Друид
Шрифт:
— У их женщин статус рабынь. В то время как любой мужчина имеет право развлекаться с каким угодно количеством представительниц противоположного пола, германкам под страхом смертной казни запрещено делать то же самое. Если германцу нужны деньги, то он не задумываясь может продать одну из своих жен на рынке.
Если честно, услышанное поразило меня до глубины души. Кто знает, возможно, и Ванду продал ее бывший муж? Если мое предположение было верно, то это многое объясняло. Я придержал лошадь и, вновь поравнявшись с Вандой, спросил ее, женятся ли германцы по любви.
Ванда на меня даже не взглянула. Некоторое время она молчала. В тот момент она казалась мне такой холодной и равнодушной, что у меня создалось впечатление, будто на лошади рядом
— Конечно же, германцы женятся по любви, господин. Родители выбирают для своей дочери мужа, затем договариваются о цене, а жених и невеста зачастую встречаются первый раз непосредственно перед свадьбой. Неужели непонятно? Это любовь с первого взгляда.
— И вы терпите такие издевательства?
— Да, господин. Точно так же, как ты не считаешь свою больную ногу особой помехой, поскольку ты увечен с самого рождения, германская женщина не видит в этом обычае ничего дурного, ведь у нас так поступают со всеми женщинами.
— Но ведь ты, Ванда, знаешь теперь, что все может быть совсем по-другому!
— Да, господин. Ты прав. Сейчас я знаю об этом. Но что с того? Ведь я рабыня. Похоже, у меня не больше прав, чем было раньше. Даже несмотря на то что мне стало известно о существовании других обычаев. Если разобраться, то это довольно жестокое наказание — знать, что можно жить лучше, но не иметь возможности воспользоваться этим.
— Ты хочешь сказать, что у ваших богов тоже есть чувство юмора?
Ванда промолчала. Она со скучающим видом взглянула на горизонт и немного придержала свою лошадь.
Впереди нас вдоль дороги растянулась огромная колонна стоявших на месте телег. У той телеги, что была далеко впереди, сломалась ось. Мы съехали с дороги и поскакали вверх по холму, к лесу. Здесь среди деревьев извивалась узкая тропинка, по которой мы могли ехать на юг параллельно оставшейся внизу дороге. Оказавшись на опушке леса, мы придержали лошадей и взглянули на длинный обоз, извивавшийся между двух невозделанных полей.
Веруклетий взглядом дал мне понять, что дальше можем ехать только я и он. Велев Ванде ждать нас здесь, я направил лошадь следом за своим наставником. Друид надел капюшон и начал пробираться через чашу. Ветки деревьев и высоких кустов цеплялись за его одежду и били по лицу. Через некоторое время Веруклетий слез с коня и привязал его к дереву. Я последовал примеру друида. Прямо перед нами открывалась небольшая поляна, справа над которой нависала огромная скала. Охваченный благоговейным страхом, я, осторожно ступая по траве, шел через поляну следом за Веруклетием. Внезапно я почувствовал прилив сил и почему-то начал думать о дядюшке Кельтилле. Мне казалось, будто он сейчас где-то рядом, наблюдает за мной. Я знал, что с ним все хорошо и его душа не страдает. Наверное, дядюшка Кельтилл посмеивался надо мной и над Вандой.
Неожиданно Веруклетий остановился, и я увидел впереди вход в пещеру, наполовину скрытый густым кустарником. Пробравшись через заросли и оказавшись внутри пещеры, друид не просто отпустил ветки. Нет! Чтобы ветви не ударили меня по лицу, Веруклетий дождался, пока я сам не возьмусь за них руками, чтобы, осторожно удерживая их в таком положении, проследовать за ним. Лишь оказавшись в пещере, я понял, что друид заботился не обо мне. Он знал, что даже в ветках кустарника живут боги. Под сводами пещеры я услышал непонятный гул и плеск воды. Сначала мне показалось, будто это чьи-то голоса, но через несколько мгновений я понял, что звуки доносятся со стороны небольшого родника, который пробил себе путь сквозь землю у самого входа в пещеру. Через несколько шагов чистая вода тоненькой струйкой впадала в ручей. Прямо в воде стояли безыскусно вырезанные простые статуи, основаниями которым служили прогнившие пни. От времени дерево потемнело и в некоторых местах стало трухлым. Это место принадлежало богам.
Я вынул из кожаной сумки золотой обруч нашего деревенского старосты
Мы решили передохнуть на пепелище сгоревшей деревни, которую уже покинули те, кто жил здесь раньше. Одичавшие собаки ходили вокруг тлевшего костра, в котором они наверняка чуяли что-то съедобное. Я присел на толстую деревянную балку, которая чудом уцелела в огне, и взял на руки Люсию. Чтобы хоть как-то развлечься и убить время, я начал играть с пращой. Даже несмотря на то что боги обделили меня, лишив способности двигаться плавно и ритмично, как остальные люди, я добился неплохих результатов в стрельбе. Наверняка многие завидовали моей меткости. Я мог сбить сухую ветку с расстояния в сто пятьдесят песов [18] . Да, как правило, мне это удавалось. Отлично чувствуя, когда именно нужно выпустить камень из пращи, я поражал цели разного размера. Это может показаться ребячеством, но я был чрезвычайно горд собой, попав камнем в заднюю лапу одной из бродячих собак. Громко скуля, она отскочила в сторону, испуганно оглянулась и помчалась прочь. А следом за ней пустилась наутек вся стая. С луком и стрелами я обращался более умело, однако мне довольно редко предоставлялась возможность потренироваться в стрельбе по движущимся целям.
18
150 песов — 32,8 метра.
С того момента как я вместе с Веруклетием вошел в священный лес, мы не сказали друг другу ни слова. Тем не менее это молчание не казалось мне тягостным, я чувствовал, что мы сблизились духовно. Иногда у меня даже создавалось такое впечатление, будто я могу читать мысли друида. Возможно, Веруклетий решил испытать меня. Полагаю, он хотел проверить, действительно ли боги считают меня своим избранником, с которым они согласны делиться своей безграничной мудростью и через которого они готовы говорить с остальными смертными. Пожертвовав золотым обручем, я доказал Веруклетию, что слышу голоса богов. Я прекрасно знал, что друидом не может стать любой человек, которому удалось выучить определенное количество священных стихов. Сами боги должны дать знак, свидетельствующий о том, что они благоволят к тому или иному смертному. Они, только они могли открыть мои глаза и поведать мне тайны вселенной. Лишь боги решали, наделить меня умением исцелять или нет, дать моему разуму способность принимать решения, которые окажутся судьбоносными для моего племени, или лишить меня рассудка. Я инстинктивно потянулся к амулету, который подарил мне дядюшка Кельтилл. Сейчас мою душу переполняло такое же чувство счастья, как совсем недавно, когда я стоял у священного источника.
Мы молча сели на лошадей и направились к опушке леса, туда, где нас ждала Ванда. Она протянула мне несколько шкур, чтобы я мог постелить их на землю и удобно расположиться на ночлег. Ванда почему-то старалась не смотреть на меня. Я взял ее ладонь в правую руку, левой держась за амулет, полученный от дядюшки. Я знал, что в тот момент Ванда тоже ощущала присутствие Кельтилла. Похоже, она была приятно удивлена. Ее настроение резко изменилось, она повеселела и даже улыбнулась. Но уже через мгновение моя рабыня стала серьезной.