Другой дом
Шрифт:
– Она тоже помнит?
– Как мы с вами? Не имею ни малейшего понятия.
Деннис снова замолчал. Каждую паузу их разговора он заполнял тем, что дружелюбно разглядывал девочку.
– Она оказалась здесь снова… как и вы?
– И как вы тоже?
– Роза улыбнулась.
– Нет, не как мы с вами. Она здесь постоянно.
– И это от нее надо оберегать одну маленькую особу?
– От нее, - кратко, но многозначительно ответила Роза.
Деннис замялся в нерешительности.
– Доверили бы вы этого маленького человечка другому маленькому человечку?
– Вам… подержать?
– Роза развеселилась.
–
Девочка, все в той же глубокой задумчивости и невозмутимой «образцовости», спокойно отнеслась к своему перемещению и к долгому поцелую, который Деннис, в свою очередь, запечатлел на руке малышки в тот самый миг, как она оказалась у него на коленях.
– Я буду с тобой!
– пылко заявила Эффи, и он с еще большим удовольствием позволил себе вольность, которой она не противилась, заверив ее, что таким образом вопрос решен и отныне он ее официально утвержденный защитник.
Роза наблюдала за этой очаровательной сценой, а потом вдруг произнесла:
– То, что я сказала мистеру Бриму, я сказала не для мистера Брима.
Деннис прижал к себе девочку. Его руки мягко обнимали ее, а щекой, как давеча Роза, он, нежно склонив голову, прижимался к щеке малышки. Секунду-другую он вглядывался в собеседницу, потом промолвил:
– Вы произнесли эту речь для мистера Видала? Но Тони она все же понравилась больше, чем мне.
– Конечно, ему она понравилась! Но это как раз неважно, - добавила Роза.
– Что же касается вас… Неправильно думать, будто моей целью было, чтобы вам это понравилось.
– Что же тогда было вашей целью?
– Чтобы вы смогли увидеть меня в глубоком унижении - тем более глубоком, что оно имело место в мучительном для меня присутствии другого человека.
Деннис поднял голову и отодвинулся в самый угол скамьи, как можно дальше от Розы. На его лице, глядевшем на Розу поверх кудряшек Эффи, было написано тягостное недоумение.
– Почему вы решили, что мне это доставит удовольствие?
– А почему нет?
– отозвалась Роза.
– Что такое ваша месть, если не удовольствие?
От страшного возбуждения ей не сиделось на месте; лицо ее горело: ее распирало от сознания извращенности принесенной ею жертвы. Деннис настаивал, что приехал сюда не для того, чтобы наблюдать за ней, однако его изумленный вид говорил об обратном. Он устало и терпеливо помотал головой.
– Тоже мне удовольствие, черт подери!
– воскликнул он.
– Так для вас это ничего не значит?
– таким же восклицанием ответила Роза.
– Тогда вам, может быть, жаль меня?
– В ее взгляде, обращенном к нему, будто промелькнула новая надежда.
Он заметил этот проблеск, но в ответ мгновение спустя лишь с сомнением повторил ее слова:
– Жаль вас?
– Я думаю, вы пожалели бы меня, Деннис, если бы правильно поняли.
Он пристально посмотрел на нее. Он медлил. В конце концов он тихо и уже более мягким тоном ответил:
– Что ж, Роза, стало быть, я вас не понимаю.
– Значит, мне придется пройти этот путь до конца: я должна испить чашу до дна. Да, я должна сказать вам все как есть.
Однако после этих слов Роза сделала такую долгую паузу (красивая, искренняя и трагичная, стоя перед лицом необходимости, она собиралась с силами для решительного шага), что Деннис, подождав немного, заговорил первым:
– Сказать мне что?
– Что я просто у ваших ног. Что я ваша, и вы вольны делать со мной что захотите - и принять, и отбросить. Вероятно, этот триумф вам покажется более значимым, - добавила она, - когда вы увидите, какие возможности он перед вами раскрывает. Теперь ваша очередь отказывать - вы можете поступить со мной точно так же, как поступила с вами я!
Глубокое, оцепенелое молчание наступило вслед за этой речью. Она не сгладила их противостояния - напротив, благодаря ей разобщенность их, казалось, не только не уменьшилась, но даже возросла. Прежде чем Деннис нашелся что ответить, острое напряжение вдруг разрешилось ясным, радостным возгласом. Протягивая ручки, девочка во весь голос закричала:
– Тетушка Джин, тетушка Джин!
XXV
Оба были настолько поглощены друг другом, что даже не заметили, как к ним подошла Джин Мартл. Она же, только оказавшись рядом, поняла, что джентльмен, на коленях которого расположилась Эффи, ей незнаком - издали она приняла его за Энтони Брима. Эффи так рвалась к подруге, что, когда Видал встал, дабы поприветствовать прибывшую, девочке удалось выскользнуть из его рук и броситься к Джин, которая, хоть и приостановилась на мгновение, но успела распахнуть свои объятия ей навстречу. Однако Роза, заметив движение малышки, оказалась расторопнее и успела поймать ее раньше. Она почти грубо схватила Эффи и вернула на скамейку, превратив ее в покорную пленницу. И как бы скрепляя этот акт присвоения, глаза Розы ярко вспыхнули — сверкнули всего на мгновение, но взгляд их был подобен выстрелу. Однако на ясном лице Джин не появилось никаких признаков возмущения — эта выходка Розы лишь побудила ее обратить приветливый взор на Денниса, которого она наконец признала.
Деннис же, судя по его виду, на миг растерялся и не находил слов, чтобы со своей стороны должным образом ее поприветствовать. Это внушило Джин уверенность, что своим появлением она помешала каким-то глубоко личным объяснениям; поэтому, удвоив учтивость, она произнесла:
– Вы, может быть, меня помните. Мы были здесь вместе…
– Ровно четыре года тому назад, - вставила Роза вместо Денниса с мягкостью, призванной, вероятно, загладить возможное впечатление от того, как она заграбастала ребенка.
– Мы с мистером Видалом как раз говорили о вас. Он здесь впервые с того времени и решил нас навестить.
– Тогда ему наверняка есть о чем с вами поговорить, а я так грубо вам помешала. Прошу меня простить, я сейчас уйду, - обратилась она к Деннису, - я только пришла за девочкой.
Джин снова повернулась к Розе.
– Боюсь, ей пора домой.
Роза сидела на скамейке, как королева-регентша с маленьким сувереном на коленях.
– То есть я должна ее вам отдать?
– Вы же знаете, я отвечаю за нее перед Горэм, - ответила Джин.
Роза мрачно поцеловала свою маленькую подопечную. Та же, оказавшись в центре противостояния и предвкушая развлечение, которое этот спор ей доставит, с готовностью взяла на себя роль бесстрастной красавицы на рыцарском турнире. Она была уже достаточно взрослой, чтобы испытывать интерес к подобным коллизиям, но слишком юной, чтобы как-либо судить о происходящем. Колени очередной опекунши служили средоточием ее маленького детского мирка, и она восседала на них, прелестная, словно Елена на стенах Трои.