Друг
Шрифт:
Значит – остается что? Встреча с кем-то. Но с кем?
Таранов стоял на платформе, курил и думал о том, что же произошло здесь четыре дня назад. Уже стемнело, было прохладно. Ветер раскачивал фонарь, и тени все время меняли свои размеры и форму… Славка, похоже, ждал здесь кого-то. Но кого? Своего убийцу? Или убийство произошло случайно?
Почему здесь, на платформе? Может, убийца приехал на электричке? Откуда? Со стороны Соснова или от Пискаревки?
Таранов посмотрел направо и увидел девушку в длинном белом плаще. Она не спеша шла по платформе… Он снова
Под ноги Таранову упала тень. Черная тень девушки в белом. Он поднял глаза – девушка была уже рядом. Лица ее он рассмотреть не мог, потому что фонарь находился у нее за спиной. Цокали металлические набойки. Она сделала еще несколько шагов и остановилась напротив Таранова.
– Закурить не будет? – спросила она, и Иван понял, что нетрезва. Он достал пачку «Кэмэл», протянул. Потом щелкнул зажигалкой, дал огоньку.
– «Кэмэл», – сказала она. В свете зажигалки Таранов увидел молодое и вульгарное лицо. – Богатенький дядя.
Он промолчал и убрал в карман зажигалку. Девица выдохнула дым и сказала:
– Хочешь, отсосу за двести рэ?
– Нет, – сказал он. – Иди отсюда.
– А за сто пятьдесят? – сказала она.
– Я сказал: иди.
– Ну, давай за стоху, если тебя жаба душит.
– Быстро исчезла.
Она пожала плечами, повернулась и пошла. Буркнула что-то матерное. Таранов постоял еще немного и пошел в другую сторону. Зашел в помещение билетных касс и посмотрел расписание электричек в интервале с 23 часов до 0.20. Всего оказалось семь штук: три – в Питер и четыре – за город. Таранов переписал расписание и ушел.
На улице увидел, как девица в белом плаще садится в автомобиль к пожилому дядьке. Длинный, до пят, плащ был расстегнут, под ним – очень короткая юбка… Таранов подумал, что у нее красивые ноги. Хлопнула дверца, и ухоженная «семерка» уехала. Иван сплюнул на асфальт и пошел домой пешком. Жил он рядом. По дороге в магазинчике «24 часа» купил бутылку водки и банку «Доктора Пеппера». Магнитола за спиной продавщицы наяривала старинный шлягер «Моя Марусечка». Таранов бросил водку и жестянку с тоником в сумку, вышел на улицу.
В нескольких метрах от входа двое молотили одного. Из освещенного проема двери неслось:
Моя Марусечка! Моя ты куколка. Моя Марусечка! Моя ты душенька. Кругом все рушится…
Человек, которого били, упал.
…а жить так хочется И так приятно, хорошо мне Танцевать с тобой одной.
Упавшего начали бить ногами. Забьют, к черту, подумал Таранов.
– Отставить! – крикнул он. Один оглянулся, второй продолжал бить ногами тело на земле. Человек пытался закрыть голову.
Моя Марусечка! Танцуют все кругом. Моя Марусечка, танцуем мы с тобой…
Таранов вставил в рот два пальца и свистнул. Теперь на него поглядели оба подонка.
– Отставить, – повторил Таранов. – Убьете же, идиоты.
– А пошел ты на х… – сказал один. Человек на земле попытался встать. Тот, что «послал» Таранова, обернулся назад, к жертве, и сильно ударил ногой в голову. Человек снова упал.
Иван ругнулся и быстро подошел к отморозкам. На него смотрели нетрезвые, злые глаза.
– Ну, тоже хочешь?
– Нет, – сказал он и коротко воткнул два пальца в солнечное сплетение придурку. Тот охнул и согнулся.
– Да я тебя на куски порву, падла! – выкрикнул второй и сунул руку в карман. Таранов молчал, ждал. Из руки урода с металлическим щелчком выпрыгнул короткий обоюдоострый клинок.
Моя Марусечка, танцуем мы с тобой…
– Ну что, обоссался? – спросил урод.
– Нет, – сказал Таранов и сильно ударил его ногой в пах. Звякнуло о бетон железо самодельной выкидухи, раздался вой. Придурок рухнул на колени, согнулся, схватившись руками за свое «хозяйство».
Мгновенно, остро, вспыхнуло желание добить. Может быть, вот такие же шакалы убили Славку… Может быть, эти же самые. Только для того, чтобы отобрать бумажник с тридцатью-сорока рублями. Снять кольцо с пальца… Или просто так – из пьяного куража. Чтобы ощутить свое превосходство над слабым и беззащитным. Потешить свои дебильные амбиции.
Придурок скулил, раскачивался… Таранов присел, схватил его за волосы и рванул голову вверх. В расширившихся зрачках металась боль.
– Кто завалил мужика в среду в Ручьях? – спросил Иван.
– А-а-а-а…
– Ты завалил, – сказал Иван и сильно рванул голову.
– Не-е-е-т.
– А кто? Кто? Быстро, гнида, говори… убью!
– Не-е-зна…
– Он убил? – Таранов кивнул на второго. – Ну, кто? Он?
– Не-е-зна… Нет!
Таранов отпустил волосы, мужик безвольно бухнулся вперед. Что это я? – спросил себя Иван. – Почему – они? В городе ежедневно происходят несколько убийств, десятки драк… почему я подумал, что это именно они убили Славку?
Таранов встал, ощутил спиной чей-то взгляд… он всегда ощущал чужой взгляд… оглянулся. В проеме стоял рослый охранник, из-за его спины выглядывало испуганно-любопытное лицо продавщицы.
– Вызовите «скорую», – сказал Таранов и пошел прочь. «Марусечка» кончилась, вслед ему хрипел Профессор Лебединский.
Дома Таранов, не разуваясь и не включая света, прошел на кухню, налил полкружки водки. Потом распахнул дверцу холодильника. На пустой средней полке стояла тарелка с мертвой амебой подгоревшей яичницы и сморщенными сосисками.
Иван остолбенел. «Это» он делал на завтрак без малого неделю назад, когда пришел Славка со своей проблемой. Иван стоял и смотрел на дряблую ЕДУ. Пищу. Жратву. Завтрак холостяка. Тот самый завтрак, который он смастрячил, когда Слава был еще жив. На секунду ему показалось, что продукты в ярко освещенном пластиковом гробике холодильника разлагаются, распадаются на глазах. Покрываются трещинами, плесенью… Он, словно отгораживаясь от этого, захлопнул дверцу. Он отлично понимал, что этого не может быть, что – даже пролежав в холодильнике неделю – продукты еще съедобны. И вообще он не был брезглив. Ему доводилось есть то, что нормальный человек есть никогда не будет.