Другая жизнь
Шрифт:
— В ФСБ? Еще лучше! Мы и там поможем, не сомневайтесь!
Курасов замялся, соображая. Наверху все связаны друг с другом. Мелкие подковерные игры не в счет — по большому счету никто никого не сдает. В его ли положении играть роль принципиального мальчика, юноши, ступающего на скользкую тропу политики? Сметливый ум Курасова просчитывал выгоды. Если «Улисс» поможет ему в ФСБ с карьерой, почему бы в свою очередь не помочь им? Взаимная выгода очевидна. Опять же, этот вкрадчивый директор обещал бонус.
— А что я конкретно могу для вас сделать? Я ведь еще не сотрудник, я не знаю всего, всех деталей. — Петр заранее хотел подстраховаться,
— Хм! — директор задумался, — а что вы сейчас должны сделать? У вас есть поручение?
— Я? Мне надо передать номер телефона Алексея, чтобы его вычислили и перехватили, пока он не отдал вам информацию.
— Вот видите, а говорите, что не знаете деталей, — голос в трубке звучал удовлетворенно, — так передайте им номер своего коллеги. Раз люди просят, надо помочь!
— То есть как? Они же его найдут, заберут флэшку, вы её не получите.
— Это, смотря какой номер вы отправите. Никто не мешает исправить одну правильную цифру в номере на ошибочную. Всего одну цифру из десяти. Зато потом, если возникнут разборки, сможете сказать, что случайно описались, и никто вас ни в чем не заподозрит. Маленькая описка. Такое часто бывает! А мы выиграем время, встретимся с Алексеем и решим все вопросы. Ну как? Окей?
— Мне надо подумать. Я вам перезвоню! — волнуясь, ответил Курасов и отключился. Он, конечно, не мог не волноваться — на карту поставлено слишком многое и Петр осознавал это. Как бывает в таких играх: «Или пан, или пропал».
В животе у него громко заурчало, а жестокие спазмы, какие бывают при расстройствах желудка, заставили побледнеть от боли. Лоб покрылся бисеринками холодного пота. «Вот отстой! Как не вовремя!» — мелькнуло в голове. Он испугался, что придется часто бегать в туалет, но сидение на унитазе в такой важный момент никак не входило в его планы. «Надо это прекратить. Немедленно!»
Он присел на корточки возле кресла — где-то читал, что в таком положении боли в животе утихают быстрее, а чтобы никто из сотрудников не заподозрил его в неадекватном поведении, молодой человек сделал вид, что ищет на полу упавшую ручку. Петр шарил рукой вокруг ножек, возле себя, а сам прислушивался к боли. Должна же она пройти! Он же просто волнуется, у него нет аппендицита!
Ему казалось, что нет ничего страшнее, как быть застигнутым врасплох воспалением слепой кишки. Это были детские страхи. У его отца вырезали аппендицит, и операция была тяжелой, почти на грани. Отец сам был виноват — затянул с походом к врачам. С того времени Курасов с маниакальным подозрением относился к любому покалыванию в правом боку, подобно тому, как Маяковский сделался фанатом чистоты после смерти отца, получившего заражение крови из-за скрепки.
Боль постепенно отступала. Теперь, вместо бледности и холода пришло ощущение жара. Его широкие скулы покрылись румянцем, словно он только что пришел с мороза, уши горели. Молодой человек поднялся, застегнул пиджак, поправил галстук, съехавший на бок. Мысли бежали по кругу, всё время возвращаясь к предложению директора «Улисса».
Он прошелся по офису, безучастно глядя на коллег, захваченный глубокими думами. Ему показалось предложение директора агентства заманчивым. Действительно, кто его упрекнет, если он перепутает номер? Случайность. От неё никто не застрахован! В Доме Отдыха они ведь тоже случайно натолкнулись на Симакова,
Солнце периодически выходило из-за туч, прокладывая между столами сотрудников отдела желтые узкие тропинки, и Курасов машинально ступал по ним, старался не отходить в сторону, не попадать в тень. Словно солнечные дорожки падали не на зеленый ковролин, а вели через топкие болота, в которых, если оступиться, могли погибнуть его оправдания.
Он начал прикидывать последствия.
Евграфов может наорать на него, обматюкать, но дело будет сделано — «Улисс» получит свое. Алексей, в конечном счете, получит Ирку. А дело против «Россервиса» и без флэшки не развалиться, ведь улик достаточно.
«Интересно, куда подевалась Вера? — вдруг подумал Курасов без всякой связи с предыдущим, — её до сих пор нет. Не поехала ли она с Лёхой на обмен?» Однако соображать на эту тему было уже некогда — следовало срочно звонить директору агентства, да и Евграфов заждался.
Петр набрал номер Ярослава Юрьевича.
— Я согласен! — сообщил он, — сделаю, как вы сказали.
— Тогда наши договоренности вступают в силу! — ответил директор «Улисса».
Глава 13
— Как тебе здесь нравится? — Вера спрашивает Алексея, оглядывается по сторонам, улыбается. Она дома, чувствует себя в своей стихии.
Они ужинают в ресторане отеля «Негреско», в Ницце. Вечер. Солнце садится за горизонт, бросая багровый отблеск на розовые волны, катящиеся далеко внизу. С высоты кажется, что отель — это огромный белоснежный лайнер, выходящий из порта в открытое море. Вдоль бортов этого лайнера медленно движутся горы, внизу проплывает залитый вечерними огнями город. Впереди, до самого горизонта, блестящие, переливающиеся в закате волны бескрайнего моря. Кажется, что сейчас прозвучит прощальный гудок, и лайнер покинет берег, увозя своих пассажиров в романтическое путешествие.
Их столик стоит у самого окна, огромного, от потолка до пола, и потому им прекрасно видно, что делается вокруг: как катятся волны, как садится солнце, как летят по вечерним улицам яркие точки автомобильных фар, разлетаясь, словно искорки бенгальских огней.
У них самих такой же огонек, потому что на всех столиках в зале горят маленькие свечки, а электрический свет приглушен и неярок. Он не портит общей атмосферы интимной дружеской обстановки.
Сегодня вечером у обоих лирическое настроение.
Это второе свидание. Первое, случайное и относительно короткое, состоялось в Бордигере. Вера тогда приехала к Алексею с заказом на яхту, они целовались у окна, затем оказались в его квартире, в одной кровати. Потом он повел её по приморским кафе и барам, показывал свои любимые места. Но это было еще не всё.
Не удержавшись, Алексей взял свой красный «Феррари» и повез Веру к домику на окраине городка, тому самому, окруженному белой стеной. Они вышли на плато и долго стояли, обнявшись, смотрели на море. Высокая трава чутко трогала колени, словно призывая их, предлагая опуститься на её мягкое лоно. И они опустились. Лежали в ней, подхваченные дурманящими запахами земли и соленого моря, любили друг друга, двигаясь в полусне, с затуманенным сознанием, будто плывя на качающейся палубе яхты. И она баюкала их нежно и ласково.