Другие места
Шрифт:
– Хочешь поехать со мной и познакомиться с моей подругой? – спросил он, когда мы уже стояли на улице под мигающим рекламным щитом.
Мы сели в такси.
Машина тонула в залитых водой улицах. Забытых улицах под фьордом. Морской свет сиял нам навстречу. В глазах Роберта мерцали отблески светящихся рыб.
Свет затоплял город.
У подруги Роберта мы пили красное вино. Ее звали Тея. Ей было около тридцати, полноватая, беззаботная. В брюках из крокодиловой кожи, она сидела, положив на пуфик босые ноги. Я не мог оторвать глаз от ее крохотных пальчиков.
Роберт
– Что это?
– Новый препарат.
Из кармана он достал костяную трубочку. Своей карточкой VISA он распределил порошок на несколько полосок и вдохнул одну из них. Он улыбался, и в его взгляде появилось что-то электрическое.
– Это V. – Он улыбнулся.
– Что это?
– Это все равно что получить электрический разряд, действует мгновенно, но первый эффект длится всего несколько секунд. Потом уже он действует как кокаин или амфетамин, только мягче и без побочных явлений.
– У всего есть побочные явления, – сказал я и взял костяную трубочку. Глаза мои были прикованы к порошку цвета клея, насыпанному на столе.
– Его разработала одна швейцарская фирма для выведения людей из комы или из бессознательного состояния. Но ожидаемого результата не вышло. Зато кто-то обнаружил, что порошок дает необыкновенно приятное опьянение. Мир вдруг кажется совершенно иным.
Я вдохнул желтую полоску, и в голове сразу возникло бурлящее чувство, словно вся кровь прилила ко лбу. Несколько секунд мне казалось, что меня приподняло со стула и я вижу комнату издали. Она была окрашена новым светом. Я засмеялся.
– Это психотропная формула немедленного удовлетворения. Самая точная характеристика общества потребления.
– А это хорошо или плохо? – смеясь, спросила Тея. Она как раз вдохнула последнюю полоску.
Роберт перешел на скороговорку:
– По-моему, это хорошо. Разумеется, мы все наркоманы. Все без исключения. Всегда. Хронически зависимые потребители. Что бы мы делали, если бы не могли потреблять? Мы – микробы в организме потребления. Условие жизни этого организма – потреблять больше, чем ему нужно. Вы согласны? Ведь мы считаем, что все может стать лучше, облагородиться. Это наследие алхимии. Но я не думаю, что оно так уж опасно. Я не разделяю скепсиса критиков нашей культуры. Наконец-то разрешено потреблять, не испытывая при этом угрызений совести. Угрызения совести – это нечто, придуманное в тринадцатом веке, чтобы расправиться с язычеством. Испытывать угрызения совести из-за мелких грехов очень старомодно. Меня это по-настоящему удивляет.
– Что удивляет?
– Что люди до сих пор испытывают угрызения совести из-за того, что они несовершенны.
Я никак не мог привыкнуть к его чопорному языку. Не ждал, что у столь нервного типа будет такой язык. Теперь я уловил в его голосе что-то новое – возбуждение, восторг.
– По-моему, это просто предлог, чтобы позволять себе делать все, что заблагорассудится, – сказал я.
– А разве вообще все не является неловким предлогом?
Обостренная осторожность отступила, и я почувствовал себя спокойнее.
– Правда,
Потом втянули в себя еще по порции V.
Серый свет проникает в череп. Он разбивает меня вдребезги. Кусочек за кусочком я отрываюсь от города и разлетаюсь лучами светящейся пыли.
Я танцую среди безволосых женщин. Какой-то человек запускает руки в мои мысли и стаскивает меня с орбиты вожделения.
Сна как не бывало.
Роберт улыбается, он улыбался весь вечер. Мы стоим возле крепости Акерсхюс, над нами фьорд, а небо – как ковер под ногами. Где-то внизу шумит город.
– Я должен сказать тебе одну важную вещь, – говорит он.
– И что же это?
– Что-то очень важное.
– Что?
– Ты – мой брат, – говорит он.
Я начинаю смеяться, у меня трясутся руки и голова. Я наклоняюсь к земле. Икаю.
– Ты не понимаешь, – говорит он. – Ты мой брат.
Он без конца повторяет это, пока мы идем по городу и едем в такси в его квартиру. Все время он говорит одно и то же – «ты мой брат», и последнее, о чем я думаю, – это то, что мне скоро придется выключить этот голос.
14
Я проснулся, встал с дивана, на котором спал, и прошелся по комнате. Было темно. Язык и губы пересохли и распухли. Я осмотрел комнату. На столе стояла бутылка минеральной воды. Я, зажмурившись, напился. Болело горло. Я открыл дверь и вошел в спальню.
Он лежал на кровати, подложив руки под голову. Не знаю, как долго я на него смотрел. В соседней квартире спустили воду в уборной. Я взглянул на будильник на ночном столике. Электронные часы показывали половину восьмого. Я обошел вокруг двуспальной кровати.
Осторожно забрался в кровать и лег рядом с ним. Лежал и смотрел на его спину. Под кожей поднимались и опускались легкие. Я тронул его за плечо. Он не шевельнулся. Не издал ни звука.
В девять часов я уже стоял на улице. Была суббота. Я отправился в кафе-бар, заказал сандвич и чашку чая. Начался дождь, целых полчаса по улице бежал поток, потом вдруг немного прояснилось и в окно заглянул солнечный луч.
Девушка за стойкой не отрывала от меня глаз, пока я ел и машинально листал газету. Мне было интересно, о чем она думает. Может, ей казалось, что я ем слишком медленно? Может, у меня что-то не так с лицом? Всякий раз, когда она отворачивалась, я быстро ощупывал лицо пальцами: может, к нему что-нибудь прилипло? Нет, ничего. Лицо как лицо.
Мне хотелось заговорить с ней, но я не знал, с чего начать. Она была молоденькая. Лет семнадцать-восемнадцать. Сперва она показалась мне очень хорошенькой. Темные волосы, подстриженные под косым углом, закрывали уши. Никакой косметики. Светлые ресницы подчеркивали, что у нее большие глаза. Но выражение губ было неприятное. Какое-то злорадное.
– Дождь пошел, – сказал я.
Она не ответила.
Я снова уткнулся в газету. Но не выдержал.
– Дождь пошел, – повторил я.
– Да, – отозвалась она.