Друид
Шрифт:
— Зачем тебе верблюды, Корисиос? Что ты собираешься с ними делать?
Я промолчал, а купец обнял меня за плечи и подвел к двум арабским скакунам, с которыми не смогла бы сравниться по красоте, силе и изяществу ни одна лошадь из тех, что я когда-либо видел. Я Даже не мог себе представить, что где-то на земле есть такие совершенные животные. Передо мной стояли жеребец и кобыла. Я осторожно приблизился к лошадям. Они тут же начали нервно дергать ушами и раздувать ноздри. Остановившись на расстоянии полушага от них, я вытянул вперед руку, чтобы животные могли привыкнуть к моему запаху. Кобыла тут же подошла ближе, лизнула меня в лицо и начала губами перебирать волосы. Стоя на месте, я тихо и спокойно заговорил с ней, осторожно поглаживая правой рукой ее ноздри и морду.
— Ты сразу понравился Луне, Корисиос. Ты умеешь говорить на языке лошадей.
Ванде, похоже, больше пришелся по душе черный жеребец. Он осторожно терся головой о ее плечо.
— Если я с кем-нибудь собираюсь заключить сделку, то обязательно показываю этому человеку своих лошадей. Луна всегда безошибочно определяет, с кем я имею дело, и подсказывает мне, хороший это человек или плохой, — Нигер Фабий вновь приветливо улыбнулся и обнял меня, будто я был его старым другом, которого он не видел много лет. Когда купец отпустил меня, я потерял равновесие и наверняка рухнул бы на землю, если бы Ванда, сделав один прыжок, не оказалась рядом и не поддержала бы меня. Похоже, Нигер Фабий немного огорчился из-за этого происшествия.
— Скажи мне, Корисиос, почему твои ноги так слабы, что ты не можешь так же хорошо держать равновесие, как остальные люди? Может быть, у меня есть корень или трава, которые могли бы излечить тебя?
— Нет, — улыбнулся я в ответ. — Отварами из кореньев и трав можно вылечить больных. И то не всегда. Я же не болен. Наши боги решили поселиться в моем теле. Вот почему крепкие ноги не нужны мне, так же как ясень не нуждается в колесах.
Нигер Фабий слегка вздрогнул:
— Неужели ты друид?
— Да, — ответил я, нисколько не задумываясь, хотя на самом деле это была полуправда. Однако тогда мне показалось, что объяснение всех тонкостей положения, в котором я оказался, заняло бы слишком много времени. Но Ванда, похоже, придерживалась другого мнения. Всем своим видом она показывала, что считает меня жалким, подлым лгуном и жуликом.
— Это моя рабыня Ванда, — сухо сообщил я и со злостью посмотрел ей прямо в глаза. Я знал, что она отомстит мне за такое обращение еще до наступления ночи. Но в тот момент подобные мелочи меня вовсе не заботили.
Нигер Фабий провел нас в накрытый кожами шатер, который охраняли рабы. Здесь громоздились деревянные ящики, бочки, мешки из грубого льняного полотна и корзины. Купец с гордостью показывал мне самые разнообразные коренья, кусочки дерева, бальзамы и настойки, предлагая оценить запах некоторых из них. От разнообразия ароматов у меня закружилась голова. Нигер Фабий также позволил мне осмотреть небольшие фигурки, вырезанные из сандалового дерева. В их глазницах переливались синим цветом кусочки лазурита.
Затем купец развязал кожаный мешочек с экзотическими травами, запахи которых были мне незнакомы, и открыл огромные корзины, заполненные побегами и ростками самых разнообразных кустарников.
— Римляне охотно добавляют корицу в свои блюда. Эту пряность делают из коры одного дерева. Тут я храню шафран, имбирь и острую куркуму. Кое-чем из того, что ты здесь видишь, можно красить ткани.
Затем Нигер Фабий достал из какого-то деревянного ящика бронзовую статуэтку и протянул ее мне. Это был обнаженный африканский раб, сидящий на корточках.
— Потряси его одной рукой, — предложил купец, — а вторую держи под ним.
Как он и просил, я встряхнул статуэтку, и на мою открытую ладонь выпали несколько черных семян. Поднеся руку к носу и понюхав их, я тут же оглушительно чихнул.
— Это перечница, — довольно улыбнулся купец. — У меня их покупает весь Рим.
Я протянул статуэтку Ванде, и она начала с интересом рассматривать ее. У сидящего на корточках раба в ягодицах были небольшие отверстия, из которых выпадали зерна перца. Я бы никогда в жизни не подумал, что кому-то в голову придет идея сделать нечто подобное. В сравнении с этой вещицей очищенные от кожи и волос черепа, которые наши мастера отделывают тонкими листами золота, показались мне ничем не примечательными предметами, и у меня создалось такое впечатление, будто у наших, кельтских, мастеров нет ни фантазии, ни чувства юмора. Мы с Вандой жадно вдыхали запахи мускатного ореха, тмина, гвоздики и других специй. Наверняка блюда, которыми питались зажиточные римляне, были очень разнообразными. Если мне когда-нибудь придется остановиться на ночлег в Риме, то я обязательно сниму угол или комнату над кухней.
Нигер Фабий сломал печати на небольших глиняных горшочках и позволил нам насладиться удивительными ароматами благовоний и масел. Я тут же вспомнил резкий, насыщенный запах, исходивший от римского офицера. Узнав от купца, что римские женщины натирают свою кожу этими благоухающими жидкостями, я удивился. Честно говоря, аромат Ванды — а это была странная смесь из запахов конского пота, мокрой собачьей шерсти и свежескошенной травы — нравился мне гораздо больше. Чтобы не показаться невежливым или глупым, я решил промолчать и не делиться этим замечанием с Нигером Фабием. Он же тем временем растер на запястье Ванды несколько капель ароматического масла. Для меня оставалось загадкой, почему такое малое количество этой жидкости могло источать столь сильный запах. Похоже, наше удивление, возраставшее с каждым мгновением, проведенным в этом шатре, забавляло Нигера Фабия.
В тот момент наш новый знакомый напоминал мне какого-то волшебника. Резко открыв большую, видавшую виды сумку из грубой кожи, купец достал оттуда платок и протянул его мне. Платок был соткан не из шерсти, но в то же время эта странная ткань отличалась и ото льна. Мне казалось, что гладкая материя струится по моим рукам. Я не мог точно определить, каким образом на платок нанесли рисунок — его явно не нарисовали красками, но и нельзя было сказать, что он вышит золотой нитью.
Моему восхищению не было предела. Никогда еще мне не приходилось держать в руках столь удивительную ткань. Я передал платок Ванде, которая, едва прикоснувшись к нему, с удивлением улыбнулась.
— Это шелк. Самая дорогая ткань в мире! Персы изготавливают из него свои вымпелы и знамена. Но шелк дорогой. Он очень дорогой. На римской границе мне приходится платить за эту ткань двадцать пять процентов таможенной пошлины. Только фимиам не облагается никакими налогами.
— Что я слышу, Нигер Фабий? Ты только что оскорбил римский народ и наш сенат? — В шатре, за нашими спинами стоял тот самый офицер, которому я дал взятку, чтобы он позволил нам сойти с моста и пересечь границу римской провинции.