Друиды
Шрифт:
Олловико колебался. Я видел, что он пытается прикинуть расстояния и соотнести их со скоростью марширующих армий.
— Думаешь, это возможно? — спросил он.
— Уверен, — ответил Рикс. — На полдня могу ошибаться, но не больше. Ты под угрозой, Олловико. Мы все под угрозой. Чем раньше племена свободной Галлии объединятся, тем больше у нас будет времени на подготовку к приходу Цезаря. Наша безопасность зависит от этого. Твои люди очень нужны нам всем, а тебе нужны мы. Каждое племя сейчас охраняет свои границы от соседей, и если начнется война с Римом, мы сможем выставить примерно столько
Да, при мне он снова обрел былую уверенность. Он не верил в Потустороннего, но когда я, главный представитель мира духов, был рядом с ним, его пошатнувшееся равновесие пришло в норму. А уверенность — очень сильная магия!
Рикс давил собеседника без устали; Олловико быстро сдался. К тому времени, как мы покинули его дом, Рикс уже заручился обещанием присоединиться к союзу племен, хотя и с оговоркой.
— Если Цезарь приведет армии в центр Галлии, — торжественно произнес Олловико, — а другие племена согласятся встать под твою руку, Верцингеторикс, я тоже так сделаю. Но я требую от тебя обещания не предпринимать попыток захватить власть над битуригами.
— У меня есть свое племя, — заверил его Рикс. — И я хочу только, чтобы оно осталось свободным. И чтобы нам не пришлось никому платить за нашу свободу!
Простое слово — свобода. Но если Священная Роща была сердцем Галлии, то свобода была ее жизненной силой.
Теперь мне стало интересно, а что думают белги о своей собственной свободе?
Глава двадцать четвертая
Верцингеторикс был возбужден. Разговор с Олловико слишком взволновал его, чтобы просто отправиться спать, так что ночь в его шатре мы провели за серьезной беседой. Незадолго до рассвета я хотел было вставить несколько тонких замечаний о важности и реальности Потустороннего. Пора начинать осаду его неверия. Но Рикса занимали куда более конкретные вопросы.
— Я опять пойду к вождям, у которых уже был, Айнвар. Теперь, когда у меня есть слово Олловико, мне удастся убедить их присоединиться к нам. Я хочу добраться даже до пограничных племен, на окраинах свободной Галлии. Их ведь Цезарь сожрет первыми. Я не зову тебя с собой, теперь я знаю, как их уговаривать. — В ту ночь ему казалось, что он может горы свернуть. Меня это радовало. Без такого подъема он бы не добился успеха. Я не стал заводить речь о Потустороннем. Не время. Хватало других разговоров. К тому же меня очень беспокоила встреча с римским разъездом. Рикс был прав в разговоре с Олловико: Роще действительно угрожала опасность.
Сейчас Цезарь занят белгами; но когда он обратит внимание на свободную Галлию, первым делом сосредоточится на том, что вывести из игры друидов. В Нарбонской Галлии Рим уже предпринял шаги в этом направлении, друиды там объявлены вне закона. Ничто не должно влиять на людей, кроме римских законов и приказов. Если Цезарь и здесь решит пойти по этому пути, что же может быть лучше для него, чем ударить в священный для всех кельтов центр? Интуиция подсказывала, что разъезд как раз искал путь к Священной Роще.
Хорошо, что Рикс не стал звать меня на встречи с другими вождями. Я стремился на север, где осталось наше селение, Брига и дубы.
Перед возвращением я еще раз поговорил с Риксом. Его воины свертывали лагерь, собирали припасы, поили лошадей, проверяли оружие, смеялись и задирали друг друга, спотыкались о колышки шатров, шумно мочились на землю, пели, ругались — все как обычно — шумно и бестолково. Рикс задумчиво смотрел на этот хаос.
— Айнвар, — сказал он, — во всех лагерях римской армии каждый точно знает свои обязанности и порядок их выполнения. Делать надо именно это, именно так, каждый раз одним и тем же способом. А здесь... посмотри: вон двое уже давно спорят, кому из них грузить припасы на мула.
Я понимал, о чем он говорит.
— А как ты можешь заставить галлов рассчитывать каждый шаг? Знаешь, Рикс, это не наш образ жизни.
Он потер подбородок и прищурился.
— Цезарь показывает нам новый лик войны. Старые причины войн, о которых вчера вспоминал Олловико, уходят в прошлое. Все изменилось, не находишь?
— Да. Я думал об этом.
— И к старому возврата больше нет.
— Нет. Помнится, Менуа говорил мне: «Неумолимая смена сезонов означает конец одного и начало следующего: печаль сменяет радость, лето зиму, смерть приходит на смену жизни; колесо вращается, и мы должны вращаться вместе с ним».
— Друиды привыкли напускать туману, — проворчал Рикс.
— Но это правда.
— Вечно ты сворачиваешь на свои темы! Я понимаю, ты действуешь тонко, но обычно я вижу, к чему ты клонишь. Сейчас ты даже рад моему неверию. Но ты правильно сказал, что все меняется. Надо искать новые способы. И я буду их искать. Возможно, нам больше не нужны все эти гимны, танцы и жертвоприношения. Цезарь не танцует вокруг дерева.
— Даже Цезарь приносит жертвы римским богам. Я слышал, их священники говорили. Ни один правитель не осмеливается открыто бросить вызов божествам.
— Если эти божества существуют. Ты же говорил, что римляне сами выдумали своих богов. И как же ты докажешь, что наши божества не выдуманы? Ты считаешь, что я должен верить, а я вот не верю! И что же? Источник не поразил меня. Айнвар, я верю в твою голову, в разумность твоих советов. Но сейчас перед нами стоят практические вопросы, а ты опять где-то в тумане.
Я знал, что ему ответить, но промолчал. Сейчас, и правда, не время для споров. Любое противоречие между нами опасно.
— Мне пора возвращаться в Рощу, — сухо сказал я.
— Сердишься?
— Вовсе нет.
— Но ты придешь, если снова мне понадобишься?
Я спокойно встретил его взгляд.
— Когда действительно понадоблюсь, приду.
Он гулко сглотнул, но не отвел взгляда.
— Скоро я пришлю тебе весть, — сказал он.
Перед отъездом я еще встретился с Нантуа и поделился своими соображениями насчет безопасности Рощи. Мне нужна была поддержка друида, если вдруг Олловико начнет говорить с ним о римской угрозе. Я настаивал на том, что друиды должны всячески склонять Олловико к союзу с Верцингеториксом.