Друг на все времена
Шрифт:
В селе Утевка до сих пор помнят своего талантливого земляка. Сохранилась и его фотография.
По рассказам односельчан Григорий Журавлев умел многое из крестьянских дел, даже править лошадьми. Несмотря на свои физические недостатки, он в детстве каким-то образом умудрился посещать школу и удивил учителей каллиграфическим почерком.
Впоследствии у него самого появились воспитанники – дети, он обучал их живописи.
Что в этой истории более всего волнует? Торжество таланта? Победа воли? Это бесспорно привлекает тоже, но мне кажется, главный герой истории – труд, одухотворенный труд.
Пример из мира техники.
В конце XIX века в Курске жил мальчик Толя Уфимцев, поражавший учителей необыкновенной страстью к математике и технике. Трудно сказать точно, что зажгло эту страсть: завалявшиеся ли дома на чердаке старые чертежи деда, самоучки-астронома, или интересные уроки, но факт тот, что какая-то искра воспламенила юное сердце, и мальчик стал усиленно работать в избранном направлении.
Придя домой из школы, Толя Уфимцев забирался на чердак, разбирал там книги и чертежи и мастерил удивительные приборы. В двенадцать лет он самостоятельно построил паровую машину с золотниковым парораспределением. За ней последовали динамо-машины и планер, оставшийся, правда, незавершенным: простыню для его обтяжки мальчик стащил у родителей, а они ее нашли и отобрали.
Уфимцеву не удалось получить нормального образования. Он рано познакомился с нуждой, за связь с революционерами подвергался всяческим преследованиям.
Но в нем был могучий внутренний настрой, и лишения его не сломили. Он стал выдающимся изобретателем, создал массу конструкций самого различного назначения – от патронов для шомпольных ружей до типографской скоропечатной машины и самолетов.
Крупнейшие наши ученые с уважением отзывались об Уфимцеве – Н. Е. Жуковский, В. Г. Шухов и другие. Максим Горький назвал его «поэтом в области научной техники».
Жизнь Уфимцева ничем не походила на жизнь Журавлева. Но одно сближало самородков: их отношение к своему делу, подвиг труда. Одухотворенного.
И знание – сила. И сознание – сила
Для меня нет интереса знать что-либо, хотя бы и самое полезное, если только я один буду это знать. Если бы мне предложили высшую мудрость под непременным условием, чтобы я молчал о ней, я бы отказался.
42
Сенека Луций Анней (род. между 6 и 3 гг. до н. э. – 65 г. н э.) – римский философ, писатель и политический деятель.
О многом говорилось в предыдущей главе. Но в то же время и об одном: что знание (в данном случае – своей специальности) только тогда используется по-настоящему, когда в этом участвует сознание (сознание энтузиаста, поэта дела).
Заметим сразу, что речь идет не о сознании в научном смысле. То есть не о том сознании, которое имеется в виду в выражениях: «материя первична, сознание вторично», «материя – объективная реальность, а сознание – субъективная реальность» и т. п.
Для нашей темы важно слово «сознание» в более житейском обиходном смысле. В смысле «сознательность». То есть в том, что имеют в виду, когда говорят: «Он сознательный человек – ему интересы общества дороже личных»! Или если привести опять же трудовой пример: «У нас в цехе народ сознательный – контролерам можно не проверять работу рабочих».
Словом, будем пользоваться моральным смыслом.
Сознание – это доброе отношение к людям, к делу.
Договорившись о таком понимании слова, мы можем легко провести разницу между знанием и сознанием.
Знание лежит в основе образования, сознание – в основе поступков и ума.
И хотя каждое из этих двух достижений облегчает приобретение другого – образованному легче стать умным, чем необразованному, а умному человеку легче получить образование, чем человеку глупому,– но в общем-то это вещи разные.
«Не смешивайте, пожалуйста, образование с умом»,– говорят часто.
О разнице между знанием и сознанием можно сказать еще и так: знание больше мне, сознание больше людям.
Ну кому, в самом деле, кроме меня, нужны мои аттестаты и дипломы, если я один наслаждаюсь полученными знаниями? Мои драгоценные бумажки приобретают ценность и для других лишь тогда, когда эти другие видят и для себя прок от моих знаний.
Психологи наделяют ум массой всяких свойств [43] . Тут и пытливость, и глубина, и логичность, и доказательность (то есть умение обосновать свой вывод, свое решение), и гибкость и подвижность ума, и многое другое. Но все служит единой цели: побольше «выудить» из знаний одного для пользы многих.
43
См., например, учебное пособие для педагогических институтов. Психология. Раздел «Качества ума» (см. 249 и далее).
Что же ценнее: знание или сознание?
На мой взгляд, сознание ценнее.
Приведу пример. Он, правда, из области гипотез.
Вспомним: человечество шло вперед благодаря не столько своим знаниям, сколько сознанию, развивавшемуся вместе со знаниями.
Один английский египтолог, то есть специалист по истории Древнего Египта, сделал интереснейший доклад. Доклад назывался: «Зачем фараоны строили пирамиды?»
Вот его суть.
Всегда и все считали, что фараоны строили пирамиды, чтобы увековечить себя. Однако и раньше и сейчас червь сомнения точил иных ученых: привычное объяснение плохо уживалось с логикой.
Ведь пирамиды строились десятилетиями, а в их строительстве участвовали десятки тысяч человек. Что руководило фараонами?
Честолюбие?
Неужели же у молодых – или в зрелом возрасте – египетских царей не было иных способов утолить свое детолюбие, чем погрузиться на всю жизнь в заботы о собственных комфортабельных похоронах?
Положим, «похоронное честолюбие» овладевало стариками.
Но и тут есть неувязка! Какой фараон в преклонном возрасте мог рассчитывать всерьез дождаться окончания строительства?