Древо скрелингов
Шрифт:
Лобковиц двинулся вперед с осторожностью, которая, как выяснилось, была нелишней. Тропа расширилась, свернула в сторону, и перед нами предстал не каменный страж, а несколько живых экземпляров создания, которое мы только что сбросили вниз. Оттуда, где должны быть плечи, вытягивались длинные гибкие ноги и руки, похожие на паучьи лапы. Их огромные головы, заточенные зубы и круглые глаза навевали воспоминания о полотнах Брейгеля.
О том, чтобы вступить с ними в переговоры, не было и речи. На тропе сгрудились шесть или семь ононо. Мы должны были драться с ними либо отступить. Я
Гибкие пальцы обхватили мои ноги, и я до рукояти вонзил меч в лицо ближайшего ононо, расколов его как тыкву и забрызгав себя и его соплеменников мешаниной из крови и мозгов. У этих тварей оказались массивные, но весьма хрупкие черепа. Еще два ононо пали жертвой Равенбранда, который словно обезумел, упиваясь кровью. Я услышал свой собственный голос, который выкрикивал боевой клич Эльрика Мелнибонэйского:
– Кровь и души! Кровь и души для моего повелителя Ариоха!
Я внутренне содрогнулся, подумав, что совершил тяжкий грех, произнеся это имя в мире, который меня окружал.
Но теперь во мне преобладал Эльрик Мелнибонэйский. Врезавшись в толпу отвратительных ононо, я впитывал их грубую жизненную энергию.
Их кровь запульсировала в моих жилах, сообщая мне злобную, практически неодолимую силу.
Вскоре пять из них были мертвы. Тут и там на тропе, все еще подергиваясь, валялись их отрубленные руки и ноги. Несколько конечностей упали в пропасть. Два оставшихся в живых ононо – мне показалось, что это молодые самки – уползали прочь и не представляли для нас опасности.
Я облизал губы и вычистил клинок о жесткие черные волосы ононо.
Лобковиц осматривал труп, сохранившийся в относительной целости.
– Это были последние слуги Хаоса в этом мире, по крайней мере, до настоящего момента. Хотелось бы мне знать, не позовут ли они сюда своих родственников.- Он вздохнул, словно сочувствуя поверженному врагу.
– Все мы – игрушки Судьбы,- заговорил он.- Жизнь – это не план спасения или бегства, а дорога, которую мы вынуждены преодолевать.
Если мы и способны изменить свой жизненный путь, то лишь весьма незначительно.
– Вы пессимист?
– Порой даже самые незаметные перемены становятся решающими,- сказал Лобковиц.- Поверьте, граф Ульрик, меня можно назвать кем угодно, только не пессимистом. Ведь это я и мои единомышленники бросаем вызов самой основе существования мультивселенной.
– А именно?
– Многие полагают, что единственная сила, которая делает бытие реальным – это человеческое воображение.
– Значит, мы создаем сами себя?
– В мультивселенной встречаются и более удивительные парадоксы. Без них нет жизни.
– Вы не верите в Бога, сэр?
Лобковиц повернулся и посмотрел на меня. На его лице появилось странное, удовлетворенное выражение.
– Меня редко спрашивают
Я смутился. Я никогда не испытывал желания вторгаться в духовный мир других людей, но был воспитан в лютеранской вере, и, естественно, у меня, возникли некоторые вопросы. Судя по всему, Лобковиц исповедовал религию торжествующей умеренности, цели и законы которой были понятны и ясно определены.
Равновесие – источник справедливости и творческих способностей, совокупность которых люди и называют гармонией.
Однако о всякой гармонии пришлось забыть, как только ветер вновь начал обжигать наши лица. Он забрасывал нас дождем и мокрым снегом.
Мы почти ослепли и продрогли до костей, но продолжали шагать по горной тропе. Она петляла среди огромных скал и пробегала по узким гребням, по обе стороны которой сияли глубокие пропасти. Казалось, ветер напал на нас, когда мы были наиболее уязвимы.
Кое-где высоко над нами склоны гор начал покрывать снег. Я встревожился, понимая, что если начнется обильный снегопад, мы погибнем. Лобковиц всеми силами пытался успокоить меня, но было заметно, что он сам не верит своим словам.
– Будем надеяться,- сказал он и добавил, цитируя кого-то из англичан:- "Оставив страхи за спиной, с надеждой смотрим вдаль."- Только теперь я обратил внимание на то, что до сих пор мы говорили по-немецки.
Откуда-то издалека донесся едва слышный крик птицы. Лобковиц сразу встрепенулся.
Мы обогнули высокий гранитный столб. Нашим взглядам предстали горные вершины, каскадом спускавшиеся к озеру. Должно быть, у меня отвалилась челюсть. Я помню клубы пара, вырывавшиеся из моего рта. Я слышал, как бьется мое сердце. Неужели это темница, в которую заключена Оуна?
В центре озера я увидел остров. На нем стояла гигантская ступенчатая пирамида из металла, блестевшего отраженным светом.
От берега к острову вела прямая широкая дорога. Она сверкала, будто серебряная полоса на льду. Что это за сооружение? Оно казалась слишком большим для памятника или монумента.
Ветер швырнул мне в глаза жалящий снег. Когда мое зрение прояснилось, озеро и окрестные горы заволакивал клубящийся туман.
Лобковиц сиял улыбкой:
– Вы видели, граф Ульрик? Вы видели огромную крепость? Это город Древа!
– Я видел пирамиду. Из чистого золота. Кто ее построил? Майя?
Лобковиц рассмеялся.
– Так далеко на севере? Насколько мне известно, до сюда отваживаются забираться только пукавачи. То, что вы видели – это общинный Длинный дом какатанава, послуживший образцом для подражания доброму десятку племен. Граф Ульрик, благодарите своего Бога. В одно и то же время мы прошли многими окольными путями, хотя шансов на это было очень мало. По счастливой случайности и благодаря своему опыту мы нашли решение. Мы отыскали дороги, ведущие к нужному месту. Теперь нам остается надеяться, что они выведут нас туда в нужное время.