Друид
Шрифт:
Кретос вновь взглянул на Люсию и слегка покачал головой, словно до сих пор не мог понять, что заставляет меня любить и считать самой лучшей на земле собаку, шкура которой покрыта пятнами трех цветов. Сейчас, когда Массилия была так близко, передо мной вновь стала проблема выбора. Я никак не мог принять окончательное решение. Наверняка выражение моего лица не могло скрыть беспомощность, которую я испытывал о данной ситуации. Я вопросительно взглянул на Ванду, а она ответила мне своей ослепительной улыбкой, обнажив ряд похожих на жемчужины зубов. Кретос решил, что моя нерешительность является на самом деле не чем иным, как отсутствием интереса к его предложению.
— Корисиос, если ты докажешь, что способен применять на деле свои выдающиеся способности, — а в этом я нисколько не сомневаюсь, — то я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты стал гражданином Массилии.
Я с недоверием взглянул на купца и переспросил:
— Ты имеешь в виду — полноправным гражданином Массилии?
— Да, — ответил Кретос, — став гражданином этого славного города, ты будешь иметь право присутствовать на играх в Риме и занимать места на тех ярусах, которые предназначены для сенаторов. Теперь ты понимаешь, что значит быть гражданином Массилии? Да, у нас нет огромной армии и флота, но римляне уважают и даже боятся нас благодаря тому, что мы славимся как ловкие и умелые купцы.
— Ответь мне, Кретос, сколько времени у тебя уйдет на все твои сделки и торговлю в краях, где правит Ариовист?
— Минимум полгода. Предлагаю тебе провести все это время в Генаве. У тебя достаточно денег?
— Да, — ответил я и гордо поднял голову. — С той суммой, которой я располагаю на данный момент, я смог бы прожить около двух лет даже в Риме.
Купец положил руку мне на плечо, и прошло довольно много времени, прежде чем он смог подобрать нужные слова. Наконец Кретос сказал:
— Если тебе станет слишком скучно в Генаве, ты можешь попытаться получить какую-нибудь должность при штабе Цезаря. В этом случае я всегда буду знать, где именно можно тебя найти, а значит, независимо от того, когда я буду возвращаться с севера, мне не составит труда разыскать тебя и забрать с собой в Массилию.
Похоже, Кретос все на свете пропускал через собственное мировосприятие торговца: нет, он не делил мир на земли, принадлежащие кельтам, римлянам или другим народам, для этого купца существовали только интересные и малоинтересные территории с точки зрения возможности получить прибыль.
— Идем, Корисиос, ты должен увидеть собственными глазами, как Цезарь входит в Генаву. С твоей стороны было бы большой оплошностью пропустить такое зрелище. Если ты сейчас послушаешься меня, то многое поймешь. Вы, кельты, никогда не сможете остановить Цезаря — вас много, но ваши племена слишком разрознены. А вот Массилии сделать это было бы вполне под силу. — Кретос с важным видом поднял брови и выпятил нижнюю губу. По его взгляду я понимал, что он скрывает от меня какую-то тайну. Купец улыбался так, словно он был всезнающим богом. Я улыбнулся ему в ответ, даже несмотря на то что его намеки оставались для меня совершенно непонятными. Мы велели рабам подать нам чаши с водой, тщательно вымыли в них руки и, наконец, тоже вышли из шатра Нигера Фабия.
Мы с Кретосом сели на лошадей и направились к южным воротам оппидума аллоброгов. Вдоль главной улицы уже собрались сотни человек. Римские легионеры и вспомогательные войска, состоявшие из кельтов, оттесняли зевак копьями и щитами, очищая улицу для солдат Цезаря.
Первыми через южные ворота проехали всадники-аллоброги, служившие в войсках римлян разведчиками. Эта часть вспомогательных войск состояла в основном из местных жителей, которые хорошо знали местность. Через некоторое время появились когорты десятого легиона. Обычно во время маршей легионеры обтягивали свои щиты кожей и закрепляли на спинах, сейчас же они несли их в руках, показывая тем самым, что готовы немедленно вступить в бой. Присмотревшись к солдатам внимательнее, можно было понять, что они в самом деле готовятся к войне, а не к увеселительной прогулке. Похоже, Цезарь решил, что гораздо разумнее будет предусмотреть любые случайности. Римлянам не раз доводилось иметь дело с аллоброгами, поэтому Цезарь знал — от обитателей этой провинции можно ожидать чего угодно. Обитые заклепками калиги легионеров и трущиеся друг о друга металлические части амуниции издавали странный, даже угрожающий звук. Похоже, солдатам довелось преодолеть огромное расстояние. Наверняка в пути им пришлось нелегко, но по их решительным лицам и начищенному до блеска снаряжению я понял, что боевому духу римлян можно только позавидовать. Эти воины привыкли к трудностям и жесткой дисциплине: вот за что им платили жалованье. Они шагали ровным строем, по четыре человека в каждом ряду. Щиты легионеров были немного вогнуты внутрь и закрывали их от подбородка до щиколоток. Но в отличие от щитов солдат, которые встретили меня на мосту, щиты десятого легиона были окрашены в красный цвет. Для нас, кельтов, красный — это цвет царства мертвых, цвет заката и гибели, цвет крови и абсолютной, жестокой власти, представители которой не питали ни малейшего сострадания к своим врагам. Воины десятого легиона кардинальным образом отличались от тех невыразительных и достойных сожаления личностей, которые преградили мне путь, когда я шел по мосту через Родан. Солдаты, проходившие сейчас по главной улице Генавы, привыкли к невероятным физическим нагрузкам, которые воспринимались ими как неотъемлемая часть военной службы. Никому из этих легионеров не пришло бы в голову возмущаться или выражать свое недовольство распоряжениями тех, кто выше их по званию. Они беспрекословно выполняли любые приказы своего полководца. Это были воины Цезаря. Не легионеры, служившие Риму, а солдаты, подчинявшиеся только Цезарю. Он пообещал своему легиону богатую добычу, однако предпочел умолчать о том, какие ужасы предстояло пережить его солдатам, чтобы заполучить ее. Вдруг за пределами оппцдума послышались восхищенные крики:
— Приветствуем тебя, Цезарь! Приветствуем тебя, Цезарь!
Я увидел мужчину, который, сидя на белой лошади, проехал через южные ворота оппидума. Он прямо держался в седле и надменно смотрел на тех, кто пришел, чтобы приветствовать его. На Цезаре были искусно украшенные латы, плечи и спину закрывала красная накидка. Слева и справа ехали сопровождавшие его воины из вспомогательных войск легиона. За Цезарем следовали офицеры, легаты, трибуны и префекты. Но среди всех этих людей я видел только одного воина на белом коне. Я бы с огромным удовольствием сказал, что он напоминал мне объевшуюся крысу, но это было бы неправдой. Гай Юлий Цезарь произвел на меня впечатление, которое я мог бы сравнить с чувствами, вызванными в моей душе личным знакомством с великим Дивиконом. Как ни странно, этот римлянин тоже воспринимался мною как воплощение бесстрашия и презрения к смерти, свойственных только кельтам. Полководец, въехавший на главную улицу Генавы через южные ворота, казался мне неким явлением природы, которое никто и ничто не может остановить. Но было во взгляде Цезаря что-то такое, чем он отличался от князя тигуринов. Я не заметил в глазах римлянина ни необузданного удальства, ни свободолюбия. Нет, одного взгляда на Цезаря было достаточно, чтобы понять: этому человеку неведом стыд, он — циник, способный на все ради достижения своей цели. Если честно, я представлял себе этого великого полководца несколько иначе, во всяком случае, не таким худым и бледным. Цезарь пренебрежительно, сверху вниз смотрел на толпу, на его лице играла улыбка человека, который привык бросать на ветер огромные суммы денег и даже рисковать собственной жизнью ради удовлетворения своих страстей. История знает немало примеров, когда победителем из смертельной схватки выходил хитрый тактик, в то время как отважный герой погибал, став жертвой своей же собственной храбрости. Цезарь не был кельтом. Он был римлянином до мозга костей: честолюбивым и тщеславным, но в то же время готовым рисковать своей жизнью.
— Приветствуем тебя, Цезарь! — кричали его легионеры вновь и вновь, поднимая вверх правую руку. Полководец лишь сдержанно улыбался в ответ. В те мгновения мне казалось, что это улыбка злодея, который долгое время вынашивал невероятно жестокий, изощренный план и только что закончил размышлять над самыми важными деталями.
Я увидел и услышал достаточно. Сейчас я должен был как можно быстрее отправляться к моим соплеменникам, расположившимся на противоположном берегу Родана. Но сначала я хотел купить у Нигера Фабия тот великолепный шелковый платок с вышитыми на нем лошадьми. Только богам известно, смогу ли я когда-нибудь вновь оказаться на территории римской провинции. Конечно, все эти годы я мечтал о том, чтобы побывать в Массилии и, возможно, однажды даже увидеть Рим, но сейчас меня занимали совершенно иные мысли. Часто бывает так, что одно-единственное событие заставляет нас изменить свое отношение к нашим собственным мечтам. Они начинают казаться нам странными, хотя раньше придавали силы и, казалось, могли помочь свернуть горы. Когда же до мечты можно дотянуться рукой, мы с разочарованием отворачиваемся от нее.
Почему боги так жестоки к нам? Неужели они не понимают, как много страданий нам причиняют?
Я попрощался с Кретосом и сообщил ему напоследок, что хотел бы обдумать его предложение, поскольку от моего ответа в немалой степени будет зависеть моя судьба и дальнейшая жизнь. Купец заверил, что он прекрасно понимает меня и готов ждать.
— Можешь не торопиться, Корисиос. Я пробуду в Генаве не меньше десяти дней. Мне нужно во что бы то ни стало выяснить, какие планы вынашивает Цезарь.
Нигер Фабий был рад увидеть меня вновь. Он хотел тут же усадить меня за стол, напоить отменным вином и угостить вкуснейшими блюдами, но я извинился и ответил, что, к сожалению, очень спешу. Узнав о моем желании купить шелковый платок, купец сказал, что с радостью продаст мне его за два серебряных денария. Когда мы закончили торговаться, я стал обладателем этой великолепной вещи, заплатив за нее всего лишь один денарий. Тогда я понял: покупая что-либо у торговцев или купцов, ни в коем случае нельзя отдавать за товар больше, чем половина изначально названной ими цены. Нигер Фабий обнял меня так, словно я был его старым другом, и в очередной раз заверил, что всегда будет рад видеть меня.