Другая улица
Шрифт:
Я тогда, как и теперь, в психиатрии не разбирался вовсе. Но чутье мне тогда подсказывало: нельзя приходить в светлый разум резко, одним махом, нельзя об этом объявлять в одно прекрасное утро. Постепенно надо… Так я и сделал. На очередной беседе улыбаюсь этак смущенно: ох, доктор, вы знаете, что-то мне начинает казаться, что не было никаких таких ужасов, что они попросту примерещились… Вот впечатление такое… Вижу, глаза у него заблестели. Клюет…
И еще несколько дней я помаленьку возвращался в ум. Стал им поддакивать: ну да, конечно, все правильно описываете, доктор, так примерно и было – от дикой жары мозги плавились и голова болела страшно, кружилась, перед глазами сначала разноцветные пятна плясали, чудилась всякая ерунда наподобие того,
Одним словом, постепенно выздоравливаю. Хорошо идет. Правда, они меня держали еще дней десять, беседовали каждый день – но колоть стали реже, и таблетками уже не закармливали. В конце концов не просто выписали – с формулировкой «годен без ограничений». И направлением обратно в дивизию.
Вот только когда я уже переодевался в свое, пришел тот, с тремя шпалами. Задумчиво так говорит: интересные дела, товарищ младший комвзвода, получается, что далеко не все мы знаем о солнечном ударе и его последствиях. Лейтенанта вашего за этот месяц удалось чуточку привести в себя, но он упрямо твердит, что на его глазах живой песок утащил вашего Шикина, что твари эти сторожили вас в броневике…
Ну, ешкин кот, может, так оно и есть. А может, он меня проверяет, подлавливает. Нет уж, как бы там ни было, а держаться нужно прежней линии. Сделал я рожу валенком, плечами пожимаю: «я в вашей медицине, товарищ военврач второго ранга, совершенно не понимаю, вы уж сами разбирайтесь, а лично я теперь точно знаю и понимаю прекрасно, что весь этот кошмар мне после солнечного удара привиделся». Оч-чень пытливо он на меня посмотрел – но ничего не сказал, выпустил…
И двинулся я, согласно предписанию, в родную дивизию, под Тегеран. Там и застрял ровнешенько на четыре года, почти день в день – четыре года да еще около недели. Сначала, как многие, рвался на фронт, написал не один рапорт, только всем рапорты сначала заворачивали, а вскоре отжучили так, что мы и писать перестали…
Стыдновато было потом, конечно. И от фронтовиков приходилось слышать… разное. Ну, легко догадаетесь: мать-перемать, мы там кровь проливали, а вы по тылам кантовались… И что ему ответишь? Что мы не по своей охоте? Что нас, таких, тысячи? Что и в Закавказье, и на Дальнем Востоке, и в Иране, и в Монголии так всю войну и простояли многие дивизии, исключительно оттого, что командование так велело? Язык не поворачивался – особенно если он без руки-ноги…
Вот потому-то, когда меня в августе сорок пятого перевели-таки на Дальний Восток и стало ясно, что пойдем бить японцев, я как на крыльях летел. И первые дни – как, кстати, и многие «дальневосточники» тоже – буквально лез на рожон. Пришло много фронтовиков, хлебнувших полной ложкой, хотелось доказать, что и я не хуже, реабилитироваться за беззаботное иранское житье-бытье. Хорошо, командир оказался умный, поговорил со мной по душам, я и перестал лезть дуриком в полный рост впереди всех, вспомнил финскую и стал поосмотрительней.
А что до Ирана… Знаете, хотелось бы присочинить что-нибудь жутко завлекательное, как в романах: мол, однажды встретился я в чайхане со старым седобородым персом, и рассказал он мне старинные легенды про чудищ из живого песка, испокон веков живущих в пустыне…
Только ничего такого не было. С персами я почти что и не общался, а о тех тварях больше ни от кого не слышал (лейтенант, кстати, так и не вернулся, подозреваю, заупрямился и не догадался сделать, как я, и огреб медицинского гостеприимства по полной). Я потом, там же в Иране, кое-что узнал. Оказалось,
Вот взять ящеров с острова Комодо… Ага, читали книжку? А фильм не видели? Французы еще и цветной фильм сняли, я его видел, когда вы еще в пеленках были – а позже его и не показывали уже. Ведь только после мировой окончательно убедились, что на острове живут ящеры в три метра длиной – а до того летчика, который их первым увидел, в психушку засунуть хотели, а то и засовывали…
Конечно, твари из живого песка – это понеобычнее. Кое-что я до сих пор не понимаю и сам. Вот, скажем, что они жрут в остальное время? Когда им не выпадает подарочка судьбы вроде нашего застрявшего броневика? Или как-то устраиваются? Как удавы – заглотнул пару кроликов – и месяц сыт?
Словом, кое-чего я сам не понимаю. Но верите вы или нет, однако все тогда именно так и было, как я рассказал. Хорошо хоть, седых волос не прибавилось, обошлось как-то…
Морды сытые
Произошло это осенью сорок второго, в самом начале сентября. Как потом оказалось, самое страшное время Ленинградской блокады было позади, но тогда мы этого не знали. Жизнь все равно была… нелегкая и невеселая. Я вам не буду рассказывать никаких подробностей. Не хочу. Мало кто рассказывает. Тормоз какой-то стоит в мозгах и вяжет язык. Я вам просто расскажу один странный случай и расскажу свои соображения по этому поводу. Вы от них можете отмахнуться, но я все равно расскажу…
Я тогда служил в НКВД. Наш отдел параллельно с уголовным розыском занимался всевозможными подпольными торгашами, всеми этими суками, которые на буханку хлеба выменивали золото и камни, а на баночку масла – картины старых мастеров. Было, я всяких сокровищ насмотрелся… Почему еще и мы? Да потому, что в этих кругах были разные хитрые переплетения, именно там порой и всплывала немецкая агентура. Не придуманная, а самая настоящая. Ее хватало. Так что интерес там был не один только милицейский.
Работали, как могли, на пределе, хотя еле ноги волочили. Если услышите сказочки, что мы якобы обжирались или просто сытно жили – плюньте в рожу. Честью клянусь, жили самую капельку получше людей с рабочими карточками. У Васьки – фамилия ни к чему – эта капелька ни жену, ни детей не спасла. Умерли. И почти все родные. И чуть ли не весь его подъезд. Он потом застрелил одного… торгаша. Парень сорвался. Там сливочное масло литровыми банками, сало пластами, царские червонцы в узелках, много чего еще. Вася затрясся, побледнел, вынул пистолет – и в лоб. Начальник у нас был правильный мужик. Оформили «при оказании вооруженного сопротивления», а Васю отправили на фронт, что было и не наказанием, в общем. Все мы не один рапорт написали…
Мы тогда вели одну интересную квартирку. Где как раз и мелькнул крайне любопытный по нашей линии типчик. По уже имеющимся данным тянувший не на спекулянта, а именно что на немецкого агента. Впрочем, быть может, и финского, мы еще не знали точно.
Уже было установлено круглосуточное наблюдение за домом. Черный ход держал Ревмир, а мне выпало парадное. Было это… ну, скажем, в историческом центре Ленинграда. Что ни дом – то история. Разные знаменитые люди когда-то жили…
Позиция у меня была хорошая – на другой стороне улицы, под аркой над входом во двор. Никакого уличного освещения, я в густой тени, меня с улицы незаметно совершенно, а мне прекрасно видно и улицу, и парадное. Ночь стояла светлая. Бывали наблюдательные позиции в сто раз неудобнее, но не об этом разговор.