Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика
Шрифт:
Спустя три недели после этого случая бывшая жена Яковлева Кира родила на свет их общую дочь – Алену (2 июня 1961 года). А в ноябре того же года на свет появился второй ребенок Яковлева – сын Алексей от Екатерины Райкиной. Таким образом Аркадий Исаакович и Рома Марковна Райкины стали дедушкой и бабушкой.
Но вернемся на творческую «кухню» героя нашего рассказа.
Выпустив в 1960 году спектакль «От двух до пятидесяти», Райкин потом два года ничего не ставил. Но без дела не сидел: ездил по Союзу с последним спектаклем, а также выступал за рубежом. Правда, в основном это были страны соцсодружества: Венгрия, Чехословакия, Польша. Кстати, в тот момент, когда Театр миниатюр находился в Варшаве – 12 апреля 1961 года, в космос полетел Юрий Гагарин. Там Райкин показывал отрывки из своего спектакля «На сон грядущий», где был монолог «Встреча с будущим», в котором речь шла о том, как советский человек высадился на Луне. И хотя Гагарин до Луны не добрался, однако поляки были поражены точностью попадания интермедии в современные реалии. Некоторые тамошние критики даже написали, что монолог был подготовлен за
Как покажет будущее, полет Гагарина окажется последним по-настоящему всенародным торжеством в СССР, когда на улицы той же Москвы вышли миллионы людей, объединенных единым порывом – мечтой о светлом будущем. Это были представители последнего поколения советских людей из породы мечтателей, которые еще не были испорчены инстинктом потребительства. Они верили, что их страна идет по правильному пути и действительно является маяком для всего человечества в деле нравственного переустройства жизни на Земле. Как выяснится чуть позже, эти люди ошибались. Уже в то время в ткань советского общества вживлялась иная константа – потребительско-коммерческая, которая, как ржа, будет разъедать следующее поколение советских людей и в итоге подтолкнет их к желанию осуществить новый эксперимент: сменить социализм на капитализм. Поэтому среди миллионов советских людей-мечтателей, вышедших на улицы встречать Гагарина, были и люди с душой коммерсантов, кто очень скоро поведет страну в обратном направлении, а прежний путь безжалостно заклеймит. Этих людей мы все хорошо знаем, поскольку они регулярно мельтешат в сегодняшних российских СМИ: Михаил Швыдкой (в своей «Культурной революции» он как-то признался, что специально сбежал с уроков, чтобы приветствовать Гагарина), Андрей Макаревич, Николай Сванидзе, Егор Гайдар, Леонид Млечин и др.
Всем перечисленным деятелям в начале 60-х было от четырнадцати (Швыдкой) до пяти (Млечин) лет. Поэтому они только стояли на пороге вступления во взрослую жизнь. Между тем свое земное существование в ту пору завершали представители поколения-победителей. Так, 13 января 1962 года скончался один из корифеев эстрадного жанра в СССР Николай Смирнов-Сокольский. До своего 64-летия он не дожил каких-нибудь двух месяцев.
Как мы помним, Смирнов-Сокольский пришел на эстраду еще до революции – в 1915 году. Его «коньком» были сатирические куплеты (кстати, его выгнали из Александровского коммерческого училища за то, что он сочинял сатирические стихи на учителей). Смирнов-Сокольский был ярчайшей фигурой на советской эстраде – этакий бунтарь-трибун, да еще к тому же русский в целом сонмище юмористов-евреев. Советские правители с уважением относились к таланту этого артиста, признавая в нем настоящего вожака в эстрадном цехе. Поэтому именно под авторитетное имя Смирнова-Сокольского Сталин разрешил в 1940 году открыть в Москве Всесоюзную студию эстрадного искусства, а Хрущев в 1954-м – Московский театр эстрады.
Отметим, что Смирнов-Сокольский был человеком энциклопедических знаний, настоящий книгочей. Как пишет о нем искусствовед Ю. Дмитриев:
«На протяжении всей жизни Смирнов-Сокольский собирал уникальную библиотеку (20 000 экземпляров переданы Библиотеке имени Ленина), в нее входили прижизненные издания А. Пушкина и все, что при жизни о нем было написано; поэтические сборники от В. Тредиаковского до Демьяна Бедного и В. Маяковского, комплекты «Колокола» и «Полярной звезды», книги, запрещенные цензурой, начиная от «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Радищева, литературные альманахи, в том числе сборники эстрадных куплетов…»
Но вернемся к Аркадию Райкину.
Летом 1962 года райкинский Театр миниатюр приехал с гастролями в Одессу. И там состоялась новая встреча великого сатирика с молодым драматургом Михаилом Жванецким. Вот как об этом вспоминает последний:
«Мы снова показали ему спектакль («Я иду по улице». – Ф. Р.), хотя он уже был гораздо хуже, как всякая самодеятельность, мы деградировали. Но все-таки там тоже были смешные вещи. У нас уже появился Роман Карцев (тогда он еще был Кацем, а Карцевым станет у Райкина. – Ф. Р.), он делал пантомимические сценки, читал монологи. Автором всех этих вещей был я.
Когда после спектакля мы окружили Аркадия Исааковича, я обратил внимание, что с Карцевым творится что-то неладное. Он странно смотрит, странно разговаривает. «Что такое, Рома?» – «Аркадий Исаакович велел мне прийти завтра к нему в санаторий Чкалова».
Когда Роман на следующий день к нему пришел, Райкин уже вынул готовое заявление, которое Карцеву надо было только подписать. Наш Рома чуть не сошел с ума от радости. Он неоднократно пытался поступить в цирковое училище, его не брали. И тут такое предложение! Конечно, было от чего сойти с ума – попасть из Одессы, где ты был наладчиком швейных машин фабрики «Авангард», где в обеденный перерыв ел помидорину с колбасой, а лучшими собеседниками были механики, не дураки выпить, – в Ленинград, к Райкину!
Вечером Аркадий Исаакович ужинал у него дома. Мы все прилипли к окнам со стороны улицы. Было немного высоковато, но мы прыгали и поддерживали друг друга. Райкин, как всегда, выглядел прекрасно.
Роман уехал в Ленинград…»
Заметим, что это был не первый талантливый еврей, которого Райкин переманивал в свой театр. Например, до этого, как мы помним, был Вадим Деранков, который, так же, как и Карцев, летел к Райкину на крыльях счастья, но очень скоро эти крылья превратились в обрубки. И Деранков превратился в одного из тайных ненавистников Райкина в театре, о чем нам выше рассказал Борис Сичкин. С Карцевым произойдет почти похожая история, но об этом мы обязательно расскажем чуть позже. А пока продолжим знакомство с событиями 1962 года, в частности, с историей Романа Карцева. Последний вспоминает:
«Приглашения от Райкина все не приходило. Это было лето 1962 года. Прошел июнь, июль, август, сентябрь, октябрь!..
И вот в начале месяца – телеграмма: «Приглашаетесь в театр на работу в 20-х числах ноября».
Ради такого случая отец мне сшил в ателье «бельцовский» костюм цвета морской волны (это была очень глубокая волна), черное пальтишко драповое и прикупил модельные туфли. С маленьким чемоданчиком меня проводили на поезд, где стояла огромная толпа парнасовцев, родственников, зевак.
Двадцать второго ноября часов в двенадцать я сошел на Московском вокзале. В Ленинграде было градусов двадцать мороза, я сразу околел. Я шел по Невскому до улицы Желябова, забегая в магазины и столовые, чтобы согреться, и, весь синий, вошел в служебный вход Театра эстрады, где базировался театр Райкина. Было пусто, холодно, неуютно, и первая, кого я встретил, была Тамара Кушелевская, с трудом меня узнавшая после того просмотра в Одессе. Первые ее слова: «Идиот, зачем ты приехал?»
Я вошел к директору, меня стали оформлять, дали зарплату 88 рублей и тут же пригласили на репетицию. На меня почти не обращали внимания, с трудом вспоминали, кто я такой. Райкина не было, он в это время был в Западном Берлине, но дал задание вводить меня в «Избранные миниатюры». Я получил маленький эпизод: два здоровых лба спаивают маленького. Я выпивал – падал. Боже, я вспомнил, как я падал в Одессе, но здесь меня быстро поправили: не тяни одеяло на себя…»
Итак, Райкин в тот момент был за рубежом. Отметим, что это была его первая поездка в капиталистическую страну. Причем отправился он туда отнюдь не с гастролями, но в итоге все-таки вынужден был выступить. Все вышло случайно. Артист отправился в Западный Берлин вместе с профессором-искусствоведом Юрием Дмитриевым (на страницах этой книги цитировались его публикации о советских артистах эстрады), чтобы принять участие в Международном фестивале пантомимы в качестве гостя и участника дискуссии – он должен был прочитать доклад. Во всяком случае, так ему объяснили цель его визита в Министерстве культуры. Однако на самом деле никакого доклада он читать не должен был, а должен был выступить с двухчасовым концертом. Это была самая настоящая «подстава», поскольку артист, во-первых, ни к какому концерту не готовился, во-вторых – не знал в совершенстве немецкого языка (все его знания умещались в рамки школьного курса). Поэтому, когда артисту в Германии объявили, что все билеты на его концерты давно распроданы и он просто обязан выступить через три дня, его поначалу охватил шок. К счастью, он длился недолго. Потом Райкин собрал всю свою волю в кулак и, запершись в гостинице с переводчиком, принялся готовиться к спектаклю. Им в основном были отобраны миниатюры с пантомимой, где было минимум текста: «Диссертация», «История одной любви», «Времена года», «Жизнь человека» и др.). По словам А. Райкина:
«Тексты моих номеров надо было перевести на немецкий язык и выучить их. Это выяснилось за шестьдесят четыре часа до моего выступления. Шестьдесят четыре часа я не спал, пил кофе и работал, осваивая немецкий язык. Надо было, чтобы текст стал своим, чтобы включилась механическая память (она у Райкина была феноменальная. – Ф. Р.). Пришлось мобилизовать все: и энергию, и память, и волю. Главным образом, волю. Это было как шок. У меня сохранилось ощущение, будто я подержался за провод высокого напряжения – не знаю, почему меня не испепелило. Впрочем, реакция дала себя знать несколько позднее…
Что я могу сказать о том выступлении? Я видел, как люди аплодировали. Но аплодисментов не слышал. Все было как в немом кино. Потом мне сказали, что меня вызывали 14 раз.
Когда все было позади, ко мне в грим-уборную зашел профессор-театровед Ю. А. Дмитриев, тоже приглашенный на фестиваль. Он был единственным советским человеком, присутствовавшим на том концерте. Юрий Арсентьевич пытался меня уверить, что все было просто великолепно. Но кажется, отчаялся убедить меня в этом.
Зашел и Марсель Марсо (выдающийся французский клоун-мим. – Ф. Р.). Тоже стал поздравлять. Мы с ним давние знакомые, и обычно, когда он приезжает в Москву, у нас всегда находится время друг для друга. (Между прочим, общаемся мы с ним по-немецки, на котором он изъясняется значительно лучше меня). Но на сей раз мы пока еще не виделись. Марсель сказал, что перед моим выходом на сцену он заглянул ко мне, чтобы поздороваться и сказать «той-той» (что-то вроде нашего «ни пуха ни пера»), и был крайне удивлен, что я ничего ему не ответил. После чего решил, ни слова не говоря мне, пригласить за кулисы врача.
– Ты был ужасно бледен, – сказал Марсо, – и я испугался.
Затем он стал изображать, как я выглядел. И это было так смешно, что окончательно привело меня в нормальное состояние…»
Вернувшись на родину, Райкин вскоре оказался втянут в еще более неприятную историю, слухи о которой потом распространились по стране, причем в весьма гипертрофированном виде. Что имеется в виду?
Дело в том, что вокруг семейства Райкиных вот уже почти два десятка лет ходило множество слухов и сплетен, подавляющая часть из которых не имела под собой никаких реальных оснований. Например, утверждалось, что Райкины являются обладателями баснословного богатства, которое включает в себя коллекцию фамильных бриллиантов стоимостью в несколько миллионов рублей (астрономическая сумма по советским временам). Было ли это правдой и вообще насколько богат был великий сатирик Аркадий Райкин, стоит сказать отдельно.