Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика
Шрифт:
А вот что вспоминает о своем сотрудничестве с Райкиным драматург Михаил Мишин:
«Как-то он позвонил поздно вечером, что-то около двенадцати. (Вообще это льстило. «Тут мне вчера Райкин звонил…» Знакомые немели…)
– Вы ночная птица? – грустно спросил он. – Вы сова или жаворонок?
– Сова, – ориентируясь на его интонацию, соврал я.
– Может быть, вы сейчас ко мне приедете? – еще грустнее сказал он. – Если вам не трудно…
«Трудно»! Мчусь к нему на Кировский. Сидим друг против друга за столом.
– Мишенька, – сказал он после грустного молчания. И опять грустно замолчал. У меня начало щипать в носу. – Мишенька, – сказал он. – Я думаю, спектакль, который мы задумали, будет мой последний…
Я едва не плакал.
– Да что вы, Аркадий Исаакович!.. Да как вы можете! Да помилуй Бог!.. Да как же!.. Да ну же!..
– Да-да, – произнес он с грустнейшим в мире вздохом. – И поэтому я хочу, чтобы мы с вами сделали его так, чтобы было не стыдно…
«Мы с вами!» Он – со мной!.. Господи, да все ему отдать! Душу! Мозг! Сейчас же! Немедленно!..
Да-да, он чувствует, что только я один в целом свете сумею написать достойное вступительное слово к новому спектаклю… Другие авторы, конечно, неплохие, но только мое перо…
Домой я летел на крыльях совы и жаворонка одновременно. «Только вы», – сказал он. Я сознавал свою историческую миссию…
Через недели полторы я узнал, что такой же разговор у него состоялся еще с одним… И еще с другим… Им он тоже сказала грустно-прегрустно: «Только вы…»
Зато он получил три полновесных вступительных монолога к новому спектаклю, и сам скомпоновал из них один.
Кто
Только он…»
Новый спектакль Райкин решил оформить пышно: сделать красивые декорации и такие же красивые и пышные костюмы для артистов. Все это было заказано в театральных мастерских и достаточно оперативно изготовлено. По эскизам художницы И. Олевской были сшиты старинные камзолы, платья с кринолинами. Для женщин были приготовлены высокие, в тон платьев парики.
Репетиции должны были проходить в Ленинградском Дворце культуры первой пятилетки. Там и установили декорации, которые воссоздавали целый город с 12-этажными домами. Причем последние могли мгновенно трансформироваться: превращаться в… канцелярские столы, балконы – в ящики этих столов.
Однако едва актеры облачились в свои пышные костюмы и вышли на сцену, как тут же стало понятно, что это не то. В этом можно было играть Мольера, Гольдони или Гоголя, но только не ситуации, взятые из современности. В итоге было решено отказаться от пышных костюмов (они понадобятся артистам только в прологе и эпилоге). А затем настала очередь и декораций – их тоже оставили «за бортом». После чего сложное театральное оформление было заменено изящным бело-голубым театральным занавесом с нарисованными на нем театральными масками.
Работа над спектаклем, как и положено, заняла не один месяц. А пока она длилась, Райкин со своим театром продолжал гастролировать со старым представлением – «Зависит от нас…» («Дерево жизни»). Но помимо этого сатирик занимался и общественными делами. Например, 1—16 февраля 1979 года возглавлял жюри на VI Всесоюзном конкурсе артистов эстрады, который проходил в Ленинграде. Обратимся к воспоминаниям И. Шароева:
«Вспоминаю VI Всесоюзный конкурс артистов эстрады. А. И. Райкин – председатель жюри, я – его заместитель по речевым жанрам (в состав жюри также входили: М. Грин, А. Внуков, Е. Уварова, Ю. Силантьев, Ю. Саульский, М. Фрадкин, А. Стрельченко, В. Вуячич, Л. Маслюков, С. Макаров, А. Бойко, А. Редель, Н. Шереметьевская и др. – Ф. Р.). Положение не из завидных: заведовать речевыми жанрами при Райкине – хорош сюрприз! Но вышел приказ министра, и я вынужден был подчиниться.
Торжественное открытие конкурса, все члены жюри на сцене. Наш ответственный секретарь Геннадий Смирнов увлеченно держит речь перед участниками. И говорит увлекшись: «От имени жюри желаю всем вам, чтобы колыбель революции стала для вас стартовой площадкой в искусстве».
Спрашиваю у Райкина:
– Аркадий Исаакович, а может колыбель революции стать стартовой площадкой?
– Может! – мгновенно отвечает он. И добавляет: – Может! Если ее сильно раскачать…
Я смотрю – говорит вполне серьезно, многозначительно. Только какой-то чертик мелькнул в глазах, мелькнул – и тут же пропал…
Уже три дня мы сидим с А. И. Райкиным в зале рядом и не общаемся. Часами. До этой встречи у нас бывали недоразумения, причем умело организованные «доброжелателями». Райкин – человек самолюбивый. Я тоже не лишен этого качества. Поэтому мы не тянулись друг к другу, и наши отношения за черту официально-вежливых не переходили. Хотя часто приходилось встречаться на коллегиях, конференциях, обсуждениях.
И вот – сидим и молчим. Аркадий Исаакович смотрит на сцену не отрываясь, все его внимание там; он играет вместе с исполнителями, переживает.
А в паузе (даже малейшей) покоя ему нет ни минуты: «Аркадий Исаакович! Вы слышали?.. Аркадий Исаакович! Как ваше мнение?.. Аркадий Исаакович! Хотите последний анекдот? Самый свежий!» Лезут со всех сторон – настырно, афишируя возможность вот так запросто, по-свойски, обращаться к великому артисту. Вроде бы на равных. Райкин вежливо вступает в разговор и, кажется, принимает в нем участие. Но лицо его при этом говорит о другом: он отсутствует, весь где-то далеко, в своих мыслях, и совершенно не воспринимает эту суету вокруг него…
Конечно, мне очень хочется обменяться с ним мнениями по поводу конкурса, но сдерживаю себя, видя, как на него действует бесцеремонное внимание. Молчу день, два… И вот в конце третьего дня он заговорил сам!
– Скажите, а вам не кажется… – обратился он ко мне по поводу одного из исполнителей.
Я ответил.
И тогда он признался:
– Я третий день наблюдая за вами, вы часто иронически улыбаетесь…
Я сказал, что причиной тому не я, а исполнительский уровень конкурсантов. Он в ответ рассмеялся, высказав, в свою очередь, и свое, не очень высокое мнение о ряде выступавших за три дня.
На следующий день мы уже подробно беседовали, сидя за столом жюри…
А. И. Райкин сказал, что «болеет» за молодого ленинградского мима, с не известной пока никому фамилией Полунин, которого считает сверхталантливым и которым восхищался Марсель Марсо. И попросил, чтобы я позвонил ему вечером и сказал об итогах первого тура по оригинальному жанру (в этот день заканчивался первый тур).
Узнав, что Вячеслава Полунина жюри «зарубило», не пропустив даже на второй тур, я позвонил Аркадию Исааковичу. Он долго молчал, потом спросил, могу ли я собрать завтра в 9 часов утра президиум жюри. Я обещал.
На следующее утро мы собрались. Наш председатель был краток. Строго глядя на членов президиума, как на нашкодивших школьников, он сказал всего лишь фразу, что и он, и все члены жюри будут опозорены, если такой талантливый человек, как Вячеслав Полунин, не станет лауреатом конкурса. Наступила большая пауза. Затем я предложил пересмотреть решение жюри оригинального жанра (это было право президиума – корректировать решение жюри по всем жанрам) и пропустить Полунина на второй тур. Члены президиума (включая и представителей оригинального жанра) проголосовали «за», явив удивительное единодушие. Райкин, никак не прокомментировав это, встал и пригласил всех в зал на очередной просмотр.
Конкурс шел своим чередом. Аркадий Исаакович был занят невероятно: весь день он сидел в зале, за своим председательским столиком, а вечером еще играл спектакль. Откуда у него брались силы – бог весть. Ведь он был уже в возрасте, и его одолевала серьезная болезнь сердца. Но он выдерживал нагрузку, которая и молодому была не всегда по силам.
Однажды Райкин пригласил к себе на спектакль наше жюри (речь идет о спектакле «Зависит от нас…» – Ф. Р.). Он был тогда сильно простужен, днем кашлял, сидя на просмотрах. Я не мог понять, как же он сыграет вечером? А тут еще новость: Владимир Ляховицкий, тогдашний основной партнер Аркадия Исааковича, внезапно заболел и не вернулся из Москвы.
Райкин помрачнел (он и так сидел невеселый) и, помолчав, сказал:
– Отменять спектакль нельзя. Будем играть. Придется самому тянуть.
Я спросил его:
– Может быть, члены жюри придут в другой раз?
Но он заупрямился:
– Я же пригласил, все отложили свои дела – это неудобно.
Он уехал за два часа до начала спектакля домой, а потом – в театр…
И вот спектакль. Все мы знали, что Райкин болен, да еще это отсутствие Ляховицкого. Положение тупиковое. И, как мне казалось, к сочувствию примешивалось еще и профессиональное любопытство – как-то он выкрутится?
Спектакль шел в огромном Дворце культуры имени Кирова. Громадный зал, неуклюжая сцена, где идут громоздкие оперные спектакли, и – камерное, филигранное искусство Райкина, да еще больного, да еще без партнера…
Он сделал невозможное! Он почти не уходил со сцены (как мы помним, в «Зависит от нас…» было всего две сцены с участием актеров театра, а в остальных в центре сюжета был Райкин. – Ф. Р.). Те миниатюры, которые он обычно играл с партнером, Райкин заменил монологами. Фактически это был моноспектакль. Лишь несколько раз он уступил сцену другим номерам: вышел Александр Дольский, спел несколько своих песен, несколько интермедий сыграли артисты театра. Но в основном играл Он. Не менее двух часов один на сцене!
Играл он в тот вечер гениально – другого слова просто не найти. И не остался этот спектакль нигде: никто не сделал фонограмму, телевидение не сняло его на видеопленку. Да и кто мог предположить, что именно этот тяжелый день – болезнь, срочные замены, нервное напряжение, связанное с этим, – для Райкина станет звездным?..»
Прервем на время этот рассказ и послушаем другого участника тех событий – Александра Дольского:
«В феврале 1979 года я впервые вышел на сцену Театра миниатюр в одном спектакле с Аркадием Райкиным. Заболел Владимир Ляховицкий, и спектакль сократился. Райкин спросил, не соглашусь ли я выйти на сцену со своими стихами под гитару? Сегодня!
Приезжаю вечером за полтора часа до начала спектакля во Дворец культуры имени Кирова, что на Петроградской стороне, и мотаюсь в нервной тоске за кулисами. За десять минут до начала Аркадий Исаакович зовет меня к себе в гримерную, спрашивает, какие песни буду петь. Одобряет, что-то еще советует, и все… Когда мне следует выходить – в какой момент спектакля, – мне уже сообщает Ольга Василевская, ведущая спектакля. Я не задаю ни одного вопроса Маэстро в течение всей пьесы. И он молчит, никаких советов, уточнений, беспокойства по поводу моего первого выхода.
Мой номер в начале второго действия, после монолога Аркадия Райкина. Он работает у рампы перед закрытым занавесом. Оля подводит меня в кромешной тьме к центру занавеса. Стою. Сознание сумрачное, волнение на уровне стресса. К тому же я абсолютно не знаю, как будет происходить мой выход. Ничего не репетировалось ни разу! Все решилось и произошло сегодня. Ольга стоит рядом, держится за правую половину занавеса и что-то тихо мне говорит. Я тихо не понимаю. Мастер заканчивает монолог. Аплодисменты. Мой выход? Нет еще… Маэстро опять начинает говорить. Теперь понимаю. Он представляет меня. Делает это достаточно долго, чтобы я опомнился, и очень тепло, чтобы подготовить публику. Произносит мое имя. Оля оттягивает правую половину занавеса. Свет из зала освещает ее лицо, она мне улыбается и говорит: «Выходите!» Спасибо, Оленька!
Выхожу к Маэстро. Он кладет руку мне на плечо, как бы слегка обнимая, и продолжает рассказывать обо мне. Волнение убывает. К концу его выступления мои пальцы уже не бьет мелкая дрожь, и я могу извлекать звуки из инструмента. Публика, видя руку Маэстро на моем плече, переносит микроскопическую долю огромной любви к нему на меня. Это очень облегчает мое существование на сцене. Это был очень важный момент. Здесь впервые я воочию убедился, что, если имеешь дело с великим Мастером, не следует сотрясать воздух вопросами. Доверься и наблюдай – все будет в порядке…»
И вновь рассказ И. Шароева:
«Я кинулся к Райкину после спектакля, чтобы сказать ему…
Он сидел в гримерной усталый, осунувшийся и – опустошенный. Нет, никакой – традиционной для мемуаров – радости, удовлетворения не было на его лице. Оно было печально – постаревшее лицо старого комика. В эту минуту оно напоминало лицо чаплинского клоуна Кальверо из «Огней рампы». Он сидел, смотрел на себя в зеркало. Увидев меня в нем, сказал несколько фраз в ответ на мои восторги. Голоса опять, как и до спектакля, не было: Райкин хрипел, с трудом выговаривая слова. Так он и сидел, отрешенный, отдавший за один вечер столько душевных сил, что иному их хватило бы на год.
Вот – сила таланта: на сцене он был молодым, стремительным, весь лучился счастьем творчества, к нему на те два часа даже голос вернулся. А на следующий день не появился за своим председательским столиком: заболел. Сказалось то, что с трудом, видно, он преодолел себя накануне вечером.
Потом Райкин пришел, занял свое место, неожиданно вспомнил про Полунина и про предстоящее обсуждение итогов второго тура. По его настоянию я присутствовал на заседании жюри оригинального жанра. Мое появление было верно воспринято как «глаз Райкина». Все сошло благополучно: Полунина единогласно (!) пропустили на третий тур. Он стал лауреатом, завоевал первое место, и началась его интересная творческая жизнь. И сегодня, глядя на выступления Вячеслава Полунина, радуясь успеху талантливого актера, я вспоминаю перипетии конкурса. И неотвязная мысль преследует меня: а если бы Райкину было все равно и он бы не вмешался?..»
Помимо В. Полунина лауреатами VI Всесоюзного конкурса артистов эстрады стали следующие исполнители:
речевой жанр: 3-я премия (две первые не присуждались) – Я. Арлазоров, Е. Ткачева, М. Ольшаницкий, дуэт Н. Дуксин и В. Агафонников, Л. Коньшина, Ю. Непомнящий, А. Дольский;
вокальный жанр: 1-я премия – Л. Кандалова (Узбекистан), А. Асадуллин; 2-я премия – З. Тоникян, Л. Рюмина, вокальный квартет «Трижды три» (Куйбышев); 3-я премия – Н. Гнатюк, Е. Суржикова, В. Качура и др.;
вокально-инструментальный жанр: 1-я премия – «Эолика» (Рига); 2-я – 3-я премии – «Чаровницы», «Аиси»; дипломы – «Лира», «Ривьера» (Батуми), «Фикс» (Тарту).
Провалом были отмечены выступления артистов в жанре конферанса. Причем трех молодых конферансистов упрямо тянул сам Райкин. О том, как это происходило, рассказывает все тот же И. Шароев:
«Снисходительность Райкина к людям порой была необъяснима. На конкурсе выступало несколько молодых конферансье. Глядя, как они, слабые в профессиональном плане, трепещут, представ перед «самим Райкиным», Аркадий Исаакович вдруг смягчился и решил пропустить их на третий тур. Я протестовал: уж больно очевидной была слабость молодых артистов. Но Аркадий Исаакович «закусил удила». Ему, с его недостижимых для нас высот, видно, «что-то» показалось, и разубедить его оказалось невозможным. В жюри с ним обычно не спорили, тем более по вопросам, где он сам был великим мастером. Трое конферансье «проползли» на третий тур. По условиям конкурса они вели по отделению, и выходить на зрителя им пришлось 5–6 раз. Случались (как всегда) и неожиданности: большие паузы, не готова аппаратура, опоздали на выход исполнители. В этих паузах и развернуться бы конферансье, показать способности к импровизации, умение владеть залом. Но конферансье растерялись, заметались, и в результате – провал такой, какой бывает на эстраде, – с треском, позором.
Аркадий Исаакович не прерывал ни одного из них и дал им возможность довести до конца свое выступление. Я сидел рядом и видел, как в темноте зрительного зала мерцали райкинские очи. Он никак не комментировал происходящее, только изредка то ли покряхтывал, то ли издавал какие-то междометия. Но если бы молодые артисты увидели его лицо после просмотра, они бы бежали без оглядки, навсегда забыв о конферансе.
На лице Аркадия Исааковича не было разочарования или злости – нет. Нечто иное «бродило» по нему: недоумение, даже растерянность, смешанные с жалостью, добротою и… презрением. Да, и это чувство читалось на лице Райкина. По-человечески сочувственно отнесясь к молодым артистам, он не мог простить им беспомощности как профессионалам. И еще одно можно было уловить в его «внутреннем монологе»: досаду на тех, кого он защитил. Мне показалось даже, что он был обижен на этих молодых неудачников: словно они обманули его, и он «попался».
Когда на жюри обсуждали конферансье, все проголосовали «против». Аркадий Исаакович сидел с отсутствующим видом, никак не прокомментировав ни выступление конкурсантов, ни реакцию жюри…»
В завершение темы VI Всесоюзного конкурса артистов эстрады расскажем, как уже было неоднократно до этого, о некоторых его победителях в речевом жанре чуточку подробнее.
Начнем с дуэта в лице Николая Дуксина и Виктора Агафонникова. Они были знакомы друг с другом с… трехлетнего возраста. Вместе учились в школе и даже в армию попали служить в одну часть. После увольнения вместе поступили в Музыкальное училище при Ленинградской консерватории на отделение артистов эстрады разговорных жанров. В 1973 году благополучно закончили учебу и были приняты в Ленконцерт. Причем поначалу выступали раздельно: Дуксин работал как конферансье, а Агафонников с номером «Дирижер», с которым он в том же 1973-м выступил на V Всероссийском конкурсе артистов эстрады и стал лауреатом. В 1976 году Дуксин и Агафонников объединились в дуэт и создали сольную программу «От и до…» (автор – Семен Альтов). Именно с номерами из этой программы они выступили на конкурсе эстрады и стали лауреатами. Как пишет Е. Уварова:
«Используя свою музыкальность, владение несколькими музыкальными инструментами, Дуксин и Агафонников не только исполняют сценки, интермедии, монологи, но и поют шуточные и пародийные песенки, куплеты (автор – А. Мерлин), аккомпанируют себе на бас-гитаре, ударных и фортепиано…»
Елена Ткачева специализировалась в редком амплуа – она исполняла… русские народные сказки для взрослой аудитории. В ее репертуаре были в основном народные сказки, но были и современные авторские, стилизованные под фольклор. Как пишет искусствовед Е. Захаров: