Другие сказки
Шрифт:
Уже на берегу, весь грязный от прибрежного ила, по которому пришлось тащить ослабевшее тело (тяжелое как мешок с булыжниками), Ганс наконец смог отдышаться. Но расслабляться было рано – затихнув в нескольких метрах от берега, бедняга перестал дышать. И Гансу пришлось быстренько вспоминать, как делать искусственное дыхание.
Зажав нос лежащему перед ним парню, он сделал глубокий вдох и, приникнув к его губам, попытался вдохнуть в него жизнь….
Когда ему стало казаться, что битва со смертью проиграна, утопший закашлялся и, исторгнув из себя проглоченную воду, открыл наконец глаза.
Глаза оказались изумительными – темно-карими,
Теперь, когда опасность миновала, он вынужден был признать, что юноша действительно хорош собою. И стройное обнаженное тело, и глаза, и губы, которых Ганс несколько мгновений назад касался своими губами… Чувствуя, как тело охватывает жар, Ганс перепугался и, удостоверившись, что умирать спасенный не собирается, подхватил свои сапоги и был таков. Тем более, что солнце уже садилось, а ведьма велела вернуться засветло.
Всю дорогу он несся как угорелый, пытаясь убежать от собственных мыслей, но образ незнакомца упорно не выходил из головы. Зато одежда почти просохла.
Ведьма встретила его с ведерком наперевес, и, когда Ганс принес воды, опыт с котлом повторился. Результат отличался лишь тем, что в этот раз они наблюдали только за отцом. Пригубив из кувшина, он на секунду замер… Сердце Ганса едва не остановилось от напряжения.
– Ну, давай, дружок, давай, – волнуясь не меньше его, прошептала ведьма. И отец, словно услышав ее, опять приложился к кувшину, выпив все до дна. – Умница! А теперь спать, – и отец, устало вздохнув, уронил голову на руки. – Да, подзапустил себя твой папаша, оброс, что и лица не разглядеть. Как он в таком виде завтра на бал пойдет? – в голосе ведьмы послышалось сочувствие.
И только тут Ганс вспомнил про бал.
Впрочем, поужасаться всласть ему не дали, вытурив прочь из комнаты – ужинать и спать, а ведьма, заперев за ним дверь, принялась за работу.
Ложась спать, Ганс обнаружил, что потерял самое дорогое, что у него было – матушкино кольцо, которое носил на шнурке на шее. Должно быть, это случилось в тот момент, когда он вытаскивал парня из воды. Гансу стало так горько и обидно, что слезы на глаза навернулись. А образ незнакомца, вновь представший перед глазами, уже не вызвал прежних горячих чувств.
Уснул Ганс грустным и расстроенным – идти ночью на озеро искать пропажу было бессмысленно, поэтому он решил отложить это дело на завтра, если будет время.
* * *
Времени, конечно же, не оказалось. На бал требовалось прибыть после полудня, а до этого стоило что-то придумать с праздничной одеждой, которой у Ганса не было. За неимением лучшего, он тщательно почистил ту, что была, и решил этим ограничиться.
Ведьме его внешний вид решительно не понравился. Взмахнув палочкой, она наколдовала ему шитый золотом камзол, туфли с золотыми пряжками и штаны в обтяжку. Ганс так изумился, что даже махнул рукой на то, что штаны немного тесноваты, туфли великоваты, а камзол… Нет, камзол был хорош, если не считать пуговиц, которые не слишком удачно сочетались с тканью.
Для себя ведьма извлекла из чулана бархатное платье грязно-болотного цвета с кружевами, которые имели такой вид, словно их долго вымачивали в грязной луже. Но последней каплей для Ганса стали туфли, точнее их отсутствие. Не особо печалясь, ведьма превратила свои домашние тапки… в сапоги.
– Много ты понимаешь! – огрызнулась она на его полный негодования вопль. – Знаешь как от всех этих танцев ноги болят! А под платьем все-равно не видно.
Но Ганс оказался настойчив, и “страшно-удобные” сапоги все-таки сменились изящного вида туфельками. Затем Ганс взялся за платье. Ему стоило больших трудов убедить ведьму, что такое уже не носят, что фасон устарел, а цвет ее совсем не красит. Наконец, поддавшись уговорам, та снова взмахнула палочкой… Результат оказался еще прискорбней – платье превратилось в кружевную тряпку бурого цвета с чудовищными оборками. Переговоры возобновились…
Не раз и не два приходилось ведьме взмахивать палочкой (пару раз Ганс явственно чувствовал как на голове у него вырастают и исчезают рога), но результат всякий раз оказывался неудачным.
– Ну знаешь ли, – наконец рассердилась ведьма, – тебе не угодишь! Не нравится – делай сам.
– Хорошо, – согласился Ганс и, попросив у нее иголку, ножницы и нитки, принялся за работу.
Платье, которое он вскорости ей вручил, вызвало долгое молчание… и полный восхищения взгляд.
– А знаешь что, – оторвавшись наконец от своего отражения, произнесла ведьма, – если с принцем у тебя не получится, оставайся у меня. Занятие я тебе найду, а потом, может, и колдовать научу. А что, тоже хлеб, в жизни пригодится. А не захочешь, так можно швейную мастерскую открыть, озолотимся, – выражение лица ее сделалось мечтательным.
– Спасибо, я подумаю, – ответил Ганс и, пользуясь возникшим расположением, поменял пуговицы на своем сюртуке.
Прическу ведьме он тоже сделал сам. В результате, к моменту отъезда на бал, смотрела на него ведьма чуть ли не с обожанием и обещала всячески способствовать его планам относительно принца.
* * *
Никогда прежде Ганс на балу не был, и дворец сразил его своим великолепием. Ганс восторженно вертел головой, поражаясь роскоши интерьера: мрамор, позолота, бархат – все это создавало такой неповторимый шик, что Ганс, буквально растворился в окружающем пространстве.
– Госпожа Элеонора Заболотная с племянником, – представил их камердинер, когда они вошли в зал.
И тут Ганс наконец понял, что именем “тетушки” до сих пор не поинтересовался. Еще он обнаружил, что ведьму здесь знают и, судя по нервным и крайне любезным улыбкам, обращенным в их сторону, даже побаиваются. На Ганса, как на “племянника”, тоже смотрели с опаской.
– Ну что, идем искать принца? – негромко произнесла ведьма.
И они направились в самую гущу гостей, как вдруг Ганс услышал объявление очередного прибывшего и невольно оглянулся.
– Поставщик двора Его величества, господин Абрахас Кляйн с супругой и дочерьми.
Впереди, втиснув телеса в белое со множеством оборок платье, вышагивала мачеха. Справа от нее в дурацком желтом возвышалась сестрица Брунгильда. Слева, в таком же дурацком, но фиолетовом – сестрица Матильда. Отца за их массивными спинами удалось разглядеть не сразу. Выглядел он потерянным. Едва компания отошла от двери, как мачеха принялась за что-то его распекать. А тот лишь молча смотрел в сторону, не говоря ни слова в ответ.