Другие люди: Таинственная история
Шрифт:
— Ладно, Мэри. Из-за чего вся эта ботва?
— Вся эта что? — с ясным и открытым взглядом наивно переспросила Мэри.
— Все эти театральные страдания. Просто ежевечернее представление «Тристана и Изольды» тут у нас. Что происходит?
— Понятия не имею, о чем это ты говоришь, — опомнившись, ответила она.
Джейми страдальчески вздохнул и закрыл глаза. Тихонько постучал ногами по полу. Затем встал, неверной походкой пересек в ее направлении комнату и опустился на краешек дивана.
— Хватить дурочку валять. Ты тут расхаживаешь с такой физиономией, словно тебя дерьмом угостили, постоянно пытаешься как-то меня опустить, как будто я и есть причина всех твоих несчастий. Только вот такие тщеславные красотки позволяют себе подобные штучки. Будь ты жалкой линялой болонкой, неужели бы ты могла такое вытворять со мной? Да мне все это просто ни к чему.
— А почему? Что с тобой?
— Забей. Знаю я ваш типаж, — Он отвернулся и сильно сдавил голову, как будто она раскалывалась от боли.
— …У тебя голова болит?
— Ясное дело, болит. Что с того? Она у всех болит.
Мэри взяла его за руку.
— Мне очень жаль, — сказала она.
— Послушай… дорогая. Я просто со всем этим завязал. Меня это больше не волнует. И я не строю планов на будущее. Такие непростые особы, как ты, не для меня. Мне все равно. Я и глазом моргнуть не успею, как ты меня пережуешь и выплюнешь, — Он повернулся к ней: — И с чего это ты такая довольная? Ты что, не понимаешь, о чем я говорю? Хорошо, объясню иначе.
— Поцелуй мне грудь, — сказала Мэри.
— Что? Слушай-ка…
— Ну пожалуйста, поцелуй мне грудь.
— Предупреждаю, я в этом не силен, — бормотал он несколько секунд спустя.
Но Мэри уже едва различала звуки его голоса.
— Тише, — шептала она, — бог ты мой. Тише, тише…
Мэри просыпалась медленно. Прежде чем она открыла глаза, еще одно воспоминание успело вспыхнуть в ее сознании и снова ускользнуть. В последнее время воспоминания посещали ее нередко. Правда, это были скорее отголоски забытых ощущений, чем какая-то существенная информация. Все они, казалось, предшествовали ключевым событиям ее жизни. Мэри вспомнила то ощущение, с которым она школьницей просыпалась по выходным — в сладкой полудреме, наслаждаясь неожиданно подаренным временем, которое принадлежало только ей.
Она открыла глаза. Да, терзавшее ее назойливое желание ушло. Она повернула голову. Никогда еще не ощущала она подобного умиротворения. Но то, что она увидела, заставило ее снова закрыть глаза. Ничего особенного: всего лишь набросивший на себя пальто голый Джейми, который курил первую за утро сигарету, уставившись в совершенно серую, подчеркнуто безликую муть оконного стекла с выражением отчаянного раскаяния на онемевшем лице.
Глава 20 Наводнение
Настали дни, исполненные покоя, в котором так нуждалась Мэри.
Погода переменилась.
— Ну все, испортилась. Так я и знал, — сказал ей Джейми в то утро.
Погода ухудшилась — без причины, просто по привычке. И она явно не собиралась улучшаться.
В лужах на балконе, по которым непрерывно молотили, вторгаясь с небес, космические пришельцы, беспомощно отражалась эта новая война миров. Ряд промокших домов напротив служил хорошим индикатором уровня осадков: в любой момент было видно, сколько воды и под каким углом падает на город. Это был не буйный летний ливень. Это был колючий пронизывающий дождь, мрачно, без улыбки исполнявший свои обязанности. И он шел и шел, день за днем, ничуть не уставая и даже не помышляя об ином занятии. Джейми теперь частенько и подолгу с серьезным видом стоял у окна, с сигаретой и стаканом в руках, пока за его спиной Карлос шлепал по полу ладошками, а Лили и Мэри разглядывали обои или своих мужчин.
— Не погода, а просто издевательство, — повторял он. — Вот что это на самом деле. Чертова насмешка. Как пинок в задницу. Думаешь… думаешь только о том, чтобы это наконец прекратилось.
Мэри вышла под дождь и двинулась мимо протекающих, уныло нахохлившихся домов к деятельным и в ненастье перекресткам и магазинам. В пользу дождя можно было сказать только одно: в отличие от всего остального в те дни запасы его были неисчерпаемы. Их бы хватило на целую вечность. Люди, как в предрождественскую панику, опустошали магазины, хватая все, что попадалось под руку. Они проталкивались к полкам, расхватывая водянистые овощи и размокшие, размякшие фрукты. На улицах грязь по колено, полы магазинов заляпаны, как корабельные трюмы во время шторма. Каждый звонок дверного колокольчика приносил с собой очередное наводнение, зонтики поставляли воду, как поршни насосов, галоши хлюпали, от плащей валил пар, и на все это взирали разоренные полки. Все кончилось, ничего не осталось — товары кончились, и деньги на покупку этих товаров кончились тоже. Только дождя хватало на всех. Он сросся с воздухом, став его неотъемлемой частью. Он не иссякал, и конца ему не было видно. Мэри гуляла под дождем очень долго и вернулась домой промокшая до костей. Ее заставили переодеться и принять горячую ванну. Даже Карлос был потрясен.
А ночью она лежала в постели и часами ждала, когда в комнату, пошатываясь, войдет Джейми. Он раздевался догола, проскальзывал под одеяло, для приличия чмокал ее и бормотал пожелания спокойной ночи. Но ночи никогда не были спокойными. Первое время он спрашивал ее, спит она или нет. Но теперь он этого уже не делал, потому что знал ответ заранее. Он либо обнимал ее по-отечески, либо лежал, как бревно, в сумеречной дали на другом конце кровати. Мэри было все равно, как он поступит. Она просто ждала того момента, когда он начнет засыпать, и тогда принималась плакать. И так каждую ночь. Слезы — очень неплохое изобретение, как уже понял Карлос: они всегда приводят к желаемому результату. А Мэри плакала прекрасно — не слишком громко, с нежными всхлипами после каждого вздоха, как будто она слегка захлебывалась, вот-вот готовая чихнуть. И это привносило в слезливую трагедию комическую нотку. Мэри плакала превосходно, и каждый раз это срабатывало.
— Пожалуйста, ну прошу тебя, не надо, — умолял он.
Джейми со стоном поворачивался и начинал целовать ее лицо. В эти моменты Мэри казалось, что лицо ее должно быть очень аппетитным, такое влажное и соленое, с пылающими щеками. Вкус у нее во рту был гораздо приятнее, чем у него, по крайней мере вначале. Но через какое-то время вкус у них во ртах становился одинаковым… Все происходило постепенно. Это была не схватка или однократный акт, не секундная конвульсия, как с Тревом или Аланом. Нет, это было скорее похоже на утешение, укрытие — от чего, Мэри не знала. Может быть, просто от времени.
Он был одарен — или же не забыл о былой своей одаренности. Обладал он, спору нет, совершенно особым талантом. Прекрасно помнил, как исполнять этот танец на краю пропасти, этот напряженный танец. Он трепетал и задыхался, он качался и скользил, он наступал и замирал. Иногда Мэри открывала глаза и видела его склоненную голову или напрягшуюся шею; в эти мгновения Джейми как-то изгибался, склонялся, словно прислушиваясь к беззвучной мелодии, которую втайне всколыхнула его норовистая моторика. А потом он молча курил и подолгу смотрел на растворившийся в сумраке потолок. Он помнил, как это делается, но не мог вспомнить зачем. Так же, как и Мэри.