Древо миров
Шрифт:
«Эвохэ! Эвохэ!» — вопила толпа по сторонам повозки, когда, направляемые смелой рукой вислоусого десятского, лошаденки влекли ее посреди праздничной круговерти. Рыцарь Дагёклан чутко поддерживал завернутую в попону даму Абегальду, похожую на куколку, готовую стать прекрасной бабочкой, и продолжал размышлять. Железная Рука бывал в Тарантии и хорошо знал столицу; сидя в повозке, которая давно уже стала частью пестрого шествия, он надеялся увидеть знакомую улицу, где помещалась тайная обитель Ордена кампанариев, замаскированная под скобяную лавку, — с тем чтобы туда направиться, вручив судьбу не — медийки
Он надеялся, что соратники войдут в положение и не станут лишний раз интересоваться, отчего рыцарь Железная Рука бродит по столице Аквилонии в нижнем белье и с голой дамой на руках.
Наблюдениям рыцаря мешала толпа, вздымавшая над головами шесты, увитые виноградными лозами и гирляндами цветов, огромные корзины с разномастными и разноцветными плодами осени, жестяные изображения Митры в образе солнца и куски холстины, раскрашенные в цвета гильдий.
Между толпой блестели яркие искры: стеклянные безделушки простонародья смешивались с драгоценностями знати, странно смотревшимися на потертых крестьянских платьях и заплатанных куртках ремесленников, в которые те рядились. Переодетых вельмож узнать, впрочем, было весьма нетрудно и без драгоценностей: количество заплат и дырок на их одеждах явно превосходило все разумные пределы.
В воздухе висел неумолчный звон тамбалин, блеяли дудки, верещали свирели, гулко и веско били тампаны. Шествия представителей разных кварталов Тарантии сливались воедино на главной улице столицы, ведущей к Храму Тысячи Лучей. Теперь, когда все шли в затылок друг другу, впереди возник серебряный корабль: опережая процессию, он словно плыл по воздуху. На носу и корме возвышались сооружения, похожие на маленькие храмы. И такими же маленькими были матросы: дети, переодетые в морские одежды, — они ловко сновали по снастям, поднимая почти настоящий парус. На палубе корабля высились груды экзотических плодов: бананы, авокадо, струмолы, вилингры…
В двадцати шагах от Храма корабль остановился. Приподнялась пурпурная ткань, скрывавшая носильщиков, те опустили шесты, и серебряный ковчег плавно встал на землю. Мальчишки посыпались вниз по мачтам и принялись кидать в толпу южные фрукты.
Врата Храма растворились, величественная процессия явилась взорам народа. Впереди, облаченный в роскошные голубые одежды, усыпанные золотыми звездами, шествовал Светлейший Обиус. Он воздел руки к ясному небу и возгласил, поглядывая сверху вниз на толпу: «Возлюбленные чада мои! Тарантийцы и тарантийки! В сей светлый день…»
И потекла речь, коей внимали все благоговейно и безмолвно.
И госпожа Ишшу сказала (так, что ее расслышали лишь те, кто сидел в повозке): «Жирнейший хорош. Я стану с ним танцевать».
Рыцарь отвечал мрачно: «Ты зря бросаешь вызов жрецу Митры, дух. Ибо у служителей Пресветлого меч крепок, и имя ему — правда».
«Хочу домой, к папочке», — пискнула тут дама Абегальда.
Стражники осклабились, а пленник, имеющий на шее и конечностях своих железные оковы, вдруг открыл глаза и твердо молвил: «Везите меня на королевский суд, вы должны…»
Он закрыл глаза и снова умолк, вызвав всеобщее недоумение: отчего это узник, свобода коего гуляет рядом, столь жаждет монаршьего разбирательства?
Глава
Вызов
Так молвил чужеземный князь:
— К тебе, властитель, обратясь,
Я изложил все по порядку.
И вот тебе моя перчатка!
— Ты знаешь, государь, что твой отец был мне другом. Посему мне трудно молвить то, что собираюсь.
— Говори!
— Сердце Аримана, могучий талисман Аквилонии, не раз спасавший державу, залог ее величия и процветания…
— Что же? Хадрат, я не думал, что жрецы Асуры ведают сомнения, но — твой голос дрогнул.
— Потому, мой повелитель, что я должен возгласить тебе скорбную весть. Сердце Аримана, возложенное на алтарь нашего храма, засветилось, как прежде…
— Значит, сердце Бога живет? В чем твоя печаль, жрец?
— Талисман засветился, и это значит — он подлинный. Но боги открыли мне, что камень останется безответным в твоих руках, повелитель.
Хадрат достал из-под складок одежды большой ларец с резной крышкой и поставил на стол перед королем, склонил седую голову и умолк. Конн стоял перед жрецом, уже облаченный в парадные одежды, готовый отправиться в приемную залу, дабы принять участие в осеннем празднестве. Он откинул со лба непослушную прядь, подошел к столу, поднял крышку ларца, чувствуя, как дрожат пальцы.
Сердце Аримана! Талисман, завещанный отцом, залог могущества и непобедимости Аквилонской державы… Четыре года он хранился в Храме Митры, и Светлейший Обиус трактовал невнятно о смене эпох и надобности проверок — проверок и еще раз проверок. Не отсутствие ли волшебного кристалла стало причиной смуты, обуявшей Империю? Он не раз задавал себе этот вопрос, и всегда его мысли успокаивал зеркальный щит в оружейной — щит, взявшийся неведомо откуда…
Конн осторожно извлек камень из хранительницы. Кристалл тяжело лег в ладонь. Король ждал, но граненый шар оставался холодным и равнодушным. Лишь на миг почудилось, что в его глубинах мелькнул затаенный отсвет, готовый превратиться в фонтан алого бесплотного пламени, но искра быстро исчезла: может быть, это был всего лишь отблеск солнечного луча, упавшего на талисман сквозь витражные створки окна.
— Что это значит, жрец?..
— Это значит, что боги решили изменить ход событий, повелитель. Тебе не стоит возлагать руки на камень прилюдно.
Конн опустил кристалл обратно в хранительницу и вымерил шагами комнату. Это была его опочивальня, где вдоль стен на полках стояли десятки моделей морских кораблей: галеры, с искусно выполненными экипажами на борту, крутобокие катафракты, маленькие и вездесущие фазелы, ванирские дракары с оскаленными мордами на высоких носах, неутомимые либурны с разноцветными парусами… Конн никогда не выходил в море, но лазурные волны снились ему часто, гораздо чаще, чем стены родной Тарантии. Он видел во сне корабли, идущие под аквилонскими флагами, и полагал, что это воплощаются мечты отца, желавшего водрузить аквилонского льва над всеми странами. Теперь над величием Империи нависла угроза, и ее провозвестником явился старый жрец Асуры, Хадрат.