Друид
Шрифт:
На следующий день рано утром кто-то отодвинул в сторону полотнище, прикрывавшее вход в нашу палатку, и во все горло выкрикнул мое имя. Это оказался Сильван, офицер, пустивший меня за несколько монет на территорию римской провинции.
— Корисиос, Цезарю срочно нужен переводчик! Делегация гельветов собирается переправиться через реку.
Я наскоро умылся в чаше с водой, которую мне протянул один из рабов Нигера Фабия, и тут же окончательно проснулся. Холодная вода мгновенно привела меня в чувство.
— Идем, Ванда. Нам нужно спешить.
Конечно же, я не горел желанием стать переводчиком Цезаря, но понимал, что благодаря
Сильван провел нас к военному лагерю, который построили вчера легионеры. Там царило оживление. Перед каждой палаткой горели небольшие костры, над которыми висели котелки. Слуги легионеров кормили мулов, чистили оружие и снаряжение, мололи зерно, а кое-кто — те, кто был попроворнее, — уже пек в золе лепешки. У некоторых легионеров был свободный от службы день. В той части, где расположились ремесленники, уже кипела работа. Солдаты, у которых было недостаточно денег, чтобы дать взятку своему центуриону, чистили отхожие места. То тут, то там мы видели вооруженных аллоброгов, которые служили во вспомогательных войсках Цезаря и, очевидно, могли свободно передвигаться по лагерю.
Мы проехали вниз по Виа Преториа и остановились у Преториума, огромного шатра, в котором Цезарь подписывал приказы и отдавал распоряжения. Это гигантское сооружение состояло из множества отделенных друг от друга рабочих помещений и личных апартаментов высокопоставленных особ. У главного входа стояли молодые люди, которые повязали на свои бедра ленты — знак того, что они являлись трибунами [26] . К каждому легиону были прикомандированы шесть таких неопытных юнцов. Один из них обычно происходил из семьи сенатора, а остальные пять — из семей всадников [27] . Почти каждый из них нес обязательную службу, чтобы, проведя год при легионе, вернуться в Рим и дать взятку за первую в его политической карьере должность. Трибуны с пренебрежением смотрели на меня и на Ванду. Эти римляне считали нас всего лишь дикарями, не стоившими и мизинца на их ноге.
26
Трибун — командная должность в древнеримской армии.
27
Всадники — второе цензовое сословие Рима после сенатской аристократии. Его название связано с тем, что длительное время из этого сословия рекрутировалась римская конница, служба в которой требовала высокого имущественного положения.
Два преторианца, солдаты из гвардии Цезаря, забрали у нас лошадей. Затем кто-то отодвинул в сторону огромную, тонко выделанную кожу, закрывавшую главный вход в шатер, и к нам вышел офицер в оцинкованном панцире, украшенном рельефом, который умелый мастер выполнил в виде тренированных мышц атлета.
— Я Тит Лабиэн, легат десятого легиона.
Во время отсутствия главнокомандующего легаты командовали всем легионом. Лабиэн задумчиво рассматривал меня. Похоже, он был разочарован увиденным, потому что обратился не ко мне, а к Сильвану, спросив его:
— Это тот самый человек, о котором ты мне рассказывал?
— Да, все верно, легат Лабиэн, — ответил Сильван по-военному кратко.
Лабиэну было около сорока лет. Едва увидев его, я тут же отметил, что на окружавших его людей легат смотрел приветливо, без малейшей доли надменности. На меня он произвел впечатление человека
— Как тебя зовут, кельт? — спросил он меня.
— Я Корисиос из племени кельтских рауриков. Я в совершенстве владею всеми кельтскими диалектами. Я понимаю германский, а также бегло говорю на латыни и греческом, — сказал я, решив не скромничать.
Лабиэн кивнул в знак того, что принял к сведению все услышанное. По его лицу было видно, что он решил быть со мной терпеливым. Через несколько мгновений легат улыбнулся:
— И где же ты научился всему этому?
— Он друид, — тихо сказал Сильван.
С лица Лабиэна тут же исчезла улыбка.
— Это правда? Ты в самом деле друид?
Так вот в чем дело. Все римляне почему-то испытывают невероятный суеверный страх перед кельтскими друидами. Они оказались здесь, среди народов, которых считали дикими, окруженные со всех сторон незнакомой местностью, в глухих лесах. Им приходилось иметь дело с традициями и обычаями, понять которые они не могли. Я попытался изобразить на своем лице некое подобие мудрой усмешки всезнающего друида. Но Лабиэн уже взял себя в руки. Он снова улыбнулся:
— Ты еще очень молод. Насколько я знаю, кельтские друиды облачаются в белоснежные одежды, носят длинные седые бороды и, держа в руках свои золотые серпы, беззвучно ходят по лесам.
— Насколько я понял, ты ищешь переводчика, — ответил я спокойно. — Именно поэтому я пришел к тебе. Если ты заинтересован в моих услугах, то так и скажи.
Я говорил громко и четко, не отводя взгляд в сторону. Мне показалось, что я смогу произвести более выгодное впечатление, если не дам прямого ответа на вопрос, являюсь я на самом деле друидом или нет. Кроме того, я знал, что сюда вот-вот должна прибыть делегация кельтов, и не хотел оказаться в неловком положении.
Лабиэн пристально рассматривал меня, пытаясь понять, кем же на самом деле я являюсь и что из себя представляю. Похоже, он взвешивал все мои достоинства и недостатки. Наконец, легат сказал по-гречески:
— У берега реки делегация гельветов ожидает разрешения ступить на землю нашей провинции. Ты готов немедленно приступить к выполнению своих обязанностей и переводить для нас? Мы готовы заплатить тебе за работу один серебряный денарий.
— Я с радостью выступлю в роли переводчика во время этой встречи, — ответил я ему на греческом, тщательно подбирая слова, — одпако хочу сообщить тебе, легат Лабиэн, что мои услуги стоят не один, а два серебряных денария.
Лабиэн усмехнулся. Наконец он кивнул, подавая знак Сильвану, который все еще сидел верхом на лошади. Сильван тут же сдавил бедрами бока своего гнедого коня и галопом поскакал по Виа Преториа.
— Кто эта женщина? — с интересом спросил Лабиэн, разглядывая Ванду еще более пристально, чем меня. Взгляд легата скользнул по ее груди, затем опустился ниже, к бедрам, соблазнительные изгибы которых подчеркивали складки туники в крупную красную клетку.
— Сюда ей входить нельзя, — сказал он, глядя прямо в глаза Ванде и улыбаясь ей.
— Она моя рабыня, — ответил я с такой гордостью, словно мне принадлежал целый гарем, — эта женщина заменяет мне мою больную левую ногу.
Я заложил большие пальцы левой и правой руки за свой ремень. Теперь Лабиэн наконец-то заметил болтавшиеся у меня на поясе светлые волосы. Легат поднял взгляд и посмотрел мне прямо в глаза.
— Это волосы германца? Насколько я понимаю, ты их у кого-то купил?
— Нет, легат Лабиэн. Эти волосы принадлежали одному германскому князю, которого я победил в честном поединке. Теперь его душа, а также его волосы принадлежат мне и только мне.