Древо жизни

Жак Кристиан

— Выйдите все, — приказал правитель провинции.

Неподвижно стоя перед Джехути, юный писец молчал и глядел ему в глаза.

— Что происходит, мой мальчик?

— Я требую правды.

Правитель провинции тяжело опустился в свое кресло и, глубоко вздохнув, положил руки на колени.

— Правды! Достаточно ли вместительно твое сердце, чтобы принять ее? Только знаешь ли ты, что такое настоящее сердце — то, которое служит храмом божественному? Все создается сердцем: оно дает нам знание, думает и замышляет. Поэтому оно должно быть широким, большим, свободно биться

и одновременно быть мягким. А ты, Икер, ты выказываешь слишком большую жесткость с другими и с самим собой! Если твое сердце в смятении, оно становится тяжелым и не может больше принимать Маат. Духовная энергия в нем больше не циркулирует, и твое сознание путается.

— Господин, мое обучение писца научило меня не путать одну вещь с другой и стремиться к ясности в любых обстоятельствах. Да, я уверен, что вы не случайно так благородно ко мне относитесь. У вас есть передо мной долг, не так ли?

— Твое воображение ослепляет тебя, мой мальчик. Я оценил твои качества, вот и все. Только твои заслуги позволили тебе преуспеть.

— Я так не думаю, господин. Я уверен, что вы много знаете о тех людях, которые хотели меня убить, и что, сделав меня одним из главных писцов своей провинции, вы старались уберечь меня. Теперь я хочу знать правду. Почему именно меня выбрали искупительной жертвой, кто за это в ответе, являюсь ли еще до сих пор игрушкой в руках демона, скрывающегося в тени, где находится страна Пунт, аромат которой спасителен для доброго писца?

— Не слишком ли много ты задаешь вопросов?

— Не думаю.

В отчаянии Джехути вцепился в подлокотники своего кресла.

— Чье повеление может заставить меня тебе отвечать?

— Любовь к истине.

— А если эта истина опаснее, чем незнание?

— Я чуть не потерял жизнь и хочу знать, почему и из-за кого.

— Не предпочтительнее ли для тебя позабыть об этих трагических событиях и оценить радости спокойной жизни, которая дает тебе возможность удовлетворять твой вкус к письму и чтению?

— Жить, не понимая, жить в темноте — разве это не худшая из пыток?

— Это зависит от человека, мой мальчик! Большинство людей предпочитают неведение и совсем не желают из него выбираться.

— Это не мой случай.

— Так мне и казалось! Икер, я последний раз прошу тебя: не настаивай на раскрытии того, что должно оставаться тайным.

Сейчас Икер твердо знал, что его предположение было справедливо. Его взгляд разрушил последнее сопротивление правителя провинции.

— Как хочешь, мой мальчик, но ты рискуешь пожалеть об этом. Что касается Пунта, то относительно него никаких сведений дать тебе не могу. Но я слышал разговоры о двух моряках по имени Черепаший Глаз и Головорез.

Икер подпрыгнул.

— Вы... это вы их наняли?

— Нет, они просто проходили через главный порт моей провинции. Их корабль несколько дней оставался у нашего причала.

— Но в архиве нет никаких следов их пребывания! — возразил юноша.

— Документ этот был уничтожен.

— А по какой причине, господин?

— Чтобы избежать, причудливых видений, фантасмагорий.

— Фантасмагорий... Но каких? Должен ли я предположить,

что причина этой махинации — вы?

— Довольно, Икер! Разве ты не понимаешь, что я — твой покровитель? И видеть, как ты разбиваешь себе голову о свою собственную судьбу, выше моих сил!

— Мне нужно сказать все, господин.

— Ты не знаешь, чему себя открываешь.

— Благодаря вам — узнаю.

Джехути снова в отчаянии глубоко вздохнул.

— Эти два моряка принадлежали к экипажу, который имел особые привилегии. Ты действительно хочешь их узнать?

— Неужели я должен вырывать у вас каждое слово?

— Я не являюсь сторонником Сесостриса. Так вот, этот корабль был под покровительством царской печати, и капитан попросил у меня разрешения на короткую стоянку для ремонта. Отказав ему, я бы вызвал конфликт. Давая ему свое согласие, я становился подданным монарха, чью власть я оспариваю. Поэтому я решил, что ни корабля, ни его экипажа никогда здесь и не было. А потом приехал ты со своими вопросами, и твоя личность выбивалась из обычного ряда. Ты не похож на других писцов, Икер. В тебе горит огонь, природы которого ты еще не знаешь. Поэтому я и попытался вырвать тебя у твоего прошлого.

— Куда отправились эти моряки?

— Они поплыли в город Кахун, которому Сесострис придает особое значение. Там хранятся государственные архивы.

— Если я их посмотрю, я узнаю ответы на свои вопросы!

— Ехать туда, Икер, это означает бросить вызов фараону.

— Почему он хотел меня погубить?

— Не знаю, мой мальчик, но мне известно, что никто не может выступать против законного монарха, не погубив себя.

— Истина дороже, чем моя жизнь. Помогите мне еще раз: отправьте меня в Кахун. В любом городе Египта писец, прибывший из провинции Тота, будет встречен хорошо.

— Ты просишь меня отправить тебя на смерть.

— Я безгранично благодарен вам. Если я останусь здесь, закрыв свои глаза и уши, я стану вам плохим слугой.

— Ты взваливаешь на мои плечи тяжелую ответственность.

— Единственный виновник — это я сам. Я убедил вас приподнять завесу и дать мне пойти своим путем. Благодаря вам я стал крепче и чувствую себя способным встретить это новое испытание.

44

В Элефантине, на острове, фараон Сесострис и его приближенные присутствовали на ритуале, который исполнял правитель провинции Саренпут в честь очень почитаемого мудреца Хекаиба. Новая статуя царственного мудреца, жившего в правление VI династии, была только что воздвигнута в храме на его могиле. Она позволяла его КАоставаться на земле и вдохновлять мысль его последователей.

Ни одно недоразумение не омрачило доброе согласие, которое царило между свитой царя и воинами Саренпута. Тем не менее, Собек-Защитник нервничал и беспокоился. Как и молодой Сехотеп, глаза которого все время тревожно смотрели по сторонам, он сомневался в искренности их хозяина и опасался, как бы тот не поставил западню монарху. Что касается генерала Несмонту, он, защищая жизнь своего царя, будет стоять насмерть.