Другая женщина
Шрифт:
– Ну, как продвигается твое новое романтическое увлечение? – поинтересовалась моя невестка Лора, ненадолго оторвавшись от знаменитой маминой жареной картошки.
Я просто кивнула: рот у меня был набит хрустящим йоркширским пудингом. И потом ответила, улыбаясь:
– Хорошо продвигается.
– Вижу, вижу характерный блеск глаз, – заметил папа. – Я ведь тебе говорил, Валери? Я сказал твоей матери пару недель назад, что у тебя опять появился в глазах этот блеск.
– Опять? – переспросила я.
– Я ведь говорил, Вэл? – воззвал он в сторону кухни,
– Да что значит «опять»? – засмеялась я. Мы со Стюартом сделали друг другу большие глаза. Рождество – не Рождество, если папа не переусердствует по части хереса.
– Он хочет сказать – впервые со времен Тома, – проворчала мама, врываясь в столовую все в том же непременном фартуке. Мне, наверное, никогда не понять, почему она его надевает только на Рождество, хотя готовит почти каждый день. – Честное слово, Джеральд, деликатности у тебя, как у…
Я выжидательно посмотрела на нее.
– Ну же, ма, – потребовал Стюарт. – Деликатности, как у?..
– Деликатности, как у… – повторила она. Никто не знал, куда она собирается вырулить с этой своей фразой.
Я фыркнула.
– У нас тут одновременно идут три разных разговора, – простонала мама, изображая протест. Она прекрасно умеет делать вид, что для нее все это чересчур, но я точно знаю, что больше всего на свете она обожает, когда вокруг нее – вся семья. А теперь она особенно довольна, потому что появилась маленькая Софи.
– Так чьи там глаза блестели? – негромко спросил папа, словно обращаясь к самому себе.
– Ты говорил про глаза Эмили. – Мама округлила свои собственные. – Потому что у нее новый молодой человек.
– Когда же меня с ним познакомят? – громко вопросил папа. – Надеюсь, он не скотина, как тот, другой.
– Джеральд! – воскликнула мама. – Выбирай выражения.
– Сколько вы уже вместе? – спросила Лора с неподдельным интересом.
– А, всего три месяца, не очень долго, – небрежно ответила я. И тут же пожалела, что выбрала такой тон: получалось, что у нас с Адамом – просто мимолетный романчик. – Но я бы хотела, чтобы вы с ним познакомились.
– Главное, смотри, чтобы он с тобой хорошо обращался, а не как тогда. Не вздумай мириться ни с какими его…
– Джеральд!
Мы все расхохотались, и я пожалела, что с нами нет Адама. Мне очень хотелось, чтобы он встретился с моей безумной семейкой. Просто чтобы он знал, во что ввязывается.
Я уехала очень неохотно, зная, что мне будет не хватать пьяной игры в шарады и маминой неспособности запомнить, сколько слогов в «Танцующем с волками». В ходе игры Стюарт каждое Рождество загадывал ей название этого фильма – исключительно для того, чтобы все мы полюбовались, как она пытается беззвучно его произнести. И тем не менее каждый год она вела себя так, словно вообще впервые слышит об этом названии.
– Береги себя, детка, – проговорила мама, обнимая меня в дверях.
Если бы я ехала не к Адаму, то так бы и осталась в ее теплых объятиях. От нее исходил аромат глинтвейна и апельсинов.
– Спасибо, мам. Позвоню, как приеду туда.
– Как насчет эгнога на дорожку? – спросил папа, подходя к дверям. Колпак на нем сидел набекрень. –
– Ей нельзя, Джеральд, – с укором заметила мама. – Она же за рулем. И кто вообще пьет эту гадость?
Я мысленно улыбнулась, всех расцеловала на прощание, еще чуть-чуть потискала малютку Софи, а потом все-таки выволокла себя на холод. Дороги оказались пусты, что и неудивительно: вероятно, большинство здравомыслящих людей уютненько устроились дома или в гостях на всю ночь – не желая покидать тепло очага и не в силах противиться искушению принять еще одну рюмочку хереса.
Уже стемнело, когда я остановила машину возле коттеджа Памми – одного из пяти одинаковых каменных домов, жавшихся друг к другу. Не успела я выключить фары, как белая деревянная дверь распахнулась и на крыльце появилась массивная фигура Адама. Изо рта у него вырывались клубы пара, а из гостиной за его спиной – теплый свет.
– Давай же. – Он поманил меня, словно мальчишка, возбужденный праздником. – Ты поздно. Скорей.
Я посмотрела на часы: 17:06. Я опоздала всего на шесть минут. Мы поцеловались на крыльце. Казалось, я не виделась с Адамом целую вечность. На самом деле прошло всего три дня, но среди них затесалось Рождество, а в такое время чувствуешь, словно растранжирил целые недели, сидя в четырех стенах, пялясь в ящик и наедаясь до тошноты.
– М-м-м, очень по тебе скучал, – шепнул он. – Заходи. Мы тебя ждали. Сейчас подадут обед.
– Обед? – Я на секунду замерла. – Но…
Он снова поцеловал меня, пока я снимала пальто:
– Мы все ужасно проголодались, но мама настаивала, чтобы мы тебя дождались.
– Все? Но… – начала я. Слишком поздно.
– А вот и она! – провозгласила Памми, просеменив ко мне и взяв мое лицо в ладони. – Бедняжка, вы совсем заледенели. Входите, вас пора накормить. Это вас согреет.
Я вопросительно взглянула на нее:
– Не беспокойтесь обо мне, я только что поела…
Она уже повернулась и теперь уносилась в сторону кухни.
– Надеюсь, вы проголодались, – окликнула она меня оттуда. – Я наготовила на целый полк.
Адам протянул мне бокал шампанского, и в своем издерганном состоянии я была рада этой холодной щекотке на языке.
– Что у нас к чаю? – спросила я, стараясь произнести слово «чай» как можно легкомысленнее, словно тем самым я могла сделать так, чтобы это и было просто чаепитие.
С приклеенной улыбкой я выслушала ответ Адама:
– Легче сказать, чего у нас нет.
– Адам, но я не могу… – сделала я еще одну попытку. Мы уже входили в столовую. Увидев стол, очень красиво накрытый на четыре персоны, со сверкающими подложками под тарелки, белыми накрахмаленными салфетками, аккуратно свернутыми в серебряных кольцах, и декоративную вазу посередине (с бузиной и сосновыми шишками), я поняла, что у меня не хватит духу продолжить эту фразу.
– Вот, прошу, – певучим голосом объявила Памми, внося два блюда, на каждом – полноценный рождественский обед со всеми полагающимися гарнирами и приправами. – Это для вас. Я вам припасла еще одну тарелку, потому что знала – к тому времени, как вы сюда доберетесь, вы успеете проголодаться.