Другая Золушка, или Четыре Часа До Полуночи
Шрифт:
Вспомнив о крестной, Злата нахмурилась, в памяти ожили картины довольно болезненного прощания с красавицей-ведьмой. Маргарет была откровенно раздражена и почти грубила, отказываясь проявлять хоть малейшую сентиментальность, а на попытки крестницы выразить свою горячую признательность отвечала весьма холодно. В конце концов, Злата окончательно смутилась (что случалось с ней крайне редко) и растерянно замолчала, не зная, что еще можно сказать, да и стоит ли.
"Прости, Золушка...
– смягчилась Маргарет,
– Я не умею и не люблю прощаться. А ведь прощаюсь я не только с тобой... но и с самой собой"
Невольно тронутая, Злата подалась к крестной и пылко сжала ее тонкую руку с украшенными перстнями пальцами.
"Может, не стоит ничего предпринимать?
– в порыве благородства предложила куртизанка.
– Я как-то прожила почти 30 лет... и дальше проживу... и без принца"
Маргарет насупилась и вырвала руку, брови ее сошлись над переносицей.
"Нет, Золушка, - не глядя на крестницу, холодновато обронила женщина.
– Все решено!"
Маргарет говорила твердо и уверенно и все-таки казалось, она убеждает в первую очередь саму себя. Подавив вздох, ведьма наконец-то подняла взгляд на Злату, в глазах ее сквозила смутная боль.
"Мне жаль только одного, милая девочка...
– с непривычной мягкостью произнесла она, и у далеко не юной "девочки" сжалось сердце от непривычной ласковости тона.
– Мне жаль, что мы с тобой так мало общались... надеюсь, мой аналог из прошлого исправит эту оплошность"
Злата не успела ничего ответить - Маргарет порывисто обняла ее, быстро чмокнула в щеку и, тотчас отстранившись, вновь нацепила маску ледяной надменности. На этом прощание завершилось, оставив у недавней куртизанки крайне неприятный осадок и ощущение недосказанности.
И вот теперь она стояла перед зеркалом, рассматривала себя юную и преображенную... и с болью сознавала, что цена этой молодости - жизнь родного человека, женщины, с которой она, Злата, не успела как следует познакомиться... а сейчас уже поздно. Поздно для всего...
6а
– Злата!
– низкий грудной голос Катрин звенел от раздражения.
– Сколько еще можно ждать?
Злата скрипнула зубами от досады и закрыла глаза, мысленно считая до 10. Терпение ее было на исходе. Внешне совсем молоденькая, в глубине души она оставалась опытной бывалой женщиной, привыкшей, чтобы с нею считались... и мириться с положением служанки оказалось куда труднее, чем годы назад, когда она на самом деле была юной.
Сделав глубокий вдох, Злата снова открыла глаза и обернулась к столу, за которым сидели ее мачеха и сводная сестра - несмотря на теснейшие кровные узы, не очень похожие друг на друга. Крупная, пышнотелая,
– Мы голодны, - напомнила о себе Катрин, презрительно кривя пухлые чувственные губы.
– Долго еще ждать завтрак?
Злата окинула ее полное выразительное лицо хмурым взглядом, с трудом скрывая отвращение.
– Минут 15, - холодно сказала она после тягостной паузы, изо всех сил стараясь придать голосу какое-то подобие покорности.
– Так долго?!
– возмутилась Катрин. Глаза ее злобно сверкнули.
– Чем ты, любопытно узнать, занималась все утро?!
"Любовалась своим помолодевшим отражением!" - хотелось ответить Злате, но она огромным усилием воли взяла себя в руки и сдержанно ответила:
– Убиралась...
– Это надо было сделать вечером!
– рассердилась Катрин.
– Теперь все планы придется сдвигать! Поторопись, Злата!
– Да, поторопись, мне еще к модистке нужно успеть, - вставила Линда. Она говорила, растягивая слова, с легкой ленцой, видимо, полагая, что это звучит аристократично, хотя на самом деле подобные интонации делали ее еще более скучной и унылой.
"Модистка тебе не поможет!" - мысленно фыркнула падчерица Катрин, злорадно разглядывая ненавистную сводную сестру, которую вовсе не красило расшитое стразами дорогое домашнее платье лимонного цвета. Мачеха была гораздо старше, но смотрелась в своем роскошном халате из лилового бархата намного эффектнее юной дочери. Да и сама Злата в крайне простом рабочем наряде была привлекательнее вечно недовольной Линды.
– Что ты спишь на ходу?!
– прикрикнула Катрин.
– Давай уже, шевелись, в конце концов!
Злата едва удержалась, чтобы не вспылить. Сердито отвернувшись к плите, она принялась демонстративно греметь посудой, мысленно повторяя: "Принц Луи, новый шанс, бал...". Ей-богу, терпеть подобное высокомерие со стороны близких, казалось бы, людей было невыносимо!
Вскоре Злата подала нелюбимым родственницам чуть подгоревшую яичницу-глазунью и, мрачно выслушав их недовольство, скрылась в крохотной кухоньке. Там нервы девушки, наконец, сдали, и она, плюхнувшись за грубо сколоченный деревянный стол, устало уронила голову на сложенные руки. Пару мгновений спустя ее волос коснулись чьи-то теплые, шершавые и очень ласковые ладони, и мягкий голос, утешая, произнес: