Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика
Шрифт:
В феврале 1977 года гастроли райкинского театра в Москве продолжились. Только теперь спектакли проходили на сцене Центрального концертного зала «Россия» (с 4 до 25 февраля). Причем последний день представления был омрачен трагедией, которая потрясла весь мир. Речь идет о пожаре в гостинице «Россия». Случилось это вечером 25 февраля, когда загорелся северный корпус отеля. В тушении пожара участвовали значительные силы: 35 автоцистерн, 61 автонасос, 8 машин газодымозащитной службы, 20 специальных автоходов, 19 автолестниц, столько же «трехколенок», число пожарных насчитывало 1400 человек. К месту трагедии приехал даже сам городской глава – 1-й секретарь МГК Виктор Гришин, который по радиотелефону держал в курсе происходящих событий председателя Совмина Алексея Косыгина.
В те самые минуты, когда горела гостиница, Райкин давал свой последний концерт. Когда до конца представления оставалось полчаса, кто-то из артистов обратил внимание на легкое марево за кулисами. Воздух стал каким-то сиреневатым, появился дымок. Когда после очередной интермедии за кулисы пришел Райкин, он спросил: «Мне кажется? Или что-то горит? Пахнет какой-то гарью. Надо бы проверить». Тут же несколько человек из администрации
В этот момент за кулисы прибежали пожарные, которые стали спрашивать, где можно получить план расположения водонапорных люков во дворе концертного зала. Но никто из присутствующих не мог ничего толком ответить. А пожар наверху продолжал бушевать. Свободные от спектакля артисты чем могли стали помогать пожарным. Например, они стали относить выпрыгивающих из окон постояльцев в сторону машин «Скорой помощи». А в это время публика в зале, ничего не ведая о происходящем, смеялась и аплодировала. Но артисты, которые были в курсе событий, буквально последним усилием воли заставляли себя играть интермедии. Когда представление закончилось, Райкину стало плохо. Его немедленно увезли домой – в Благовещенский переулок.
Однако дома он долго не мог успокоиться, переживая за часть своих артистов, которые жили в Восточном корпусе «России». Наконец где-то около двенадцати ночи он позвонил артистке своего театра Виктории Горшениной, которая жила в гостинице «Москва», и попросил ее с балкона взглянуть, что делается в «России». Через пару минут та ответила: «Северный корпус все еще горит». Тогда Райкин решил немедленно вернуться к месту пожара. Далее послушаем рассказ самой В. Горшениной:
«Нацепив на себя что попало под руку, я выбежала из номера и через несколько минут стояла на углу улицы Горького и проспекта Карла Маркса, у «Националя». Подъехал Аркадий. Я взглянула на него – лицо измученное, бледное. Ехали молча. Развернулись на площади Ногина и поняли, что проехать к гостинице невозможно: наряды милиции, ряды солдат. Все оцеплено. Когда машина стала гудеть, чтобы дали возможность хоть чуть-чуть проехать, в свете фар возникла фигура; расставив руки и исторгая истошный мат, человек остановил машину. Аркадий открыл дверцу и тихим голосом сказал орущему: «Моя фамилия Райкин. У нас в «России» наши товарищи. Я волнуюсь за них…» Но орущий, узнав его, не дал закончить фразу и, несмотря на сумасшедшую обстановку, вдруг по-доброму произнес: «Аркадий Исаакович, здравствуйте. Извините, проезжайте, сколько сможете, а как дальше, не знаем, наверное, не пропустят…» Мы медленно продвигались. Застава. И опять грозный окрик… и опять тихая просьба Аркадия. Ласковое: «Товарищ Райкин, продвигайтесь, сколько сможете». Потом было уже не проехать, и мы бросили машину где-то на углу Разина и Ногина.
Водитель шел рядом и не отставал, не бросал нас. Пробрались с трудом в вестибюль концертного зала. К нашей радости, все наши ребята были там. Их не пустили в Восточный корпус, в свои номера, боялись, что там вот-вот вспыхнет. Зина Зайцева (костюмер Аркадия Исааковича) подвела нас к какому-то иностранцу, который лежал на банкетке в вестибюле. Мужчина средних лет. Западный немец. Худощавый, лысый. Лежал с закрытыми глазами, а рядом стояла полная простая русская женщина и со слезами на глазах гладила его голову и щеки. Он приоткрывал глаза и устало ей улыбался, лицо его было в саже. Кто-то подошел к Аркадию и стал рассказывать, что этот человек во время пожара был у себя в номере. Понимал, что из номера ему не выйти. Выбежал на балкон и увидел, что на соседнем балконе металась полная женщина-горничная, она не могла вернуться в номер, который убирала, там уже все плавилось от огня. Немец разорвал пододеяльники, простыни, связал их, перепрыгнул к ней на балкон, привязал к себе, и они вдвоем спустились вниз. Выяснилось, что он бывший альпинист… Одна к другой вокруг «России» стояли машины «Скорой помощи». Одни уезжали, увозили раненых, трупы, подъезжали другие, опять увозили… Пожарные, военные машины… Все это было уже вокруг всей гостиницы «Россия».
Убедившись, что наши все живы-здоровы, Аркадий устало сказал: «Ребята, кто хочет, пойдемте к нам домой. Места хватит, выспитесь». Ребята отказались, не захотели тревожить и просили только одного, чтобы Аркадий Исаакович после такого нечеловеческого напряжения поехал домой, успокоил Рому и сам бы уснул…»
Чуть позже в «Литературной газете» сообщат, что пожар возник из-за неполадок в электропроводке. Что при тушении было использовано 143 машины, что пожар длился 4,5 часа, что пожарные вынесли из горящего здания 463 человека. О жертвах практически ничего не говорилось: написали только, что погибли 5 иностранцев (это скрыть все равно было невозможно), а сколько было погибших с советской стороны, не упомянули.
В апреле в ГЦКЗ «Россия» были даны последние спектакли райкинского театра в том сезоне: они прошли со 2-го по 24 апреля. После чего театр уехал на гастроли по стране.
Тем временем поздним летом в семье Райкиных появился цветной телевизор. До этого долгие годы они смотрели черно-белый и, в общем-то, не жаловались. Но с начала 70-х в массовой продаже стали появляться телевизоры нового поколения – цветные, которые были по карману не каждому, поскольку стоили от 400 рублей и выше. Однако у Райкина такие деньги были, но он с подобной покупкой не спешил. То ли было жалко денег, то ли ему просто было без разницы, в каком изображении смотреть телепередачи. В итоге цветной телевизор ему купил сын Константин. В 1976 году он снялся в двухсерийном телефильме «Труффальдино из Бергамо» (главная роль – слуга двух господ Труффальдино) и, получив за съемки приличный гонорар в несколько тысяч рублей, раскошелился на покупку родителям цветного «ящика». Как вспоминает Е. Райкина:
«Ты, папа, был очень тронут, страшно обрадовался, лег на диван перед включенным цветным ящиком и довольно скоро тихонько засопел, а когда через какое-то время ты открыл глаза и увидел, что мы с мамой смеемся над тобой, ты смущенно сказал: «Оказывается, под цветной телевизор так хорошо спится! И снятся цветные сны!»…»
Тем временем 25 декабря 1977 года из жизни ушел кумир Аркадия Райкина – великий комик Чарльз Спенсер Чаплин. Ему шел 89-й год. Наверняка это событие вызвало у героя нашего рассказа чувство невосполнимой утраты, поскольку с уходом Чаплина умерла и частичка его души, связанная с воспоминаниями о далекой молодости. Впрочем, таланту великого комика наш герой поклонялся всю свою жизнь. Вспомним запись в дневнике писателя Л. Кассиля, датированную первой половиной 60-х:
«…Обедали, смотрели по телику Чарли Чаплина, хохотали так, будто видели впервые. Какой удивительный, без единого промаха, без малейшего исключения, проникающий в любое сердце юмор, то оглушающий смехом, то полный возвышающей душу человеческой печали! Приятно было смотреть вместе с Аркашей, который так и впивался в экран, и упивался, и хохотал тихо, и обмирал от наслаждения. Как хорошо, что этот бесконечно талантливый человек, вне сомнения, один из лучших артистов современности, сохранил способность всем существом радоваться таланту других!..»
Символично, что и сам Райкин уйдет из жизни тоже в декабре, только спустя десять лет после смерти своего кумира. Впрочем, не будем забегать вперед.
Глава 11
Путешествие из Ленинграда в Москву
По давно заведенной традиции начало года райкинский театр обычно проводил на гастролях в Москве. Не изменил он этой традиции и в 1978 году, правда, в этот раз гастроли начались не в первые месяцы года, а чуть позже. Почему? Дело в том, что тогда свой дебютный спектакль выпустил человек, которого многие называли сменщиком Райкина на поприще сатиры и юмора – Геннадий Хазанов. Представление называлось «Мелочи жизни» и шло в течение двух месяцев (январь – февраль) в Театре эстрады. А с марта (с 9-го) начались гастроли Аркадия Райкина: на сцене ГЦКЗ «Россия» он показывал свой прошлогодний спектакль «Зависит от нас….» («Дерево жизни»). Однако из-за позднего начала гастролей они в этот раз дольше и продлились – до 25 июня (то есть шли 4 месяца). После чего райкинцы вернулись в Ленинград, чтобы начать работу над новой постановкой – спектаклем «Его Величество Театр». Причем в данное представление Райкин пригласил молодых авторов, но опять же из числа своих соплеменников: драматурга Михаила Мишина и барда Александра Дольского. Им и слово.
А. Дольский: «Однажды, в середине 1978 года, в институте, где я служил старшим научным сотрудником, распространяли билеты на спектакль Театра миниатюр «Зависит от нас…» («Дерево жизни»)… На спектакле в перерыве на меня наткнулся ленинградский драматург Вениамин Сквирский, который уже сравнительно давно сотрудничал с Аркадием Райкиным. Он сказал, что Аркадий Райкин спрашивал про меня: не смогу ли я написать песни к новому спектаклю «Его величество Театр». Я тут же зашел за кулисы и договорился о встрече.
Через несколько дней встреча состоялась. Это было в Театре эстрады на улице Желябова. Аркадий Райкин был не один, еще были пять или шесть актеров его театра. Я сразу сообразил, что коллеги ему необходимы, чтобы оценить меня не только по собственному восприятию, но и по реакции других актеров. Я за разговором спел несколько песен разного характера.
К этому моменту я имел уже более чем двадцатилетний сценический опыт. Знал и городскую, и сельскую публику, выступал и в самых благопристойных залах и помотался по убогим дырам. Любил аудиторию вузов и НИИ, знал и актерскую аудиторию и очень ее ценил за почти родственное сочувствие и точную реакцию.
Но перед великим артистом я воспроизводил свои стихи и музыку первый раз. Две песни были юмористическими. Слушатели смеялись. Я пел и одновременно соображал, что над моими строками смеется самый смешной в мире человек. Конечно, в мире, потому что, кроме Райкина, был еще только Чаплин, но лично меня Чаплин смешил все же меньше.
Конечно, я понимал, что не так хорош и тонок мой юмор, как велико чувство юмора у внимающего. И поэтому моя песня кажется ему гораздо смешнее, чем есть на самом деле. Когда я закончил, он сказал: «Я не думал, что это так серьезно». Некоторые его фразы я запомнил со стенографической точностью. Очевидно, потому, что они относились к моей профессии поэта и музыканта, а это было главным в моей жизни.
Я понял, что мои опыты ему по душе, и сотрудничество наше состоится…
У нас начались встречи в Театре эстрады или дома у Аркадия Исааковича. Он говорил со мной о теме будущего спектакля, я писал варианты стихов для этой постановки. Он заставлял меня переделывать строку, строфу, а затем и все стихотворение. Я писал второй вариант, третий, четвертый. Сколько их было, уже не помню. Но всегда возвращались к первому с небольшими поправками. Это не было вопросом технологии. Аркадий Исаакович таким образом создавал стереоскопическую, многомерную картину темы, сам искал, прояснял что-то для себя. Так было и со всем спектаклем. Он мог, например, репетировать какую-то миниатюру, часть спектакля, хотя всем актерам и ему самому в первую очередь, я думаю, на второй, третий день было ясно, что эта сцена в спектакль не войдет. Но зачем-то такая работа была ему нужна. Может быть, я ошибаюсь, но основательность каждого суждения Артиста должна была быть полнейшей. Если он чувствовал, что должен сказать «нет», то все зацепки «за» должны были быть испробованы. Я помню его разговор с одним из актеров о новой миниатюре, принесенной накануне Аркадию Исааковичу автором. Коллега горячо утверждал, что миниатюра плохая и репетировать ее не стоит, маэстро возразил: как можно утверждать, что вещь плоха, если она не играна ни разу на сцене? Надо попробовать сыграть, а потом уже решать, хорошо это или плохо. Значит, было что-то такое в творении автора, что видел Аркадий Исаакович и не смог разглядеть его коллега…»