набрасывались на них, насытившись, отрезали им груди и ухи, вспарывали животы, лили в заменяющие чаши кожаные шапки кровь, тут же на месте удовлетворяя жажду. Монголы совсем озверели, им было мало добычи, они хотели наслаждаться конвульсиями жертв. Воздух был пропитан агрессией, жестокость носилась в воздухе. Керинкей-Задан продолжала парить, их, ее уст изливались заклинания и призывы к бесчинствам.

Бату-хан был весел и прибывал в радостном возбуждении.

– Эй, шакалы не забудьте о моей доле священной добычи.

Нукеры спешно складировали целую гору из награбленных вещей. На разосланных женских шубах, росли груды разноцветных ожерелий, серебряных и золотых крестов, запястий, колец и других золотых украшений. В эту кучу бросали

парчовые поповские ризы, боярские шубы, серебро с икон, золотые священные чаши. Владыке Митрофану сломали руки и ноги, затем бросили на небольшой костер, смеясь и покалывая копьями медленно убивая епископа. Его золоту митру сорвали, затащили на самый верх зловещего холма. Вся эта добыча была густо пропитана кровью. Булгарский царь Еримук отбивался из-за всех сил, монголы смогли одолеть этого богатыря, лишь густо утыкав стрелами. В ярости нукер изрубили труп на куски, присоединив к добыче лишь покрытый позолотой со вставленным рубином шлем венценосца.

Сюда же монголы приволокли слегка помятую с синяками на нежном лице княгиню Агафью. Ее положили под самые копыта вороного коня. Жеребец пнул мордой, неподвижную женщину. Затем воины начали сдирать одежду - сначала шубу из горностая, зачем шелка, жемчужные в самоцветах подвески, сафьяновые с золотыми подковами сапожки. Все это было аккуратно сложено в общую груду, Бату-хан жадно пожирал глазами оголенное тело, мясистые мускулистые ноги, пышный бюст.

– Эй, ты Бурундай! Она твоя дарю за верную службу. Ты первый, но не забудь поделиться с остальными.

Бурундай подскочил, его косматые очи впились в тело.

– Разве плохая баба. Одна грудь чего стоит! Залился Батый.

– Это розовое вымя как у самой добротной буйволицы. Беру!

Темник рассмеялся в ответ, обнаженное беспомощное тело возбуждало дикую похоть.

Княгине было всего тридцать шесть лет, она сильно похудела, талия сузилась, проступил пресс, большие груди были упруги и торчали сиськами вверх.

– Оживите ее!

Тургауды плеснули ледяной водой. Княгиня вздрогнула и очнулась. В глазах ее мелькнул ужас, и женщина неуклюже прикрыв руками нагое тело, поднялась и попыталась бежать. Отчаянно замелькали по снегу босые покрасневшие на морозе пятки.

Дюжина тысячников с воем схватило голую деву, повалив на сугроб.

– Ну, вот куда ты глупышка денешься! Отпустите ее!

Воины отпустили Агафью, Бурундай бросился на нее как коршун на цыпленка. Княгиня встретила его ударом колена под дых. Затем ее кулак разнес крючковатый нос монгола. Темник упал, потекла юшка, плюгавый татарин надсадно завопил.