Другая Белая
Шрифт:
Показывать музей иностранным гостям — особенно англоговорящим — всегда было для Марины удовольствием. Гости нравились — доброжелательные, настроенные на восприятие. Они не маскировались, как многие соотечественники (особенно из образованцев), показным безразличием, всезнайством или скептической суровостью. Встреча с чудесами делала их счастливыми, они этого не скрывали. А осчастливить кого-то за часовую экскурсию — дорогого стоит! Их отзывчивость окрыляла: благодарная работа! И еще… Они не боялись смотрителей. Даже в те годы, когда смотрителями в Маринином музее работали серьезные пенсионеры из известной фирмы, и их окрики «не трогать!», «не фотографировать!», «идти по дорожке»
«Посмотрим, что за гости», — думала Марина на бегу. Гостей было двое — средних лет мужчина и его дочь лет двадцати с чем-то. Оба высокие синеглазые, девушка вот только очень полная — не в отца. Оба были какими-то уж слишком сосредоточенными на чем-то своем, тем не менее смотрели, слушали и благодарили искренне. Управилась с ними за полтора часа и бегом назад, в свой кабинет, где ее уже ждали: сама совещание назначила.
Через день приятельница позвонила снова:
— Они приглашают нас в ресторан, пошли, а то обидятся.
Ресторан «Кафе Пушкинъ» был совсем недалеко от дома. Марина любила этот ресторан: в нем праздновали свадьбу старшего сына.
Здесь Марина смогла рассмотреть Дэвида. Хорошее лицо: есть то, что в мужских лицах важнее красоты, — значительность. Правда, есть некий оттенок высокомерия, несвойственного, как она уже знала, его соотечественникам. Волосы очень коротко подстрижены, обнажают красивой формы череп. Гордый, видать: раз уж появилась лысинка, лучше убрать остальное самому, чем светиться. Резонно, но слишком экстремально, на ее вкус, — она бы предпочла остатки волос. Может быть, в Европе это и выглядит элегантным, но в отечественной действительности бритый череп наводит на слишком явные ассоциации.
«И что-то вы на меня так пристально смотрите, мистер?» — Она мысленно погрозила ему пальцем.
Он не угадал ее мыслей и ответил добром:
— Вы самая знающая женщина из всех, кого я встречал в жизни.
— Нет! — она услышала свой явно нетрезвый и слишком громкий голос. — Я не знаю очень многого! Я ничего не знаю об электричестве, и почему самолет летает не имею ни малейшего понятия.
— Но вы и не должны, — с улыбкой ответил он, — ваша область — история, а не наука.
Работу малую висок еще вершил… [24] Марина перевела, и они с приятельницей дружно расхохотались.
24
Б. Ахмадулина «Прощание».
— Вот это вы точно сказали: история — не наука, а продажная девка… кого забыла… вспомнила — политиков.
— Не история, а генетика, и не политиков, а империализма, — подсказал сын приятельницы.
Посмеялись под недоуменным взглядом Дэвида. Оказывается, он и не думал шутить: в его стране среднее образование не было всеобъемлющим, как у нас: одиннадцати-двенадцатилетние ученики выбирали или «искусство», включавшее историю и литературу, или «науку», то есть математику, физику, химию, биологию.
Вина было выпито немало. Марина пьянела быстро. Только этим она могла объяснить посетившую ее постыдную мысль: «Если бы он был близко-близко, и никаких преград между нами…» Ее интимная жизнь была на точке вечной мерзлоты, проще сказать, ее не было совсем. Марина не отказалась от его предложения проводить — минут десять пешком. Проводил до подъезда. Расставаться не хотелось.
— Хотите, я покажу вам типичный старый московский двор?
Вошли в темноту двора, Дэвид повернул ее к себе и поцеловал.
— Действительно, очень хочется крепкого кофе. Полцарства — за чашку кофе.
— Растворимый только…
— А я другого и не пью.
Вошли в подъезд, провожаемые взглядом консьержки, поднялись на пятнадцатый этаж. Марина открыла дверь в квартиру, которой теперь уже могла гордиться. Сразу напротив входа была гостиная с аркой и окном во всю ширину стены. Дверь на длинную остекленную лоджию Марина, когда уходила, оставляла открытой для проветривания. Низкие окна не скрывали так любимый Мариной городской пейзаж — вид на огни и башни Садового кольца. Она не устояла от искушения подвести Дэвида к окну, а он вдруг как-то обмяк, начал оседать на пол.
Марина подтащила стоявшее рядом кресло, зажгла люстру — его лицо было белым, как полотно.
— У меня страх высоты, — прохрипел.
— Кофе?
— Чай, пожалуйста, и покрепче и музыку тихую, если можно. И шторы задерните, пожалуйста.
Он начал глубоко вдыхать в себя воздух. Минут через двадцать лицо порозовело, голос восстановился.
— Простите, думал избавился, но нет. Акрофобия, называется. Вынужден был прилететь в Москву из-за дочери. Она здесь английский преподает. У нее проблемы личного характера. Уладить не удалось. Летел впервые в жизни. Теперь со страхом думаю о новом полете.
Посидев еще полчаса, попросил Марину вызвать такси. Было около часа ночи. Такси пришло через десять минут.
— Я могу вам звонить?
— Конечно. — Записала номер в записной книжке и вырвала страницу. Все равно, менять, столько в ней ненужной информации.
Проводила до лифта, нажала кнопку, дверь закрылась. Вниз — не вверх, доедет.
Вернулась в квартиру. Как-то сразу обессилела, как будто это у нее был приступ той самой акрофобии. Еле доплелась до кровати, рухнула на нее, вспомнила их поцелуй во дворе рядом с мусорным баком… По всему телу прошла дрожь, застонала, с этим и заснула. Проснулась с чувством острого недовольства собой: как могла она пригласить первого встречного-поперечного варяжского гостя в свой мир одинокой женщины? Сколько еще ждать, когда уймется плоть? Режиссер Эльдар Рязанов, где же смерть желаний?
Пришел май. Сразу и неожиданно стало жарко. Открыла окна во двор. Откуда-то доносился Высоцкий: «Париж открыт, — но мне туда не надо». Подумала: «А, может быть, мне туда-то как раз и надо? Скоро отпуск… Все веселее, чем в Турцию одной». В месяц ее рождения Марина старалась уехать куда-нибудь. Когда была замужем, собирала гостей. Осталась одна — с гостями начались проблемы: они ведь общие были, неловко себе забирать.
Марина оплатила тур на десять дней. Прилетела и в тот же день встретилась с давней знакомой Полиной, русской, но рожденной и прожившей всю жизнь в Париже. Несколько лет назад ее привела в музей их общая знакомая. С тех пор перезванивались, встречались и в Москве, и в Париже. Полина была старше Марины лет на десять, но сказать о ней «дама в возрасте» не повернулся бы язык: она была просто женщиной — красивой и ухоженной. Встреча с ней всегда поднимала тонус: хотелось выглядеть так же естественно-элегантно, стильно, так же, как она, свободно ориентироваться во всех направлениях современного искусства, моды.