Другие грабли. Том 2
Шрифт:
— Я не выпрыгивал. Здесь и кустов-то приличных нет.
— Довели страну, — сказала Ирина. — Приличному человеку даже выпрыгнуть неоткуда.
— Экология не очень, — согласился я. — Собственно, я по этому поводу и отсутствовал. Пытался разобраться с одной глобальной экологической проблемой, которая грозит всем нам.
— Чем грозит?
— Вымиранием.
— Красивая история. И главное, свежая. То есть, сказок про комитет больше не будет? — уточнила она. — Теперь ты будешь петь другие песни? Ты и экология — это еще смешнее, чем… чем вообще все.
—
— Если она на самом деле долгая, то самое время начинать ее рассказывать.
— Ты мне не поверишь, — сказал я. — Но прежде, чем я начну рассказывать, и ты мне не поверишь, хочу сразу заострить твое внимание на одной детали. Если бы я хотел тебе наврать, то придумал бы куда более убедительную и правдоподобную историю чем та, которую ты сейчас услышишь.
Она два раза хлопнула в ладоши.
— Эти аплодисменты тебе за увлекательный анонс, — сказала она. — Все остальное будет по результатам основной части повествования.
Аванс за анонс, так сказать.
Но она не послала меня к черту, не залепила пощечину, не ушла, выпрямив спину и гордо расправив плечи. Она все-так была готова меня выслушать, несмотря на прошедшие четыре года.
Это внушало мне определенный оптимизм. Весьма сдержанный, разумеется.
— Может быть, нам не стоит стоять вот так посреди улицы, словно мы выясняем отношения? — спросил я.
— Какие отношения?
— Вот именно, — улыбнулся я.
— Василий, давай уточним кое-что на берегу, — сказала она. — Я хочу услышать объяснения просто потому, что хочу услышать объяснения, потому что ты пропал на четыре года, исчез со всех радаров, и я даже начала сомневаться, а не из-за меня ли так произошло. Но если ты думаешь, что после твоего рассказа, даже будь он сто раз убедительным и двести раз правдоподобным, мы просто вернемся к тому, что было, и я дам тебе еще один шанс, и ты подкарауливал меня около работы именно ради этого, то ты немного — совсем чуть-чуть, просто самую капельку — заблуждаешься. Столько времени прошло, все изменилось…
— У тебя кто-то есть? — спросил я.
— Мне кажется, это не твое дело, — сказала она. — И если разбираться, у меня и тебя-то не было.
Я хотел было сказать, что это ошибка, которая требует исправления, но не стал. Все сейчас было слишком тонко и могло оборваться в любой момент, а я этого не хотел. Что бы она ни заявляла, пока мы беседуем, какой-то шанс все-таки есть.
Пусть мизерный и ничтожный, но я, бывало, выигрывал и при худших раскладах. Хотя и ставки там были пониже.
И, пожалуй, это был единственный момент, когда я был бы не против появления очередного хронодиверсанта. Желательно кого-нибудь из тех, навороченных, с лазерами, футуристичными комбезами и татуировками со знаком радиационной опасности на лбу.
Это придало бы моей истории убедительности. По крайней мере, если бы она не подумала, что я знакомого из ТЮЗа подговорил.
И ведь место-то если не идеальное, то почти. Школа, в которой я работал, женщина, с которой я встречался… Пусть крайне недолго
Но хронодиверсанты так и не появились, ни футуристичные, ни вполне обыденные, вроде Седьмого. Они предоставили мне решать эту проблему самому, не привнося в нее так нужных мне доказательств.
Ну вот и кто они после этого?
Глава 37
Как говорил мой старик-отец, лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Потому что если ты сделал и у тебя получилось, то ты красавчик, если не получилось — ты приобрел бесценный жизненный опыт. А если не сделал, то потом всю жизнь будешь задаваться вопросами, а что было бы, если, и сожалеть об упущенных возможностях.
Главный бич современного человека, как опять же говорил мой старик-отец, это нерешительность. Современный человек зачастую выбирает бездействие даже в том случае, если его что-то не устраивает. Лучше немного потерпеть, говорит он, хотя мог бы встать с дивана и попробовать что-то изменить.
В общем, он считал, что действие всегда лучше бездействия и воспитывал меня в таком ключе.
Но сейчас ситуация была деликатная. История, как вы понимаете, требовала тонкого подхода, поэтому я решил зайти издалека.
— Как ты относишься к научной фантастике? — спросил я.
— О, я уже чувствую, что меня ожидает очень увлекательная история, — сказала она. — Василий, скажи правду. Ты сделал что-то очень глупое, да? И тебя посадили?
Похоже, это самая логичная версия, которая объясняет мое четырехлетнее отсутствие, поэтому она и приходит в голову первой. У меня даже появилось искушение выдать именно ее, дескать, сглупил, напился от расстроенных чувств, подрался и отъехал на четыре года куда-нибудь в район Крайнего Севера. Ирина бы наверняка мне поверила, все бы поверили, в такое трудно не поверить, типа, от сумы и тюрьмы, и, быть может, кому-то менее для меня значимому я бы эту историю и рассказал.
Но Ирине я хотел рассказать правду, чего бы мне это не стоило, потому что важным для тебя людям врать нельзя.
— Нет, — сказал я. — Меня не посадили. Если бы я сидел, то сейчас просто показал бы тебе справку об освобождении и не надо было бы весь этот огород городить.
— Значит, ты будешь придерживаться фантастической теории, да? Даже понимая, что я в нее не поверю?
— Как говорил хирург женского отделения, составляя список пациенток на операцию, Надежда умирает последней.
— Это шутка была старой еще тогда, когда я в детский садик ходила.
— И с годами она становится лучше, как коньяк, — сказал я
— Нет, не становится.
— Ладно, черт с ней, — сказал я. — Но ты так и не ответила, как ты относишься в научной фантастике?
— Читать люблю, а так — нет.
— Надеюсь, Брэдбери ты читала, — сказал я. — Эффект бабочки, вот это вот все.
— Не хочешь ли ты рассказать мне, как охотился на динозавров? — поинтересовалась она. Значит, точно читала.